Жан Кавалье - Сю Эжен Мари Жозеф. Страница 39

Селеста и Габриэль посмотрели с ужасом друг на друга и воскликнули:

– Мы не хотим присутствовать при этом убийстве!

– Тем не менее это необходимо. Бедные дети! Если вы хотите помешать этому...

– Нет, нет! – проговорила Селеста, закрыв лицо руками. – Эти тела, которые волокут... это мне напоминает... О, матушка!

– И бабушка тоже, бабушка! – подхватил Габриэль, уже совсем растерявшийся.

– Господь добр и милостив... Дух его внушает также мир и прощение, – пролепетала Селеста. – Братец, к чему это убийство? Пролилось уже слишком много крови! Дух, кроткий дух Господень сказал это! – прибавила Селеста, глядя вокруг помутившимся взором.

Кавалье проникся надеждой на то, что самый вид приготовлений к казни возбудит жалость в этих маленьких пророках. Вот чем объяснялось их присутствие на месте казни. Камизары, думая что эти дети, как и Ишабод, желают видеть казнь католиков, удвоили свои крики, требуя их смерти. Табуро, с изменившимся, мертвенно-бледным лицом, стоя на коленях и сложив руки, сделал последнюю попытку:

– Пощады, пощады! – завопил он. – Все мое богатство за спасение моей жизни!

С пренебрежительной улыбкой Ефраим сказал:

– Эспри-Сегье, вели братьям зарядить мушкеты. Эти моавитяне умрут смертью воинов.

Несколько горцев зарядили ружья.

– Прочли вы свои молитвы? – спросил лесничий у осужденных громовым голосом.

Жадно вперив взор в Селесту и Габриэля, Кавалье испытывал смертельное томление: он не смел представить себе, какое впечатление произведет эта ужасающая сцена на детей. Они держались за руки. Их светлые лица были бледны и судорожно подергивались, а большие голубые глаза широко раскрылись от страха. Дрожа всем телом, они тесно прижимались друг к дружке. Шестеро горцев приблизились с зажженными фитилями мушкетов. Мятежники раздвинулись, выстроившись в два ряда. Туанон, Табуро и Изабелла показались на самом конце этой живой изгороди.

– Братья, завяжите им глаза: они трусят! – обратился Ефраим к Эспри-Сегье, с улыбкой жестокого пренебрежения.

У Табуро не было больше сил молить о пощаде. Он подставил свой лоб под роковую повязку. Палач приблизился к Психее. Она искала Изабеллу. Но той тут больше не было: она не в силах была вынести этого ужасного зрелища. Туанон с отчаяньем произнесла:

– О, даже не передать ему последнего воспоминания о себе!..

Потом, схватив руку Клода, ока благоговейно поцеловала ее и сказала:

– Прощайте, мой друг!.. В этот последний час простите мне вашу смерть.

– Прощаю! Да сжалится Господь над моей душой! – пробормотал Клод слабым голосом.

Туанон, в свою очередь, подставила свой белоснежный лоб под повязку. Потом она приложила руки к губам и, казалось, посылала в пространство поцелуй, тихо повторяя:

– Танкред, мой Танкред! Это – ради тебя! Психея начала сосредоточенно молиться.

– Братья! – сказал Ефраим торжественным голосом. – Споемте-ка псалом о мертвых. Пусть их душа найдет в нем утешение: ведь тела их сейчас погибнут.

Все зловеще-печальными, хриплыми голосами запели похоронный псалом: «Скоро, оцепенелый, я присоединюсь к мертвым. Увы! И я покидаю жизнь, как убитый горем человек, которого Господь совершенно оставил и который, по воле Божией, лежит в могиле». Похоронный напев, медленно замирая, был повторен множество раз эхом гор Ран-Жастри. Горцы приготовили ружья. Лица Селесты и Габриэля, до сих пор бледные и оцепенелые, вдруг оживились. На щеках выступил румянец, взоры, до сих пор робкие и испуганные, засверкали вдохновением. Гордо подняв свои прелестные, белокурые головки, они, казалось, выросли в эту минуту. Жана охватила невыразимая радость при виде этих признаков возбуждения. Он обратил внимание окружавших на пророческий вид детей. Ефраим хотел уже отдать приказание приступить к казни, как вдруг услышал все усиливавшийся говор.

– Дух Господень будет еще говорить! – бормотали камизары, почтительно указывая на молодых севенцев, возбуждение которых все более и более обнаруживалось.

– Надо повременить с казнью, пока глас Божий не прозвучит и не повторит приказания – воскликнул Кавалье.

