Дальний умысел - Шарп Том. Страница 49

– Чтобы доказать, что я смогу, – сказала она, – что мне вполне под силу писать ходкую макулатуру. Считалось, что не смогу: книжный червь, кабинетное бесплодие. Я им доказала. – Голос ее возвысился.

– Вряд ли, – пожал плечами Френсик. – На титуле вашей фамилии нет, а без нее никто не знает, что вы там доказали.

– Никто и не должен знать.

– А я собираюсь всех уведомить, – сказал Френсик. – Захватывающая история. Автор-аноним, «Ллойдз банк», Машинописное агентство, мистер Кэдволладайн, Коркадилы, ваш американский издатель…

– Не смейте, – простонала она, – никто не должен об этом знать. Я сказала: воспрещаю.

– Это уже не в ваших руках, – сказал Френсик, – а в моих, и я их не стану марать вашим лицемерием. К тому же у меня есть и другой подопечный.

– Другой подопечный?

– Пипер, тот козел отпущения, посланный вместо вас в Америку. У него тоже, представьте себе, репутация.

– Должно быть, безупречная, вроде вашей, – хмыкнула доктор Лаут.

– В принципе – да, – сказал Френсик.

– Однако он рискнул ею ради денег.

– Пожалуй. Он хотел писать и нуждался в деньгах. Вы, насколько я понимаю, не нуждаетесь. Вы открещиваетесь от наживы, грязной наживы. Что ж, договоримся.

– Шантаж, – обозначила доктор Лаут и погасила сигарету. Френсику она стала еще омерзительней.

– Как нравственный урод, скрывающийся под чужим именем, вы на такие выражения не имеете права, – заметил он. – Приди вы ко мне с самого начала – я не стал бы вязаться с Пипером, но уж раз вам в обход честности мила анонимность, то мне теперь приходится выбирать между двумя авторами.

– Двумя? Почему двумя?

– Потому что Пипер претендует на авторство.

– Что ж, пусть. Принял бремя – неси его.

– Бремя бременем, а как с деньгами?

Доктор Лаут глядела на тлеющие угли.

– Ему ведь заплачено, – сказала она. – Чего он еще хочет?

– Всего, – сказал Френсик.

– И вы ему готовы уступить?

– Да, – сказал Френсик. – Моя репутация тоже под угрозой. Если будет скандал – мне несдобровать.

– Скандал? – Доктор Лаут покачала головой. – Скандала быть не должно.

– А будет, – сказал Френсик. – Видите ли, Пипер погиб.

– Погиб? – вздрогнула доктор Лаут. – Но вы только что сказали…

– Надо сворачивать его дела. Если дойдет до суда, то исчезновение двух миллионов долларов… Объяснять?

Доктор Лаут покачала головой.

– Что вам от меня нужно? – спросила она.

Френсик расслабился. Обошлось: он ее одолел.

– Напишите мне письмо, что вы знать ничего не знаете об этой книге.

– И этого достаточно?

– Для начала, – сказал Френсик. Доктор Лаут поднялась, пошла к письменному столу и писала минуту-другую; потом протянула письмо Френсику. Он прочел и кивнул.

– Теперь насчет рукописи, – сказал он. – Мне нужен оригинал и все рукописные копии, если такие были.

– Нет, – сказала она, – я все уничтожу.

– Уничтожайте, – сказал Френсик. – При мне.

Доктор Лаут отперла ящик стола, достала оттуда коробку и вернулась в свое кресло у камина. Из коробки она вынула кипу исписанных листов. Френсик взглянул на верхний: «Дом стоял на холме, окруженный тремя вязами, березой и кедром, горизонтальные ветви которого…» Да, это был оригинал «Девства». Через мгновение лист обуглился и полыхнул пламенем в дымоход. Френсик сидел и смотрел, как огонь подхватывает листы, как они, шелестя, чернеют, как бы заново покрываясь белой словесной вязью, рассыпаются и затягиваются в трубу. Рукопись сгорела, и Френсик вдруг заметил краем глаза влажный блеск на щеках доктора Лаут. Он слегка опешил. Женщина предает сожжению свое детище и, сама окрестив его макулатурой, все же оплакивает его участь. Никогда ему, должно быть, не разобраться в душевных хитросплетениях писательства.

