Профессионалы - Шакилов Александр. Страница 81

— Кавайи!! Кавайи!!

Тупое обожание может довести до нервного срыва кого угодно, но только не Дзиро Токусацу.

А вот оскорбления… — данкон?! типатама?!

— Убейте его! Да так чтоб наверняка, чтоб не воскрес!

Молодые фениксы готовы исполнить любое приказание Дзиро. Любое!

Плащи с шелестом падают на бетонный пол котельной, рубашки тлеют и вспыхивают, обнажая юные тела. Руки стажёров светятся активированными татуировками, руки тянутся к связанному пленнику и…

…вот-вот! Сейчас!

— Здравствуй, мертвец.

Голос. Сильный, но негромкий — уверенный голос, голос человека, привыкшего командовать:

— Отзови своих псов. Разговор есть. Серьёзный.

Костюмчик пошива Du Pont de Nemour и ВНИИ полимерных волокон: комбинезон с капюшоном, средства защиты рук и ног, противогаз и радиостанция — Дзиро Токусацу, якудза не по рождению, но по смерти, стоит напротив Спитфайра, пожарного, достойно встретившего и проводившего жизнь.

Дзиро Токусацу не боится смерти, как не боится её, родимой, и Спитфайр — мертвецам Костлявая не страшна. Что случилось, то произошло — дважды, как говориться, в одну реку не наш метод и по колено.

Дзиро Токусацу по прозвищу Пузырь давно и глупо погиб. Очень давно и так же глупо. Так давно и глупо, что память иногда отказывалась предоставить отчёт о прошлом. Живой он был никому не нужным учителем географии, у него было глупое безобидное хобби — по вечерам он творил глобусы: из папье-маше, из древесины, из пластика и свинца, из биомассы и глины. Дзиро Токусацу, которого тогда ещё не называли Пузырём, обожал раскрашивать свои глобусы в разные цвета. У него был чёрно-белый глобус и глобус буро-синий. Оранжево-зелёный и розово-серый. Радужный и серебристо-оливковый. Много. Разные. Большие и маленькие. Идеально круглые и скорее кубические, чем овальные. Вот так вот сесть после трудового дня на циновку — и творить очередной глобус-шедевр. Это же счастье! — своё, только своё, никому и даром не нужное — зато никто не позавидует, никто не отнимет.

А потом…

…однажды, это было в среду, да-да, в среду, Дзиро переходил перекрёсток и засмотрелся на витрину с карликовыми деревьями (Дзиро всегда трепетно относился к бонсай). Да-да, перекрёсток и засмотрелся, там ещё были такие красивые сливовые деревца… — и внезапно, как-то очень неожиданно, спортивный пневмокар сбил Дзиро. Насмерть.

Если выражаться вычурно и для дам, то разукрашенный драконами «Хунь-тунь ZX» присосками колёс буквально расплющил учителя географии. А если сказать по существу и честно, то «ZX» рифлёным нанопротектором в мацу раскатал господина Токусацу по асфальту: кишки, кости, волосы и мозги — равномерным слоем от «зебры» до канализационного люка.

Из пневмокара вышел солидный бизнесмен. Измазав кончик трости дорожной пылью и закурив сигару, посмотрел бизнесмен на кровавое месиво под днищем «Хунь-тунь». Удручённо цокнул языком и вернулся в салон. Пыхнув сжатым воздухом, пневмокар прямо с места набрал сто двадцать кэмэ в час. В общем, убийца не стал дожидаться копов — наверное, опаздывал на деловую встречу. Да и потом никто не явился в полицию с повинной.

Подробностей своей смерти Дзиро, конечно, видеть не мог — он был уже мёртв. Но ему почему-то до сих пор кажется, что всё так и случилось, так и произошло: трость, сигара, месиво, отличная спортивная тачка.

— Псов отзови, да? — из подстёжки комбинезона Спитфайр достаёт длиннющую курительную трубку-кисэру: из нагрудного кармана — кожаный кисет. Прикуривает Спитфайр от указательного пальца.

…закурив сигару…

…измазав кончик трости…

Дзиро трясёт головой, прогоняя наваждение. Напротив Дзиро — мертвец. Такой же мертвец, как и сам Дзиро. И не более того. Напротив всего лишь кусок разлагающейся плоти — бывший профессионал, бывший пожарный, бывший муж и отец.

Если бы у Дзиро было чувство юмора, он пошутил бы что-то насчёт того, что мёртвые не потеют, не кусаются и всегда молчаливы. Но у Дзиро и при жизни были напряги с чувством юмора, а что уж сейчас-то. Если бы Дзиро любил просто так молоть языком и тревожить атмосферу глупыми ненужными словами, то он сказал бы какую-нибудь банальность, вроде «Трупы, наконец, встретились — чтобы убить недруг недруга». Но Дзиро Пузырь никогда не был особо разговорчивым малым.

— Ребятки, погодите пока. — Скалится Дзиро, чувствуя, как с него сползает маска-голограмма. Лицо его — не лицо вовсе, а шрамы и пустоты, какие бывают после того, как над телом похозяйничают кожееды и личинки двукрылых. — Я сказал, погодите!

Стажёры опускают руки, стажёры падают на колени, прорастают силовыми линиями-корнями в бетонный пол, но ни на миг не ослабляют захваты — крепко держат Акиру-феникса, который только и ждёт, чтоб трансформироваться в огненную пташку.

Спитфайр оглушительно хохочет, трубка качается в его губах как маятник, Спитфайр улыбается.

Дзиро рассматривает безумную гримасу мертвеца-профессионала. Дзиро знает, что точно такой же оскал сводит его собственные челюсти. Дзиро в курсе: умирать неприятно. Даже во второй раз.

Тогда, давно… — сколько времени Пузырь провёл, разлёгшись на асфальте — один Будда знает. Долго, наверное, лежал, марая кровью пыль. А потом пришёл босс, и сказал Слово, и Дзиро восстал, и на спине его была сточасовая татуировка якудзы. Это было давно. Очень давно. А сейчас…

…колибри вьются над головой Дзиро Токусацу.

Птицы-глаза. Птицы-шпионы. Птицы-оружие.

Да-да, Дзиро щёлкает себя точно меж карих очей — так он выпускает на волю ручных колибри. Два по шесть сантиметров тельца — быстрых и смертоносных — вылетают из синтоволоконных наростов-гнёзд. Колибри кружатся над черепом Дзиро и зависают в воздухе: обманчивая неподвижность — всё-таки восемьдесят взмахов крылышками в секунду.

Два жука выскальзывают из-под каски Спитфайра, цепляются лапками за уши мертвеца, чуток висят, скатываются по комбинезону хозяина. Задержавшись на кистях, ощупывают профессиональные татуировки и рубцы от ожогов. И шлёпаются на пол котельной и, перекувыркнувшись, выдергивают из пустоты шарики навоза.

Шарики не пахнут, — уверен Дзиро. — Конечно, не пахнут. Вообще ничем не пахнут.