Темный огонь - Сэнсом К. Дж.. Страница 105

Проливной дождь сопровождал меня на протяжении всего обратного пути из Стеклянного дома, струи барабанили по моей шляпе подобно множеству мелких камешков. Однако гроза быстро пошла на убыль. К тому времени, как я добрался до Чипсайда, затихающие раскаты грома доносились уже издалека. Сточные канавы превратились в бурлящие потоки, толстый слой пыли, еще недавно покрывавший улицы, – в жидкую грязь. Долгие летние сумерки наконец сгустились окончательно, и церковные колокола оповестили о начале комендантского часа. Значит, сообразил я, Лудгейт будет уже закрыт и мне придется просить привратника отпереть ворота. Канцлер неторопливо трусил, понурив голову.

– Не унывай, старый коняга, скоро будем дома, – подбодрил я своего усталого товарища, похлопав по влажному белому боку. Канцлер ответил тихим ржанием, напоминающим недовольное ворчание.

Подробности необычного разговора с леди Онор вертелись у меня в голове, словно мышь, попавшая в кувшин. Получить поцелуй столь знатной и прекрасной дамы, хотя и вполне целомудренный, несомненно, было весьма лестно для скромного законника. Но сердечные нотки появились в тоне леди Онор лишь после того, как я вынудил ее признать, что она просматривала бумаги. Я грустно покачал головой. Миледи представлялась мне чрезвычайно привлекательной, в особенности после этого вечера. Но я сознавал, что не должен поддаваться на ухищрения ее кокетства. Нельзя допустить, чтобы влечение к женщине лишило меня способности здраво рассуждать. Завтра уже второе июня, в моем распоряжении осталось всего восемь дней.

Подъехав к Лудгейту, я заметил вокруг какую-то суету; люди с факелами сновали вокруг старинного здания, где находилась долговая тюрьма.

«Наверное, кто-нибудь из заключенных сбежал», – решил я.

Но, оказавшись ближе, увидел, что небольшая часть наружной стены, та, где был возведен эшафот, рухнула. Я остановил Канцлера около констебля, который с фонарем в руках осматривал груду каменных плит, образовавшуюся на мостовой. Привратник и несколько зевак наблюдали за ним, стоя в стороне.

– Что здесь произошло? – осведомился я. Констебль вскинул голову и, увидев, что перед ним джентльмен, снял шляпу.

– Часть стены развалилась, сэр, – сообщил он. – Раствор, скреплявший камни, весь выкрошился от старости, а недавний ливень размыл все, что осталось. И в результате вы сами видите, что случилось. Хорошо еще, что стена эта толстая, не меньше девяти футов. А то все должники мигом разбежались бы, как крысы.

Он искоса взглянул на меня.

– Простите, сэр, вы случайно не умеете читать на древних языках? На этих плитах что-то написано, а я ничего не могу разобрать. Какие-то языческие каракули. – Я знаю греческий и латинский, – ответил я и соскочил на землю.

Тонкие подошвы моих выходных башмаков заскрипели по булыжникам. На мостовой лежало около дюжины древних каменных плит. Констебль наклонил свой фонарь так, чтобы я мог рассмотреть внутреннюю поверхность одной из них. Действительно, камень сплошь покрывала резьба, причудливое соединение изогнутых линий и полукружий.

– Что вы об этом думаете, сэр? – спросил констебль.

– Наверняка эти письмена были выбиты на камне во времена друидов, – заметил кто-то из зевак. – С первого взгляда ясно, это какое-то языческое заклятие. Все эти плиты надо скорее убрать от греха подальше. А лучше всего разбить.

Я провел по загадочным письменам пальцем.

– Я знаю, что это за язык. Это иврит. Скорее всего, камень попал сюда из какой-нибудь еврейской синагоги, после того как три века назад все они были уничтожены. Конечно, это здание построено намного раньше, еще во времена норманнов, но очень может быть, камни, оставшиеся от разрушенных синагог, использовали во время его ремонта.

Констебль перекрестился.

– Так эти каракули нацарапали евреи? Убийцы нашего Спасителя? – Во взгляде его, обращенном на камень, мелькнул испуг. – Да, думаю, нам и в самом деле лучше всего разбить эти проклятые плиты.

– Ни в коем случае, – покачал я головой. Это ведь историческая реликвия. Непременно сообщите о своей находке олдермену. В Городском совете решат, что делать с этими камнями. Наверняка в городе есть знатоки иврита, которых заинтересуют древние надписи.

На лице констебля отразилось сомнение.

– Думаю, за столь интересную находку вам будет предоставлена награда, – заверил я.

Услышав это, констебль просиял.

– Я обязательно сообщу олдермену, сэр. Благодарю вас.

Бросив последний взгляд на древнюю надпись, я вернулся к Канцлеру. Грязь неприятно чавкала у меня под башмаками. Привратник открыл ворота, и я двинулся по мосту Флит. Шум воды, доносившийся из-под моста, навел меня на философские размышления. Я думал о поколениях людей, живших и умиравших в этом городе, о тревогах и заботах, в которых они проводили свои дни. Некоторые из них оставили после себя величественные монументы, другие – многочисленное потомство. Но в большинстве своем они бесследно исчезли во тьме забвения.

Когда я вернулся домой, Барака еще не было, а Джоан уже легла. Разбудив юного Саймона, я приказал ему отвести лошадь в конюшню. Заспанный мальчишка так отчаянно протирал глаза и с такой неохотой побрел во двор, что я ощутил легкий укол вины. Захватив с собой свечу и кружку пива, я поднялся в свою комнату. Выглянув в распахнутое окно, я увидел, что небо полностью очистилось от туч и на нем сияют звезды. Несомненно, завтра нас снова ожидал жаркий день. Струи дождя, ворвавшиеся в комнату через окно, залили пол и намочили мою Библию, лежавшую на столе. Осторожно вытирая книгу, я подумал о том, что с тех пор, как я открывал ее в последний раз, прошло много дней. Всего лишь десять лет назад сама мысль о возможности издания Библии на английском языке привела бы меня в неописуемый восторг. Вздохнув, я отложил Библию и взялся за бумаги по делу Билкнэпа, принесенные из суда. Следовало подготовить рекомендации по поводу обжалования вынесенного сегодня вердикта в суде лорд-канцлера.

Было уже совсем поздно, когда я услышал шаги вернувшегося Барака. Заглянув в его комнату, я увидел, как он, в одной рубашке, вывешивает за окном промокший насквозь камзол.