Филумана - Шатилов Валентин. Страница 11

– То есть моих предков. По отцовской линии. Да не трясись ты так. Не бог весть какие страшные семейные тайны разбираем. А откуда здесь, во владениях лыцара Георга, взялась наша гривна?

Лизавета не вняла моему совету. Она затряслась еще больше. Поэтому и ответ ее оказался не слишком внятным:

– Так ведь… Они и есть шатировские…

– Они? Неужто владения?

– Д-да…

– А почему тогда здесь всем заправляет лыцар Георг?

– Н-не знаю, – промямлила Лизавета.

– Может, он тоже Шагиров? – продолжала упорствовать я. – Как его фамилия?

– Кавустов.

– Кавустов… И зовут Георг. Ничего не понимаю. Хотя… Еще кто-нибудь из князей Шагировых, родственников моих, поблизости имеется?

– Род Шагировых усох… То есть… Дура я! Не усох, вы – княгиня!

– Последняя в роду. Ясно. Мама говорила, что, по ее мнению, отец, князь Шагиров, умер. И в этом случае… Как ваши порядки – дозволяют бесхозному имению с бесхозной же гривной достаться совершенно постороннему лыцару? Судя по окружающей меня реальности с Георгом во главе, вполне дозволяют. И тогда идея Георга насчет брака с новоявленной княжной вполне естественна: этот самый посторонний лыцар просто пожелал воспользоваться возможностью узаконить свое право владеть княжеским добром. Женившись на дочери бывшего хозяина. То есть на мне. Вот и вся интрига, дорогая Лизавета. Все очень банально и знакомо до оскомины.

Я грустно хмыкнула. Лизавета слушала, напряженно подавшись вперед, не дыша и с таким вниманием, что я обеспокоилась: не станет ли верной служанке дурно от нехватки кислорода?

– Не волнуйся так, Лизавета, в лыцаровой интриге обнаружился изъян, который всю интригу и погубит. «Просто княжна» оказалась княгиней – госпожой и владетельницей княжеского удела. Так ведь?

– Так, так! – закивала Лизавета.

– Но… Опять не понимаю. Если гривна – шагировская, а я, как всем вам известно, – дочь князя Шагирова, то почему коварная Алевтина была так уверена, что папочкина Филумана меня обязательно придушит?

– Да ведь это… того… – Лизавета снова разволновалась, и речь ее опять потеряла разборчивость. – Это ж гривна… Это ж князя… И вообще…

– Что – вообще? – терпеливо уточнила я.

– Ну… Не для баб гривны, – выдавила наконец из себя Лизавета и испуганно зыркнула на меня глазами.

– Вот так, значит? – Я довольно потерла ладони. – Дискриминация, значит, по половому признаку? Женщинам гривны не положены? Или все-таки были попытки со стороны прекрасных дам надеть гривну?

– Были вроде… – невнятно сообщила моя информаторша.

– И чем закончились? Неужто удавлением? Лизавета потерянно закивала головой, опуская глаза.

– Тогда ясно… Хотя и неясно. Если гривна – сугубо мужской знак власти, то почему она меня-то признала за свою? Или я такая эмансипированная, что совсем уж на прекрасную даму не похожа, а? Мужик мужиком?

– Вы прекрасны, княгиня! – быстро затараторила Лизавета. – Уста – как сладка ягодка малинка, кожа белая, сахарная, щечки нежного румянца…

– Довольно, – приказала я, несмотря на то что хотелось слушать и слушать. Сейчас была важней другая информация. – Значит, гривны передаются по наследству? И только мужчинам? Остальных – душат?

Лизавета согласно кивала.

– А кроме княжеских другие шейные гривны бывают?

– Лыцаровы, – подтвердила Лизавета.

– И у нашего друга, лыцара Георга Кавустова, тоже есть своя гривна?

Подтверждающий кивок.

– И тоже с собственным именем?

– Агастра.

– И по этой Агастре вы и признаете Георга Кавустова за господина?

Смущенный кивок.

– Но князь ведь выше лыцара?

– Еще бы, госпожа! – разволновалась Лизавета.

– И княгиня выше? – на всякий случай уточнила я.

– Ну ведь вас признала Филумана! – горячо воскликнула моя служанка.

