U-Boat 977. Воспоминания капитана немецкой субмарины, последнего убежища Адольфа Гитлера - Шаффер Хайнц. Страница 37

Однажды по радио мы услышали, что U-530 вошла в Ривар-Плате. Что будет с командой подлодки? Передадут ли ее или позволят остаться в Аргентине, стране, о которой мы так мечтали? К сожалению, мы не знали испанского. Было бы гораздо лучше получать сведения непосредственно из Аргентины, а не зависеть от подвергнутых цензуре передач из других стран.

Время пошло быстрее. Один раз мы увидели отблеск огней в небе, что предвещало Рио-де-Жанейро. Теперь мы шли все дальше и дальше на юг, становилось холоднее. Троgики остались позади. Нас готовили к операциям в Северной Атлантике, поэтому, не имея под руками карт Южного полушария, мы вычисляли курс и сами делали для себя карты. К счастью, бортовые книги сообщали долготу и широту всех важнейших городов на побережье. Мы постарались избегать берегов Бразилии, где, как известно, было много опасных рифов и скал. Не стоило идти на риск ради нескольких часов.

Потом мы услышали, что подлодку U-530 со всем личным составом передали США в качестве военнопленных. Эта угнетающая новость тяжело ударила по всем нашим надеждам на свободу. Теперь следовало все обдумать заново. Столкнувшись с реальностью, я больше не мог питать иллюзий. Что мы должны делать теперь? Возможно, лучше пойти в Бразилию или Уругвай или просто затопить лодку у берегов Аргентины и попытать счастья? Это была неплохая мысль, и теперь, когда наши соотечественники переданы врагу, это – лучший способ избежать клетки военнопленного. По моим предположениям, многие готовы, сшив вещевые мешки и собрав вещи, отправиться в путь. Некоторые упаковали и инструменты, надеясь найти работу на берегу. Другие, начитавшись приключенческих историй и насмотревшись фильмов о Диком Западе, вообразили себе странные картины Южной Америки и пришли в сильное возбуждение.

До сих пор я всегда собирал доверенных людей. Я никогда не хотел злоупотреблять положением командира, стать диктатором и потерять доверие команды. Поэтому я не участвовал в спорах ни за, ни против, поскольку сам еще ничего не решил. Я должен принять важное решение, и оно требует серьезного обдумывания. Я знаю, что ложный шаг навлечет опасность на будущее каждого из нас. Вы не можете легко относиться к международному трибуналу над военными преступниками. Подавляющее большинство высказалось за затопление подлодки. Проект звучал довольно привлекательно. Мой вновь назначенный старший помощник был старше всех по возрасту и, по моему мнению, лучше других подходил для того, чтобы обсудить все подробно. Каждый день мы разговаривали с ним, а ночью стояли на вахте, Мы должны были что-то решить, люди хотели знать, чего им ждать в ближайшем будущем. Я старался выиграть время. Ни в коем случае нельзя делиться на соперничающие фракции, но оставалось всего несколько дней, пора прийти к какому-то заключению, Мои беседы со старшим помощником прояснили мои мысли, и я начал понимать, что последствия затопления корабля могут быть очень серьезными. Фактически они просто обязаны быть серьезными. Поэтому я заключил, что мы не должны рассматривать подобный способ действия. Мое решение стало непоколебимым.

Речь не могла идти о Буэнос-Айресе. У нас нет карт, а если бы и были, слишком опасно подниматься вверх по реке с ее отмелями 100 миль до аргентинской столицы без лоцмана. Поэтому я решил идти в Мар-дель-Плата. Маяк этой гавани, по нашим расчетам, должен был показаться через два дня. Именно это решение я и обрушил на команду, зная, что если я хочу довести дело до конца, то должен объяснить все предельно ясно и просто. Все полагались на мои слова. Они хорошо знали, что принято окончательное решение, но многие еще надеялись затопить подлодку и собирали вещи, чтобы идти на берег.

– Подводники, – начал я, собрав всех. – Я горжусь вами. Мы сделали, похоже, невозможное. Прошло три с половиной месяца, как мы приняли решение, и теперь его выполнили. Мы знаем, что это было нелегко. Мы уходили без необходимого ремонта, потеряли в самом начале всех наших специалистов, кроме двух, а они считаются незаменимыми. И, несмотря на все это, мы прошли весь путь. Наши двигатели в рабочем состоянии, на борту все, кроме перископа, содержится в полном порядке. Команда машинного отделения особо заслуживает нашей благодарности. Все без исключения выполняли свои обязанности отлично и под палящим солнцем тропиков, и под водой. Все остальные, как вы видите, вычистили и выкрасили подлодку, пока она не стала такой, какой должна быть – образцовой. Я очень хорошо знаю, какую работу вы выполнили. Если бы мы шли сейчас домой, как бы мы гордились и радовались! Наше путешествие закончилось. Когда я смотрю на ваши загорелые здоровые лица, я чувствую себя удовлетворенным. Вы показали характер, показали, что вам можно доверять.

Но теперь мы должны принять окончательное решение. Я не хочу решать что-то, не посоветовавшись с вами. У нас выбор: или затопить подлодку и высадиться в неизвестность, или отправиться в Мар-дель-Плата. Я хочу объяснить, как это представляется мне.

