На берегах Альбунея - Шаховская Людмила Дмитриевна. Страница 7

Пакля упала прежде всех с палочки одного из сыновей старшего хозяина, а вторым избранником оказался его младший племянник.

Их тотчас вывели из-за камней очага и поставили перед ним.

– Ростом одинаковы... добрый знак! – воскликнул дед из Лавиния.

Ему кивнули, напоминая, чтоб не проговорился.

Из дома выгнали всех ненужных, позволив, однако, им глядеть в двери и окна на предстоящую церемонию, не объясняя, в чем она будет заключаться, чем, конечно, возбудили еще более сильное любопытство.

Окна из матерей мальчиков, не сдержавшись, заплакала, но муж за это прибил ее, увел в лес и привязал там к дереву на все время «дела».

«Избранников дедушки Лара» хозяева и старик из Лавиния стали переодевать в новое платье, какое носили в племени одни взрослые. На их вопросы «зачем?» отвечали, как и прежде, «так нужно».

– Это вам дедушка Лар дарит... стой смирно!..

И одного из будущих Пенатов чесавший ему спутанные кудри отец наградил звонким подзатыльником, после чего вопросы прекратились; прибитый Пенат начал всхлипывать, а его товарищ молчал, надувшись, насупившись, готовясь тоже расплакаться.

Дед из Лавиния срезал им «волосы жизни», чего дети, конечно, не поняли, и сжег в печке, как главный жрец семьи.

Отцы намаслили им головы, завернули их в охотничьи плащи из заячьих шкурок, дали каждому свирель и палку, нахлобучили шляпы из древесной коры и, крепко взяв за плечи, чтобы дети не вырвались, повели вокруг дома снаружи его стен.

Шедший впереди дед вполголоса бормотал слова их обречения, иногда требуя, чтоб мальчики что-нибудь повторяли за ним или говорили в подтверждение вроде: «обещаю» – «буду» и т.п.

Обведя трижды вокруг стен дома, дед поставил старшего на порог одной из боковых дверей, отдаваемой под охрану этого специального Пената, обмакнув его правую руку в жертвенную смесь веществ, помазал ею косяки, порог и притолоку; потом притянул уши мальчика сначала одно, потом другое к косякам, без малейшего внимания к его плачу, проколол и провертел их толстою костяною иглою, приложив каждое вплоть к косяку так, чтоб окрасить кровью.

На пороге другой боковой двери дед поступил точно так же с младшим обреченным, причем Пенат пытался заупрямиться, но этим вынудил лишь своего отца держать его крепче, а деда – отнестись суровее.

Введя снова в дом каждого назначенною ему дверью, Пенатов раздели до полной наготы и велели им лечь на пол, на разостланную холстину пред очагом; отцы стали их придерживать, подозвав для этого еще двоих старших родичей.

Старик начал громко призывать Доброго Лара с просьбой принять этих детей в товарищи, Пенатами его дома, не торопясь, старательно мазал их жертвенною смесью, посыпал зернами, поместил на них по маленькому свертку с бобами и рыбой, обвил им руки украшениями из медной проволоки вроде колец и запястий, продел это и в проколотые уши, нанизав в виде подвесок черные бобы, и скрутил концы проволоки.

Мальчики вздрагивали и тихо всхлипывали, но не смели ничем более активно выражать своего нежелания или страха; сердитый взор деда из Лавиния парализовал их чувства, а его сильная костлявая рука неумолимо совершала обряды над беззащитными телами распростертых внуков.

Когда все было кончено, он принялся тщательно, крепко завертывать и зашивать их на смерть в холстину, а другие родичи в это время рыли ямы для них.

С Пенатами возились долго.

Их густо обмазали по холстине глиной, под слоем которой они скоро задохлись, и уложили сушить перед ярко зажженным костром печки в черте очага, превратили этих мальчиков в подобие статуй или мумий, заключенных в футляры из глины, намалевали им краской из сажи глаза, брови, рты и ноздри, приделали длинные носы поверх настоящих.

Дед из Лавиния твердил, что «Пенаты хороши, удачно выбраны, потому что одинаковы ростом», а хозяева благодарили его за ловкость и быстроту действий над ними, за то, что те «под его рукой не успели раскричаться, не бились в глине».

