Агасфер. Том 3 - Сю Эжен Мари Жозеф. Страница 114

После нескольких минут тяжелого раздумья Джальма упал на колени и поднял голову к небу. Залитое слезами лицо молодого индуса не выражало ни злобы, ни отчаяния, ни хищной радости удовлетворенной мести, но на нем была написана неизмеримая, простодушная скорбь…

Рыдания душили Джальму, слезы текли по его щекам.

— Умерла… умерла! — прошептал он глухим голосом. — Умерла!.. Та, которая сегодня еще отдыхала, счастливая, в этой комнате… теперь убита мною!.. Теперь, когда она мертва, что мне в ее измене?.. Я не должен был убивать ее… Она мне изменила… она любила человека, убитого мною же… любила… значит, я не сумел заставить предпочесть себя… Да и как я, бедный дикарь, — прибавил он с раскаянием и нежностью, — мог заслужить ее любовь? Какие у меня права?.. В чем очарование? Она меня не любила! Это моя вина… Она, великодушная, как всегда, скрывала от меня свое безразличие под видом дружеской привязанности… для того, чтобы не сделать меня несчастным… и за это я ее убил!.. В чем ее вина? Разве она не пришла ко мне сама?.. Разве не открыла двери своего жилища? Разве не позволяла целые дни проводить с нею… наедине? Наверное, она старалась меня полюбить… и не могла… Я любил ее всеми силами души… но моя любовь не удовлетворяла… требованиям ее сердца… И за это нельзя было убивать ее… Мной овладело роковое безумие… После своего злодеяния я проснулся, словно после сна… но увы! Это не сон… Я ее убил!.. А сколько счастья она мне дарила!.. Какие дивные надежды!.. Какое сладкое опьянение!.. Она… сумела сделать так, что мое сердце стало лучше, благороднее, великодушнее!.. Этого-то никто бы у меня не отнял… это сокровище… никто бы взять не мог… и оно бы должно было меня утешить!.. Но зачем об этом думать теперь? Ее и его… я их убил… трусливое убийство… без борьбы… ярость тигра, разрывающего невинную жертву…

И Джальма с тоской закрыл лицо руками, потом он продолжал, отирая слезы:

— Я знаю, что себя также убью… но моя смерть не возвратит ей жизни… — и, приподнявшись с трудом, он вытащил кинжал, вынул из него флакон с ядом, а окровавленное оружие бросил на горностаевый ковер, незапятнанная белизна которого слегка окрасилась кровью.

— Да, — продолжал Джальма, судорожно сжимая флакон, — да, я убью себя… кровь за кровь. Моя смерть — отмщение за нее… И как лезвие не обратилось против меня, когда я ее ударил? Не знаю… Но она умерла… от моей руки… Мое сердце полно горестью, раскаянием и неизмеримой любовью к ней… поэтому я пришел умереть сюда… в эту комнату… в этот рай моих пылких видений…

И, снова закрыв лицо, он воскликнул с отчаянием:

— Умерла… умерла!

Затем более твердым голосом он продолжал:

— Ну, что же… сейчас и я умру… Нет, я хочу умереть медленной смертью… — и он взглянул на флакон с ядом. — Феринджи сказал, что этот яд может действовать и медленно… но он всегда действует верно: надо выпить только несколько капель… Мне кажется, когда я буду уверен, что умру… раскаяние мое станет менее тяжким… Вчера… когда она сжимала на прощанье мою руку… кто бы мог сказать?

И решительно поднеся флакон к губам, Джальма отпил из него несколько капель и поставил его на столик из слоновой кости, стоявший возле кровати Адриенны.

— Какой жгучий, едкий вкус у этой жидкости! — сказал он. — Теперь я знаю, что умру… О! Пусть у меня будет еще достаточно времени упиться ароматом и видом этой комнаты… Я хочу положить свою голову… туда, где лежала ее голова…

И, опустившись на колени, Джальма приник своею пылающей головой к подушке Адриенны.

В это время дверь ванной отворилась, и вошла Адриенна.

Девушка отпустила горничных, окончивших ее ночной туалет.