– Ясно. Раз признала – мой пол уже никого не интересует. Странные, однако, у вас порядки – каким-то гривнам доверяете больше, чем себе, и позволяете собой распоряжаться…

Глаза испуганной Лизаветы округлились, и я поняла, что произнесла что-то святотатственное. Надо было срочно поворачивать на другую тему. Тем более что один такой поворотик. У меня на примете имелся.

– Но тогда непонятно: зачем мне, княгине Шагировой, выходить за какого-то лыцара? Тем более что я нахожусь в своих наследственных княжеских владениях, меня все признают за свою госпожу… Ведь признают? – с нажимом переспросила я.

Лизавета отчаянно закивала и поползла с кресла вниз с явным намерением пасть на колени.

– Сиди! – строго приказала я. – Меня интересует: может сегодня в моих княжеских владениях найтись подданный, который не признает меня своей законной госпожой?

– Что вы, нет-нет! Все признают, как только вас увидят с Филуманой! – заверила Лизавета.

– Тогда почему бы мне не свергнуть этого Георга-самозванца? – подвела я итог. – Все лучше, чем век мыкать его супругой на женской половине собственных теремов!

– Свергнуть? Как это – свергнуть? – Моя служанка выглядела озадаченной. – А зачем свергать-то? Как все шагировские увидят вас, княгиня, с Филуманой, – так все госпожой и признают. Без свергания.

– А с Георгом тогда что будет?

– Тогда? – Лизавета равнодушно повела плечом. – Уйдет, наверно. Ему ж никто больше служить не станет! Пойдет искать, где еще можно сесть господином.

– Ну-ну… – с сомнением пожевала я своими ягодно-малиновыми губами.

Насколько мне было известно (из истории и вообще), добровольно с властью никто не расставался. Даже при наличии у нового претендента всех необходимых регалий. Однако делиться сомнениями со служанкой я не стала. Мне пришло в голову, что неожиданный заговор по свержению захватчика-Георга может и удаться. Именно в силу своей неожиданности. Разве кто-то из великих не говорил, что внезапность – лучшее оружие?

Я с улыбкой взглянула на восторженную Лизавету-заговорщицу, но дальше продвинуться в развитии планов восстания не успела. Дверь без стука распахнулась, и на пороге явился второй слуга господина лыцара – Корней.

Одет он был все так же торжественно, но от былой велеречивости не осталось и следа.

– Господин Георг устал ждать, – заорал он. – Было назначено на шесть!

Разумеется, эта экспрессия являлась лишь бледной тенью бешенства самого Георга, которого посмели заставить ждать.

Я медленно поднялась из кресла.

– Белено немедленно явиться… – еще успел по инерции выпалить Корней, но на том и заткнулся.

А далее начался спектакль, уже знакомый мне по прочим подданным. Упадание на колени, бормотание: «Княгиня, госпожа…»

– Скажи этому своему Георгу… – величественно начала я. – Впрочем, нет, ничего не говори. Сюрприз будет. Оставайся за дверью и жди, когда прикажу войти. Дверь охраняй, никому пройти не давай, военную тайну не раскрывай!

– Тайну, госпожа княгиня? – ошалело переспросил Корней.

– Молчи, в общем! С колен встать – и марш за дверь!

«Хорошо все-таки быть госпожой», – весело подумала я.

В парадный зал мы явились тихо и почти инкогнито: впереди шла, открывая мне двери, Лизавета в одном из самых простых платьев, какое отыскалось в княжеско-лыцаровом гардеробе. Потом двигалась я, скромно потупив глаза, в бело-золотых шелках (фамильные цвета князей Шагировых), на шее – белый же шелковый платочек, прикрывающий Филуману. Позади – Корней, гордый своей приобщенностью.

Зал был полон: по-над стеночками в три ряда стояла челядь, но что мне челядь? Я глядела в противоположный конец зала – туда, где на небольшом, но вычурном багрово-золотом троне восседал узурпатор княжеских владений льщар Георг. Рядом с ним, беспокойно перебирая четки, стоял толстенький человек в коричневой сутане – местный батюшка, надо полагать.

Гробовое молчание встретило нас. И причиной его был тяжелый, давящий, пригибающий к полу взгляд человека на троне.

Казалось бы, что мне, княгине, без пяти минут хозяйке всего и всех вокруг, – что мне до какого-то лыцарового взгляда? Но уж очень эта тяжесть была неприятной.