Нет повести печальнее на свете... - Шах Георгий Хосроевич. Страница 28

– Хочу обратить ваше внимание, легат, – вмешался Эйлер, – что это не официально установленный и освященный законом порядок вещей, а скорее обычай, продиктованный объективными обстоятельствами. Дело в том, что наше производство до предела насыщено электронными устройствами, едва ли не все технологические процессы протекают под их бдительным контролем, вычислительная техника с успехом используется и в сферах потребления, обслуживания, быта, просвещения. В таком, можно сказать, высоко математизированном обществе наибольшая ответственность с неизбежностью ложится на тех, кто занимается программированием, дает волевой импульс сотням миллионов механизмов, обслуживающих человека с его реальными нуждами и, увы, прихотями. Маты и выполняют эту важнейшую функцию, проистекающую из природы их знаний, не требуя взамен особых привилегий. Нас называют первыми среди равных… Если я не ошибаюсь, Мендесона, это классическое определение восходит к античной древности?

– Вы правы, ваше превосходительство, – подтвердил бородач, – так велел именовать себя Юлий Цезарь.

– Вот видите, как полезно иметь под боком сведущего человека. Итак, инспектор, что вы можете сказать о нашем образе жизни?

– О, я пока слишком мало знаю, чтобы высказывать свои суждения.

– Так спрашивайте, не стесняйтесь.

– Если позволите, я бы хотел знать, как вы сами оцениваете клановую систему, считаете ли ее безупречной?

Эйлер улыбнулся.

– Вы загоняете меня в угол, вынуждая заняться самобичеванием либо выставить себя хвастунишкой. Но если говорить серьезно, истина лежит где-то посередине. Не стану лукавить: мы высоко ценим свою систему, основанную на принципе профессионального кланизма. Не буду сравнивать ее с другими – мы слишком долго были оторваны от развития вселенской цивилизации и имеем весьма смутное представление о порядках, утвердившихся на других планетах. Вполне вероятно, что там немало образцов для подражания. Однако, если брать абсолютное измерение, наше устройство обеспечивает благосостояние для всех плюс динамичный прогресс в покорении природных сил.

Есть еще одно существенное обстоятельство: профессиональный кланизм никем не выдуман, он отнюдь не представляет собой счастливой находки некоего гениального преобразователя. Этот принцип, можно сказать, ниспослан нам самим провидением, если под последним иметь в виду неумолимую внутреннюю логику производства, слившегося с наукой. По мере того как промышленная и познавательная деятельность людей шли на сближение, поколение за поколением специализировались и группировались по профессиям. Законодателям не оставалось ничего иного, как придать юридическое оформление результатам этого исторического процесса.

– Что и было сделано около пяти веков назад, – вставил Мендесона.

– И целых пять веков, – подхватил Эйлер, – засвидетельствовали, что судьба распорядилась гермеситами милостиво. Всю эту бездну времени наш общественный механизм работал как идеальный двигатель, не нуждающийся в заправке, своего рода perpetuum mobile. Разумеется, это не значит, будто у нас вовсе не возникает никаких осложнений, – их более чем достаточно, притом самого разнообразного свойства. Как всякий здоровый организм с завидным аппетитом и превосходным пищеварением, наше общество хочет увидеть больше, чем в состоянии взять в руки, и взять в руки больше, чем способно проглотить. Отсюда бесконечная гонка с препятствиями: едва кому-нибудь придет в голову новая идея, как все требуют немедленно ее реализовать, и едва она начинает приносить плоды, как все жаждут их иметь. Да мало ли где и почему возникают проблемы! Определение «безупречный», которое вы употребили, подходит, увы, только к трупу.

Тропинин развел руками и склонил голову, признавая, что выразился крайне неудачно.

– Так вот, – продолжал Великий математик, – мыслимый предел совершенства состоит в том, чтобы не было нужды останавливать конвейер всякий раз, когда пришел в негодность какой-то винтик. Короче, это – саморегулирующаяся машина, которая сама себя смазывает, разбирает пришедшие в негодность узлы, чинит их и потому не знает износа, а ухода за собой почти никакого не требует.

– Послушать вас, так мы здесь бьем баклуши, – проворчал Мендесона тоном доверенного слуги, которому разрешаются некоторые вольности.

– У вас на Земле, легат, тоже так дерзко возражают начальству, да еще в присутствии инопланетного гостя?

– Ни в коем случае, – в тон ему сказал Тропинин, – за подобные выпады у нас отрубают голову. Если, конечно, она не столь ценна, как у синьора Мендесоны.

Бородач поклонился.

– Учись, Пабло, – сказал ему шеф. – Не знаю, как в чем другом, а в умении вести тонкую беседу земляне явно нас обставили.

– Вы себя недооцениваете, синьор Эйлер, – вежливо сказал Тропинин. – Если я вам еще не окончательно надоел, меня страшно интригует…

Он замолчал, пораженный: стена с окнами, бывшая прямо перед ним, исчезла, в образовавшемся проеме на голубом небесном фоне появился незнакомый человек; он как бы въехал в кабинет на своем стуле и присоединился к их компании.

– Разрешите доложить, ваше превосходительство?

– Что-нибудь экстренное? – спросил недовольно Великий математик.

– Да, синьор.

– Ладно, валяйте. – Уловив настороженный взгляд незнакомца в сторону Тропинина, Эйлер добавил: – У меня нет секретов от нашего гостя.

– Жалоба из Вероны от общины матов. Молодой агр похитил их девушку…

– Повторите!

– Да, синьор, похитил и увез в неизвестном направлении.

– Как фамилия девушки?

– Капулетти.

При звуке этого имени Тропинин вздрогнул, Эйлер с Мендесоной обменялись быстрыми взглядами.

– А агра?

– Монтекки.

– Вам говорит что-нибудь это имя? – спросил Великий математик у своего помощника. Тот отрицательно покачал головой. – Положение? – обратился Эйлер к вошедшему.

– Олдермен местной общины. Еще один момент…

– Да? – неторопливо бросил Эйлер.

– По непроверенным данным, они любят друг друга.

– Что вы сказали?! – Эйлер захохотал, откинувшись на спинку кресла; по-своему, скромно захихикал и Мендесона.