Догорел последний лист, и Френсик встал, а доктор Лаут осталась сидеть, сгорбившись перед камином. Не спросить ли у нее еще раз, почему написана эта книга? Чтобы опровергнуть злопыхателей? Это не ответ. Тут что-то другое – тайные вожделения, какая-нибудь бурная любовная связь… все равно она не скажет. Он тихо притворил дверь и прошел пустым коридором к парадному. Снаружи роями носились черные пепельные хлопья; котенок возле калитки ловил пляшущий на ветру бумажный клочок.

Френсик глубоко вдохнул свежий воздух и зашагал по дороге. Надо было заскочить в гостиницу за саквояжем и поспеть к лондонскому поезду.

Отъехав к югу от Таскалусы, Бэби выбросила дорожную карту из окна машины. Карта распласталась и исчезла в клубах пыли. Пипер, как обычно, ничего не заметил: он корпел над «Возвратным трудом». Писалась 178-я страница; работа шла хорошо. Еще полмесяца усердного труда – и делу конец. А там он примется за третью версию, где будет все другое: и герои и обстановка. Он решил назвать ее «Детство. Постскриптум»; она должна предшествовать окончательному, совершенно неискаженному тексту романа «Поиски утраченного детства». Впоследствии его сочтут первообразом «Девства» – те самые критики, которые превозносили этот загаженный роман. Таким образом, слава его будет долговечнее дешевого успеха, а уж текстологи проследят, как уродовали его талант своекорыстные наущения Френсика. Пипер улыбнулся собственному хитроумию. А может, напишутся и другие, еще незадуманные романы. Он будет писать «посмертно», и через каждые несколько лет подбрасывать на стол Френсику новую рукопись, от издания которой ему не отвертеться Бэби права: обманув Хатчмейера, «Френсик и Футл» сами подстроили себе ловушку, и с Френсиком теперь иной разговор. Пипер откинулся на сиденье и задремал. Через полчаса он открыл глаза и сел прямо. «Форд», купленный Бэби в Росвилле, мотало из стороны в сторону. Пипер выглянул и увидел, что они едут ухабистой дорогой, а по бокам дорожной насыпи из черных луж торчат высокие деревья.

– Где это мы? – спросил он.

– Представления не имею, – ответила Бэби.

– Как это не имеешь? Должна же ты знать, куда мы едем?

– Насколько я знаю, к черту на рога. Приедем куда-нибудь – осмотримся.

Пипер поглядел на черные лужи под деревьями. Лес был какой-то мрачный и ему не нравился. До сих пор они все время ехали по чистеньким, приветливым дорогам, где лишь изредка попадались оплетенные японским плющом деревья и обросшие горные склоны – как бы в напоминание о неукротимой мощи природы. Тут было не то. Ни афиш, ни домов, ни бензоколонок – вообще никаких признаков цивилизации. Дичь и глушь.

– А что будет, если мы куда-нибудь приедем, а там не окажется мотеля? – спросил он.

– Устроимся как придется, – сказала Бэби, – я же тебе говорила, что мы едем на дальний Юг, где все обозначится.

– Что обозначится? – спросил Пипер, глядя на черные лужи и думая об аллигаторах.

– Вот как раз это и посмотрим, – загадочно ответила Бэби и затормозила на перекрестке. Сквозь ветровое стекло Пипер различил дорожный знак. Выцветшие буквы гласили: ДО БИБЛИОПОЛИСА 15 МИЛЬ.

– Город прямо как для тебя, – сказала Бэби и свернула на перекрестную дорогу. Лес в черных лужах скоро поредел, и они выехали на тучные, залитые солнцем луга: трава в коровий рост и купы деревьев там и сям. Что-то было едва ли не английское в этих пышных, обволокнутых дымкой и запущенных лугах – они напоминали забытый парк, почти что готовый проснуться и стать чем-то совсем иным. Горизонт был всюду отуманен, и Пиперу, глянувшему на луга, как-то полегчало, словно ландшафт исподволь приручили. Они проезжали мимо полузаросших деревянных хижин, должно быть необитаемых. Наконец показался и сам Библиополис – городок чуть больше поселка; река нехотя обмывала заброшенную набережную. Бэби подъехала к берегу и остановилась. Моста не было: имелся древний веревочный паром.

– Давай-ка ударь в колокол, – сказала Бэби. Пипер вылез из машины и брякнул в колокол на столбе.

– Погромче, – велела Бэби, – дерни как следует.

Наконец на том берегу появился человек, и паром тронулся к ним.

– Чего надо-то? – спросил паромщик, причаливая.