Когда оболочка умерщвленных детей отвердела, их смазали составом древесных соков, от которого они обмуравились, стали лосными, как горшки, не подвергающиеся размягчению в земле. На эти статуи надели охотничьи шкуры и шляпы, прикрепили к ним свирели и посохи, поместили их стоя в приготовленные ямы у самой стены по сторонам печки. С ними зарыли охотничье оружие и живых собак.

ГЛАВА VII

Развитие культа япигов

Голос Доброго Лара остался преданьем в семье вследствие предположения его ближних, пировавших на новоселье, будто старик, в томлении предсмертной духоты, превозмогает свои муки тем, что поет, вторит пирующим.

Иногда мнилось кому-нибудь из его потомков, будто предок поет, подает голос из-под печки сквозь всю толщу прочной каменной кладки, какою он замурован, и насыпанной сверху земли.

Этот голос раздавался редко и служил предвестием какого-либо особенного радостного события в доме.

Случалось, что Добрый Лар плакал перед бедою, стонал в своем тесном каменном шкапчике.

При этом обыкновенно у очага били женщин, предполагая небрежности с их стороны при ежедневных угощениях Лара вчерашнею кашею, брошенной на огонь перед началом стряпни.

Старшие члены рода относились к жертвеннику Лара, очагу, с величайшим почтением, часто сжигая на нем хорошие вещи из охотничьей добычи или грабежа при набегах на соседей, а не могшее сгореть зарывали под очагом в землю – в жертву своему предку.

Но молодежь боялась Лара, старалась даже не подходить к устью печки.

– Там сидит, скорчившись, свернувшись в шар, «масляный дедко», – говорили, – он заедает тех, кого отдают ему.

И матери стращали детей этим «дедкой».

Такой страх имел свои основания, передавался от детей, видевших «приготовление Пенатов»; двое из их сверстников стали «болванами из глины с огромными глазами» – такими их сделал дед из Лавиния, потому что ему это велел «масляный дедко».

Дети боялись и Пенатов, особенно вечерами, когда, мнилось, те стучат под стеною, толкутся, прыгая на одном месте, в своих ямах.

Случалось, Добрый Лар требовал себе кого-нибудь из родичей заколотым.

Чтоб не часто приносить ему человеческие жертвы, япиги окропляли очаг своею кровью, нацеженной из рук, но такой обряд фиктивной жертвы не всегда успокаивал почтенную тень.

Лар становился из доброго капризным, сбрасывал с дров костра данную ему кашу, шуршал под полом, пищал на разные голоса, портил ноги скотине, делал мутным вино и пиво, прогрызал мешки, где лежали зерна хлебных растений и овощей.

Это случалось, когда к искреннему усердию, желанию ублажить тень предка прибавлялось тайное решение «кого-нибудь спустить в преисподнюю, под пол», чтоб отделаться от строгого, буйного или по иной причине нелюбимого домочадца.

Поставив Пенатов в доме племянников, старик живший в Лавинии, сошел в землю обычным порядком, торжественно и важно, а потом, с течением времени, три сына Лара, как тот завещал им, когда убелились сединами и уже стали чувствовать старческое ослабление сил, сели живыми, в качестве младших Ларов, все в одно время под пороги дверей своего дома.

Через несколько лет и другие старшие члены этой семьи заняли места, где им указали отцы перед своей смертью – под окнами и просто в грунтовом полу дома.

Один из этих япигов, правнук Лара, навалив раз костер дров в печку, заметил, что в нем суковатое полено имеет сходство с уродливой человеческой физиономией.

– Гляди, – сказал он своему брату, – эта коряга как есть «старик с длинною бородою, вытаращенными глазами и огромным ртом».

– Похоже, – ответил тот.

А бывшие при этом ребятишки подняли шум, возню с подпрыгиваньем и хлопаньем в ладоши, крича:

– Масляный дедко горит!.. дедку сожгут!..

Но «дедку» не сожгли.

Хозяева выдернули «священное полено» из огня и загасили, решив, что Лар дал ему свой теперешний страшный образ с частью силы.

Они обтесали это полено таким образом, чтоб можно стало поставить его на более широком основании, и зарубили углубление в том месте, где предполагалась шея болвана, а верх его округлили наподобие головы.