Совсем не трудно затопить подлодку. Но что случится потом? Сразу, как только мы высадимся на берег, перед нами встанут вопросы, на которые нет ответа. Мы должны уничтожить шлюпки или нас будут преследовать с момента высадки. Но шлюпки не горят легко и быстро, они из резины. Что еще важнее, пламя можно увидеть издали. Да и будет ли у нас время жечь эти шлюпки? Ладно, предположим, все прошло хорошо. Мы прощаемся друг с другом и уходим в 32 разных направлениях, потому что едва ли правильно маршировать всем вместе. Лично я в более выгодном положении, чем вы: у меня есть друзья в столице. Но давайте подумаем о вас. Вы должны идти в немецкой форме, не зная языка и без гроша в кармане. У меня опять-таки преимущество: я знаю английский и французский. Рано или поздно кто-то из вас попадет в полицию, и тогда весь район оцепят и тщательно прочешут. Союзники предложат награду за нас, газеты и радио расскажут нашу историю. Сможете ли вы в таких условиях долго скрываться? Если даже кому-то удастся, его имя и приметы разошлют на все полицейские посты, и он не сможет вести нормальную жизнь или начать новую под вымышленным именем. Если кого-то схватят, кто знает, в чем нас будут подозревать? Но одно совершенно точно: нас всех обвинят в затоплении подлодки после окончания войны и припишут нам злой умысел. Только подумайте, какие обвинения выдвинут против нас, если подлодка затонет, и к каким последствиям это приведет. И это будет самое горькое окончание нашего замечательного приключения, потому что, если нас схватят, надежда на освобождение в ближайшем будущем рухнет. С другой стороны, предположим, мы входим в гавань, где с нами ничего не может случиться. Мы начинаем с чистого листа. Если нам не повезет и нас все-таки схватят, мы, во всяком случае, сможем оглянуться на тот факт, что три месяца мы жили свободно. Хотел бы кто-нибудь из вас отказаться от этого похода, несмотря на все трудности? Для большинства это станет самым важным воспоминанием всей жизни. Время не пропало для нас даром, ведь мы могли провести его как военнопленные в совершенно других условиях.

По моему мнению, у нас один выход. Мы должны войти в аргентинский порт. Подумайте над этим. Не воображайте, что я хочу давить на вас. Если вы отвергнете мое решение, я, очевидно, ничего не смогу сделать против 31 человека. Тогда пусть один из вас, кому доверит большинство, поместит меня под арест, а сам примет на себя ответственность как командир этой подлодки.

Через час я жду старшего помощника с сообщением о вашем решении.

Когда я закончил, большая часть команды перешла на мою сторону без особого шума. Я отдал специальный приказ, чтобы на борту ничего не повреждать и не разрушать.

17 августа 1945 года, в яркий солнечный день, мы впервые разглядели береговую линию Аргентины и маяк. Когда он стал хорошо виден, вся команда выстроилась на палубе. Никто не потерялся. Мы находились слишком далеко от берега, чтобы кто-нибудь мог тайком ускользнуть ночью. Если кто-нибудь смог бы уйти, это поломало бы весь наш план, и трудно было бы объяснить появление беглецов вместе с членами нашей команды. Между тем мой старший помощник, стоя на вахте в последний раз, следил за указателем оборотов, чтобы быть уверенным, что двигатели сохраняют нужную скорость. Над нами появился альбатрос. Сначала он летал над лодкой, потом сел на воду и позволил нам пройти мимо, может быть, в четырех футах от него. Он посмотрел на нас крошечными глазками, как если бы говорил: «С вашими бородами вы выглядите очень странно. Откуда вы взялись?» Мы открыли коробку сардин, и каждый раз, как птица пролетала над лодкой, бросали ей рыбку. Так она держалась поблизости довольно долго. Но когда мы попробовали дать хлебные крошки, альбатрос улетел. Находясь еще вне трехмильной зоны, мы подали по-английски сигнал «Немецкая подлодка» и заглушили двигатели. Несколько рыбацких лодочек подошли посмотреть на нас с любопытством, и, кажется, наши бороды произвели на них большое впечатление. Скоро приблизились аргентинский тральщик и две подлодки. С них информировали, что прибудет группа для встречи. Вскоре подошел моторный катер с офицером, несколькими старшинами и рядовыми. Дальше все пошло без задержек. В своей безупречной белой форме они производили приятное впечатление, а их отношение не оставляло желать ничего лучшего. Я принял аргентинского офицера на палубе и проводил в боевую рубку, в то время как ею подчиненные разошлись по лодке. Он сказал, что ему приказано проводить нас в гавань, и его обязанность предупредить затопление подлодки или ее повреждение тем или иным способом. Я объяснил, что у нас нет намерения делать что-либо подобное. Я так же предложил самому командовать во время входа в гавань, потому что команда понимает только по-немецки, а управлять подлодкой, не будучи знакомым с таким сложным оборудованием, трудно любому. Он согласился со мной, приняв слово чести. Так я отдал последние приказы как командир U-977.