Солдаты, которых предали - Вельц Гельмут. Страница 13
В их словах слышится разочарование и гнев. Любой солдат в этом разрушенном городе может опровергнуть все только что сказанное о наших успехах. Мы все еще не вышли к Волге. А бои, которые разгораются здесь за каждый дом, за каждый этаж, подобными словами не приукрасить. И не удивительно, что и здесь, как и во многих других блиндажах, все взбудоражены.
– В сентябре тридцать девятого он еще говорил, что со всем правительством пошел бы в окопы.
– А я не раз себя спрашивал: как же это так, что он четыре года был на фронте и даже до унтера не дослужился? Такая голова! Теперь понимаю.
Мне приходится вмешаться, хотя я и не могу ответить на их вопросы.
– Хватит! Не может же он встать перед микрофоном и на весь мир рассказать, какими именно способами хочет добиться успеха. Ближайшие дни, наверно, многое решат. Или мы получим свежие резервы, или отойдем на Дон. Военные заводы в Сталинграде разрушены, а это сейчас самое главное. Теперь все дело в том, чтобы оборудовать прочную линию обороны на зиму. А ею может быть только линия вдоль Дона!
Телефонный звонок. Беру трубку.
– У аппарата командир «Волга».
– Говорит фон Шверин. Добрый вечер!
– Добрый вечер, господин генерал!
– Ну как, все ясно?
– Насчет чего?
– Речь фюрера слушали?
– Яволь, господин генерал!
– Тогда вы, верно, поняли намек? План ясен. А вы – главный исполнитель.
– Я не понял.
– Тогда явитесь ко мне завтра к 11.00. Обсудим все необходимое! До свидания!
– До свидания, господин генерал! Кладу трубку.
– Чего ему было надо, этому любителю командовать издали?
– Завтра в 11.00 должен явиться к нему. Говорил о плане, на который намекал фюрер в своей речи. Мы будем участвовать. Ты что-нибудь в ней услышал?
– Ни слова. У старика слишком тонкий нюх. «Рыцарского креста» ему захотелось, вот что! Слишком уж быстро его сделали генералом, а нам отдувайся!
Утро следующего дня. Солнце с трудом пробивается сквозь белесые облака. Моя машина мчится по степной дороге вдоль Татарского вала, мимо дивизионного медпункта, парка средств тяги нашего артполка. Лица у встречных солдат блеклые, изможденные, глаза потухшие. Последние недели не прошли для них бесследно. Многих не узнали бы даже родители и жены. Там, в Германии, верно, все еще живут старыми представлениями. Там думают, что их сыновья и мужья – свеженькие, с горящими глазами и уверенностью в победе – так и рвутся вперед.
Машина останавливается Я у цели. Перед домиком с соломенной крышей черно-бело-красная полосатая будка. Часовой берет винтовку «на караул», да так лихо, что любой лейтенант, обучающий рекрутов, остался бы доволен. Так оно и положено, ибо здесь живет не кто-нибудь, а германский генерал, воспитанный в духе старых военных традиций. Что делается на передовой, что происходит с дивизией – наплевать, главное, чтобы часовой свое дело знал! Вхожу. Навстречу адъютант.
– Прошу раздеться! Вон там сапожная щетка. Господин генерал придирчив.
Снимаю шинель и следую за докладывающим адъютантом. Отдаю честь.
Мой дивизионный командир поднимается от письменного стола, заваленного картами и письмами. Фигура у него крупная, напоминающая Гинденбурга. Он благосклонно, почти отечески протягивает мне руку. На лице, говорящем о большой самодисциплине, появляется подобие строго отмеренной улыбки. Указывает мне на кресло, усаживается на свое место. Брюки его с темно-красными, кровавыми лампасами натягиваются до предела. Как офицер старой закваски, он независимо от преходящей моды носит узкие обтягивающие брюки – такие, верно, нашивал его предок на балах Фридриха II. Пока я закуриваю предложенную сигарету, на столе расстилают большой план города. Генерал извлекает из правого нагрудного кармана мундира монокль на черном шелковом шнуре, вставляет в глаз. Потом снова смотрит на меня оценивающим взглядом и откидывается назад.
– Ну, что поделывает ваш батальон?