Эгоальский лесничий, не предполагая, что приговор Ишабода может быть изменен новым проявлением Божественной воли, не воспротивился отсрочке казни и сказал:

– Глас Господень нам всегда свят и дорог! Не раз труба возвещала избиение филистимлян.

– Дух будет говорить! – закричал Кавалье. – На колени, братья, на колени!

Все опустились на колени. Селеста, которую приступ возбуждения охватил первую, проговорила мягким, мелодичным голоском, закрыв свои прекрасные глазки:

– Дитя мое, говорю тебе: сегодня я не хочу крови, не хочу жертвоприношений, полевые цветы – вот каких жду я приношений, пение птичек – вот крики жертв, которые мне приятны... Если злой волк пожирает твоих овец без жалости, убей его... Но, дитя мое, говорю тебе на сей раз: пощады, милосердия для слабых и безоружных, пощады, милосердия для детей и женщин! Пусть Израиль будет безжалостен, но к воинам, вооруженным копьем и мечом... Вскоре настанет миг великой битвы, и виноградник принесет свои плоды, земля взрастит свои семена, с небес прольется роса... и мир зацветет на земле... А пока – пощады, милосердия!..

При последних словах у Селесты сперло дыхание. Судорожным движением закинув головку, девочка упала на колени, как окаменелая, со сложенными руками, с лицом, наполовину обращенным к восходящему солнцу, лучи которого окружали ее словно золотым венцом. Вид этого восхитительного создания напоминал изображения ангелов, молящихся на гробницах. Ефраим, изумленный, сурово смотрел на Селесту. Но глубокое уважение к проявлению Божественной воли заставило его ограничиться словами:

– Нами руководит один Господь... Пути его неисповедимы...

Камизары, в смущении и недоумении, поглядывали друг на друга, не зная, на что решиться: их грубый разум не в силах был дать себе отчет в этом видимом противоречии двух пророков.

Вдруг Габриэль, который еще не говорил, проявил те же признаки возбуждения, как и его сестра. Подняв руку и простирая ее повелительным движением к западу, он воскликнул:

– Дитя, говорю тебе: с этой стороны доносится сильный шум рогов, военные повозки звенят, как доспехи, вдали раздается ржание коней... Израиль! Израиль! Вот час молитвы, обращенной к Богу брани!.. Но говорю тебе пощади слабых и детей! Говорю тебе: спасенная жизнь может спасти другую жизнь. Дитя, не падай духом! После страданий наступит радость. Ты увидишь, как зеленеющий сад будет приносить плоды, во все времена года. Его зелень украсит твое жилище. Иерусалим, Иерусалим, ликуй! Вот идет виноградарь, вот тот, кто восстановит твои стены!.. Но возьмись поскорее за меч! Время уходит, а с ним удаляются и военные повозки. И сегодня вечером, при закате солнца, моавитяне ускользнут от тебя. За меч, за меч! Дитя, сегодня говорю тебе бей сильных, но щади слабых! Вихрь мой уничтожает жатву, с корнем вырывает деревья, срывает башни, вздымает могучие воды. Но повторяю тебе: он щадит полевую траву [20].

Габриэль произнес эти слова совершенно ослабевшим голосом и упал возле своей сестры.

Заметив глубокое впечатление, которое произвел он на камизаров, Кавалье воскликнул:

– Господь вещает устами этих детей. К оружию! Филистимляне ускользнут от нас, если мы не поторопимся. В своем милосердии Господь был тронут нашим послушанием. Он приказал: «Разите!» И мы хотели разить (он указал на осужденных, продолжавших стоять на коленях). Потом Он сжалился над ними. Когда Авраам поднял меч над головой своего сына. Господь удовольствовался этим и изрек: «Остановись!». Господь внушает нам пощадить их – и пощадим! Пусть они останутся у нас в качестве заложников! Если бы одному из наших привелось очутиться в руках моавитян, Господь возвестил: «Жизнь за жизнь!» Но глас Господа призывает нас: «К оружию, севенцы!» Ко мне, обитатели долины! Сен-серненские драгуны – наши. К оружию, горцы! Вам – аббатство Зеленогорский Мост!»

вернуться

20

Эти два пророчества почти дословно извлечены из очень редкой и любопытной книги под заглавием: «Священный театр Севен», или «Рассказ о разнообразных чудесах, происшедших в этой части Лангедока» (London, 1707 г.). Кроме «Священного театра» есть по этому поводу и другая очень любопытная книга: «Пророческие предупреждения» Мариона, одного из протестантских вождей, взявшихся за оружие в Севенах, или еще «Речи, произнесенные его устами под наитием Св. духа и точно записанные в то время, как он говорил». Книга также очень редкая.