Владыка вод - Шалаев Михаил Васильевич. Страница 50

Сметлив шел, пристально глядя по сторонам и стараясь представить, как появится Ботало. Тут ему повезло: уловив боковым зрением движение впереди-слева, он остановился, всмотрелся. Ботало всплыло из жижи верхом на пузыре болотного газа, который тут же и лопнул, но оно, соскользнув с пузыря, уже шагало к дороге, и ни частичка грязи к нему не липла. Попугай сидел смирно, Сметлив решил не двигаться, и пока Ботало шло к нему навстречу, хорошо его разглядел: и пятнистый балахон со стоячим воротничком, и тряпочку с хитрым узлом на шее, и плетеные из коры башмаки. Морда у Ботала была плоская, бородавчатая, с толстыми щеками и безгубым ртом. На круглой голове — прилизанные светлые волосики. Оно шло, ничуть не удивляясь, что жертва не кричит и пытается бежать. А как подошло — вцепилось в Сметлива белыми зрачками, и почувствовал он, что цепенеет, и последняя мысль была — что вот и все, теперь одна надежда — на попугая. Он смутно ощущал еще, как тот топчется на плече, разглядывая Ботало.

А оно завело свою песню:

— Куда ты хшш…хшш существо торопишься. Всю жизнь…

— Тор-ропишься, — деловито вставил попугай.

— …торопишься. Но если жизнь есть движе хшш…хшш ние, то всякое движение стремится…

— Стр-ремится, — удовлетворенно подтвердил попугай и старательно воспроизвел: — Движе хшш…хшш ние.

Тут Ботало бросило на него недовольный взгляд, но не стало отвлекаться:

— …к некоему пределу. А истинный хшш…хшш предел всякому движе…

— Пр-редел! Истинный пр-редел! — входя во вкус, заорал попугай, так что Ботало вздрогнуло и заторопилось:

— …нию есть покой хшш…хшш.

— Хшш…хшш, — передразнил его попугай.

Ботало уже рассердилось, плоская морда пошла красными пятнами, бородавки потемнели. Оно уставилось на попугая, стараясь лишить это странное существо воли, но попугай, скромно наклонив голову, стал искаться у себя на груди. Ботало вновь обратилось к главному предмету:

— Зачем же так много двигаться чтобы хшш…хшш достичь недвижимости, — говоря, оно поневоле косилось на попугая, ожидая, что тот снова встрянет, и Сметлив почувствовал, что пелена начала понемногу сползать. — Надо просто оста хшш…хшш новиться.

— Пр-росто! Пр-росто! Пр-росто! — попугай неожиданно будто взорвался, и так же вдруг сошел на нет: — Хшш… хшш…

Этого Ботало не перенесло. Оно вперилось в противника пылающими белыми зрачками и повторило:

— Надо просто оста хшш…хшш новиться.

— Пр-росто, — согласился попугай, польщенный вниманием.

— Я могу дать тебе покой сразу хшш…хшш сейчас.

— Ср-разу… — попугай, похоже, размышлял, нужен ли ему покой сразу и сейчас.

Сметлив окончательно пришел в себя, огляделся и осторожно, не делая резких движений, пересадил попугая с плеча на ветку худосочной болотной осины — Ботало даже не заметило. Теперь ему нужно было во что бы то ни стало доконать неожиданного противника. Сметлив тихонько отошел подальше, наблюдая этот невероятный поединок со стороны. На Ботало уже страшно было глядеть: оно раздулось, морда вся пылала пятнами, бородавки стали вишневыми.

— Покой созерцание безропотность хшш…хшш вот истинные…

— Созер-рцание! Безр-ропотность! Ср-разу! — почувствовав себя в центре внимания, попугай теперь старался вовсю.

— Хшш…хшш вот истинные ценности. Ничего не надо решать… — Ботало стало повторяться. А попугай, в восторге от столь приятного собеседника, опрокинулся и повис, раскачиваясь, вниз головой, старательно поддерживая в то же время разговор:

— Р-решать безр-ропотность! Ср-разу!

— Хшш…хшш ни о чем не надо тревожиться.

— Тр-ревожиться созер-рцание! Пр-росто! — теперь попугай раскачивался на одной лапе, Сметлив задыхался от хохота, а Ботало раздулось до угрожающих размеров и гнусавый его голос теперь доносился как из бочки:

— За тебя все решат о тебе позаботятся.

— Р-решат! — судя по тону, попугай всю жизнь мечтал, чтобы за него все решали.

— Только смотри созер хшш…хшш цай постигай.

— Смотр-ри! — попугай вернулся в исходное положение и, отвернувшись от Ботала, поглядел на Сметлива: — Сахар-рок, — бормотнул он, требуя награды за отличную работу. Но Ботало вновь завладело его вниманием, хотя уже стало трудно понимать, что оно говорит:

— Хшш…хшш цай постигай. Я устрою хшш…хшш твою жизнь…

— Устр-рою. — Попугаю не нравилось, что ему не дают сахарок.