– Полностью введен в действие, господин генерал. Опорные пункты перед цехом № 4 и в цехе № 7, закладка минного поля между зданием заводоуправления и цехом № 4, укрепление позиций на дороге, разминирование участка у железнодорожной насыпи и минирование канализационных колодцев. Вчера опять четыре убитых и десять раненых. Срочно нуждаюсь в пополнении. В траншеях на переднем крае всего 90 человек.
Вынимаю из планшета план расположения сил батальона и кладу на стол.
– Оставьте. На пополнение пока не рассчитывайте.
– Но нас срочно необходимо отвести на отдых.
– Об этом нечего и думать.
– Господин генерал, уже ноябрь. Позвольте заметить: пора подумать о прочной зимней позиции.
– Об этом я знаю не хуже вас. Наша зимняя позиция ясна – это линия Волги. Значит, мы должны взять Сталинград! Для этого нам необходимо овладеть цехом № 4. Цех № 4 в наших руках – и битва за Сталинград уже в прошлом!
– Это ясно и мне, господин генерал. Но где взять силы, чтобы сокрушить этот оплот?
– Вот затем я вас и вызвал. Вы ведь слышали вчера речь фюрера? В ней ясно сказаны две вещи. Первое – это цель: Сталинград. Второе – метод: мелкие штурмовые группы. А кто у нас специалисты по штурмовым операциям и ближнему бою? Саперы!
– Яволь, господин генерал. Но откуда мы получим свежие саперные батальоны?
– Никто и не говорит о свежих силах. Это сделаете вы!
– С моим батальоном? Господин генерал, это исключено. Мой батальон слишком слаб.
– Вы даже еще и не знаете, как вы сильны. Подчиняю вам полк хорватов, второй саперный батальон, все пехотные орудия дивизии и зенитную батарею. Кроме того, вас поддержит огнем весь наш артиллерийский полк.
– И все-таки, господин генерал, это невозможно! Лучшие мои саперы погибли или тяжело ранены, именно те, кто мог бы продвинуться вперед и знает местность. Кроме того, хотел бы обратить ваше внимание на следующее: я знаком с местностью, пожалуй, лучше всех и тоже наметил один план. Не могу понять, почему мы придерживаемся людендорфовской стратегии тарана и ломимся фронтально напролом, чтобы размозжить себе голову о стену. Лучше применить обходный маневр, его могут выполнить соседние дивизии.
Да, я должен сказать ему это! Тогда, на Дону, у меня тоже были опасения, но в конце концов я дал ему убедить себя. За это взлетел на воздух весь взвод Рата. А то, что он предлагает сегодня, – еще больший бред.
– В ваших советах не нуждаюсь и поучений не допущу. Другой язык вы поймете лучше: приказ по дивизии! 10.11 атаковать цех № 4, взять его и пробиться к Волге. Понятно?
– Яволь, господин генерал!
– Будьте разумны! Не делайте такого лица, словно выслушали смертный приговор!
– Господин генерал, дело не во мне. Но как командир я отвечаю за жизнь каждого своего солдата. Скажу коротко и ясно: мой батальон небоеспособен, ему нужны пополнение и отдых.
Фон Шверин пропускает это мимо ушей.
– Все это мне известно, но ничем помочь не могу. Мы обязаны взять город. Я тоже сопротивляюсь бессмысленным приказам. Но в конце концов мне не остается ничего иного, как отдать своим командирам требуемые распоряжения. Приказ есть приказ!
Я ему не верю. Внешне он человек с характером, но в общении с вышестоящими начисто лишается собственного мнения. Однако, как бы то ни было, а я обязан наступать на цех № 4. Мы обговариваем самое необходимое. С большим трудом добиваюсь отсрочки наступления на один день. Эти сутки нужны мне для установления связи, подготовки, разведки и приведения батальона в боевую готовность. Получаю заверения в максимально возможной поддержке. Может быть, все-таки удастся! Начинаю смотреть на вещи несколько увереннее и прощаюсь.
Мимо снова берущего «на караул» часового иду к машине. Решаю не показывать в батальоне ни тени сомнения. Должен произвести впечатление полной уверенности. Если операция удастся, мои опасения все равно никого интересовать не станут. А если нет?
К концу дня являются вызванные мною командиры подразделений. Цифры, которые они называют, действуют отрезвляюще. Во 2-м саперном батальоне всего 30 человек. Число исправных пехотных орудий равняется восьми. Зенитная батарея имеет всего шесть 20-миллиметровых пушек. И это все!