Она была в ослепительно белом муслиновом пеньюаре. Золотистые волосы, кокетливо заплетенные на ночь в маленькие косы, придавали ее лицу юношескую прелесть. Снежная белизна ее тела слегка порозовела после теплой душистой ванны, которую она всегда принимала на ночь. Адриенна сияла красотой, когда шла, ступая по горностаевому ковру голыми розовыми ножками в легких белых шелковых туфлях. Ее лицо сияло счастьем. Все препятствия к союзу с Джальмой были устранены… Не позже как через два дня она будет принадлежать ему… и вид брачной комнаты производил на нее сладостное, полное неги впечатление…

Дверь из слоновой кости так тихо отворилась, шаги молодой девушки настолько заглушались меховым ковром, что Джальма, склонившийся у постели, не слыхал ничего.

Но вот раздался возглас испуга и удивления, заставивший его быстро оглянуться. Перед ним стояла Адриенна. Стыдливым движением она запахнула пеньюар на обнаженной груди и отступила, оскорбленная появлением принца в ее спальне, что она приписывала нечистому порыву его безумной страсти.

Но прежде чем она успела упрекнуть Джальму в неблагородстве, брошенный кинжал привлек ее внимание. Взглянув на Джальму, она поняла, что здесь было не покушение влюбленного. Принц продолжал стоять на коленях, вытянув вперед руки, откинув голову, с широко раскрытыми, остановившимися глазами, с выражением ужаса и изумления на окаменевших чертах. Вместо того чтобы бежать, она с неописуемым страхом сделала несколько шагов вперед и, указывая на кинжал, спросила изменившимся голосом:

— Друг мой, каким образом вы здесь? Что с вами?. Зачем это оружие?

Джальма не отвечал.

Сначала он принял Адриенну за видение, что он приписал начинающемуся действию яда. Но когда его слуха коснулись звуки ее нежного голоса… когда сердце привычно вздрогнуло, словно от электрического тока под взглядом любимой женщины… когда он увидал чарующую свежесть дорогого встревоженного лица… — Джальма понял, что он не является жертвой галлюцинации и что действительно перед ним живая Адриенна… Чем больше проникался он мыслью, что Адриенна не умерла, — хотя и не был в состоянии объяснить себе чудесного воскресения, — тем более молодой индус преображался. Его бледные черты приобрели прежний смуглый оттенок, глаза загорелись, а на лице появилось выражение безумной, восторженной радости… Подползая на коленях к Адриенне, протягивая к ней дрожащие руки, он не мог произнести ни слова от волнения, а только смотрел на нее с таким обожанием, любовью и благодарностью… да, с благодарностью за то, что она жила… что девушка, очарованная его взглядом, смутно догадываясь, что тут кроется какая-то ужасная тайна, тоже молчала с бьющимся сердцем и волнующейся грудью. Наконец Джальма, сложив руки, с непередаваемым выражением воскликнул:

— Ты не умерла!!

— Не умерла? — с изумлением спросила девушка.

— Значит, я не тебя… не тебя убил? О! Как добр и справедлив Бог!

И, говоря это, несчастный в пылу безумной радости забыл о жертве, убитой им в порыве заблуждения.

Все более и более пугаясь и видя, что кинжал, лежащий на ковре, окровавлен, — ужасное обстоятельство, подтверждавшее слова Джальмы, — мадемуазель Кардовилль воскликнула:

— Вы убили?.. Вы?.. Джальма… Боже! Что он говорит?.. можно с ума сойти!

— Ты жива… я вижу тебя… ты здесь… — говорил дрожащим голосом Джальма. — Ты все такая же прекрасная… чистая… ведь то была не ты… О! Нет… это не могла быть ты… потому что я говорю… сталь обратилась бы против меня, если бы это была ты…

— Вы убили? — с ужасом повторяла молодая девушка. — За что? Кого вы убили?

— Откуда мне знать?.. Женщину… похожую на тебя, и человека, которого я принял за твоего любовника… Это была ошибка… сон… ужасный сон… Ты жива… ты здесь…

Индус рыдал от радости.

— Сон!.. Но это не сон… на кинжале кровь! — жестом испуга показывала на оружие Адриенна. — Я вам говорю: тут кровь…

— Ну да… я сейчас его бросил… чтобы принять яд… потому что считал тебя мертвой…

— Яд? — воскликнула Адриенна, стиснув судорожно зубы, — какой… яд?..

— Я думал, что убил тебя… и хотел умереть здесь!..

— Умереть?.. Как умереть? Боже! Зачем умереть?.. Кому умереть?.. — говорила обезумевшая девушка.

— Да мне… повторяю же… — кротко и нежно ответил Джальма, — я думал, что убил тебя, и принял яд…

— Ты! — закричала смертельно побледневшая Адриенна. — Ты!