— Не верь хшш…хшш несведущим… — Ботало еле-еле добиралось до конца своей коронной речи.

— Не вер-рь! Не вер-рь! Не вер-рь! — попугай, видимо, решил, что на сахарок еще малость не доработал и принялся стараться пуще прежнего. Но этого, по всему, уже и не требовалось. Последние слова раздувшееся вдвое Ботало едва выговорило, с трудом ворочая языком:

— Хшш…хшш у меня хор-р-рош-шо…

— Хор-рошо! — радостно подхватил попугай, и в этот момент Ботало лопнуло. Звук был такой, как будто в болото с большой высоты сбросили плашмя мельничный жернов. При этом Ботало разлетелось на тысячу кусков, как если бы было внутри пустым. Да, наверное, так оно и было. Попугай же, оскорбленный такой невоспитанностью, завертел головой и впервые заорал по-своему, по-попугайски, выражая возмущение. Сметлив глядел, не веря глазам. Он подошел поближе — куски Ботала слегка дымились и еще подергивались. Сметлива передернуло от отвращения. Стараясь не наступать на них, он снял продолжавшего орать попугая с ветки, поцеловал в клюв и усадил к себе на плечо. Достал из кармана кусочек сахара — попугай немедленно успокоился и замурлыкал: «Сахар-рок, сахар-рок…»

Сметлив огляделся. Кусты-глазастики пропали вместе с колдовством проклятого Ботала, а из болота, кто ругаясь, кто плача, выбирались люди, все в грязи и тине. Кого здесь только не было! Мужчины и женщины, молодые и старые, совсем дети — Ботало не брезговало никем. Сметлив кому-то помогал, кого-то поддерживал, и всем говорил: «Идите в Прогалину, там в постоялом дворе есть баня. Идите в Прогалину…» Он выискивал Цыганочку, вглядывался в лица, перемазанные грязью, но не находил. Тогда он пошел через болото в сторону Переметного поля, навстречу ему брели и брели люди, которых он спас, и всем он повторял то же самое: «Идите в Прогалину, там в постоялом дворе баня…»

Идти пришлось довольно долго, пока навстречу показалась знакомая фигура. Всего остального в Цыганочке было не узнать — платье покрыто коркой полузасохшей грязи, лицо вымазано, волосы — ее чудесные волосы! — слиплись и висели серыми сосульками. Он обнял ее — она заплакала, уткнувшись в грудь. А потом подняла блестящие черные глаза и сказала:

— Я знала, что ты придешь, — и показала ему кольцо с черным лавовым стеклом, выпачканное грязью.

Что творилось в тот день на постоялом дворе в Прогалине! Это был не праздник — это было воскрешение из мертвых! Поселок вздохнул, выпрямился, люди ходили туда и сюда безо всякой цели, просто потому, что ничего теперь не боялись. Вовсю топилась баня, все прибывающие направлялись сначала туда, а потом, отмывшись и приведя в порядок одежду — прямо за столы, где рекой лилась ячменная брага. Хозяин, занюханный мужичок, гляделся теперь орлом, он оказался боек и щедр: у кого нечем было платить, угощал за свой счет, не веря еще вполне счастью. Ботало лопнуло! Лопнуло! Такого еще никогда не случалось, и хозяин снова и снова рассказывал, как пришел к нему человек с попугаем, что говорил он и как пожалел его хозяин, провожая в опасный путь.

А где же сам человек с попугаем? Кто-то вспомнил что видел его идущим в сторону Переметного поля. Но хозяин уверил всех: он вернется сюда непременно. Он обещал. Такой не обманет. И действительно, вскоре после обеда человек с попугаем вошел в постоялый двор с девушкой, видно, тоже выбравшейся из болота. Все кинулись к нему, девушку окружили женщины и тут же утащили в баню, а Сметлива мужики усадили за самый почетный стол в середине бражной. Каждый хотел выпить с ним на дружбу, и когда Цыганочка вернулась, он уже был слегка навеселе.

И пошел пир, как пожар и потоп. Хозяин, сам изрядно накачавшийся, не успевал открывать бочки с брагой, поминутно вскакивая и прося не занимать его место рядом со Сметливом. В дальнем углу бражной пели, у стойки плясали, кто-то, забравшись на стол с бокалом браги в руке, пытался перекричать гам словами о героизме и подвигах. Потом все, будто сговорившись, схватили Сметлива и на руках понесли его через все селение при свете факелов, а он смеялся и отбивался, но его не отпустили раньше, чем протащили в оба конца Прогалины и торжественно внесли снова в бражную. Здесь от него потребовали сказать речь. Он забрался на скамью и сказал: