Пламя страсти - Шаукат Эхсан. Страница 35

– Нужен мед! Он любит мед! Он готов драться за него! Намажем ее медом!

Толпа вновь заревела. Кому-то поручили сбегать в кишлак и вскоре появился горшок, наполненный медом горных пчел. Двое мужчин снова стали держать Эвелин, двое других широко раздвинули ее ноги и вылили густую липкую жидкость на низ ее живота. Потом один из джелилов начал размазывать мед между ее ног, стараясь попасть и внутрь. Он окунул два сложенных пальца в горшок, накрутил вязкий слой и вонзил пальцы через пунцовые губы внутрь ее. Эвелин не сдержалась и заерзала на циновках. Под действием смазанных медом пальцев сладко сжался живот, внутри Эвелин прорезался первый росток желания…

Мужчины подтащили голого горбуна к Эвелин. Ниматулла почуял запах меда, его ноздри широко раздувались.

– Сюда, Ниматулла! Сюда!

Они пригнули его голову так, что она оказалась между раскинутых ног. Горбун пронзительно взвизгнул и жадно набросился на мед. Он слизывал его с тела Эвелин, захлебываясь и торопливо глотая… Его пальцы вцепились в ее чресла, он упивался сладостной жижей. Его взъерошенная голова казалась издали огромным мохнатым шмелем, жужжащим меж двух гигантских белых лилий…

Двое рослых джелилов подняли Ниматуллу, перевернули в воздухе и вновь опустили на женщину. Ее тотчас затошнило – от горбуна исходил тяжелый запах пота и псины. Его лицо с плоским сломанным носом оказалось на ее лобке, язык вновь принялся облизывать с него мед. Один из джелилов подтолкнул худые ляжки горбуна к лицу Эвелин. Она вскрикнула и попробовала отодвинуть голову вбок, но чья-то рука разжала ее рот и впихнула в него жалкий член Ниматуллы. Ей удалось выплюнуть его, но рука сильно надавила на зад горбуна, и маленький вялый фаллос вновь оказался меж ее губ. Она плотно закрыла глаза, втайне надеясь, что сейчас потеряет сознание и тогда ничего не будет чувствовать.

Но темноты обморока не было. Напротив, шершавый язык, лизавший внутреннюю поверхность ее бедер, теперь казался симпатичным и уютным… Покончив с бедрами, жадный рот вновь спустился к намазанным медом потаенным губам. Стремясь ничего не оставить там, ни одной сладкой капли, нетерпеливый язык подобрался к маленькому чувствительному бугорку, а зубы прижались к коралловому ожерелью трепещущего входа… Домогаясь новых сладких ощущений, язык урода тянулся все дальше, проникал все глубже. Он уж прошел весь тоннель и касался самого сокровенного…

Эвелин чувствовала, как знакомое желание неудержимо нарастает, как все внутри начинает волноваться, как выделяется сок вожделения, который тут же смешивается о остатками густого нектара… Бессознательно она сдавила губами лежащий у нее во рту убогий член инвалида и сделала несколько сосательных движений. И сразу доселе дряблая плоть ожила, стала наливаться и крепнуть. Со странным самодовольством она ласкала и в то же время поддразнивала этот орган, никогда в жизни не испытывавший ничего подобного.

В калеке проснулся здоровый человеческий половой инстинкт – появились движения, которым его никто не учил. Лежа на Эвелин он начал медленно поднимать и опускать таз. Его член вырос настолько, что в результате движений бедер он уже показывался наружу, прежде чем снова скрыться в ее рту. Заметившие это джелилы радостно заорали и захлопали в ладоши. Другие застыли, поглощенные необычным спектаклем. Ниматулла все больше распалялся, из зарывшегося внутрь Эвелин рта вырывался звериный вой, а голые ягодицы урода брыкались, точно это был зад рассерженного мула.

– Ниматулла, хватит! Не так! Тебе будет лучше! Покажите ему, как надо! Переверните его! Пора уже!

Под крики толпы толстый джелил могучими руками подцепил горбуна и оторвал от женского тепла. Тот заревел, словно раненный бык. Толстяк крикнул, чтобы кто-нибудь подержал ноги женщины разведенными, а сам легко перебросил Ниматуллу так, что его безобразная физиономия оказалась против лица Эвелин. Кто-то направил его член, надувшийся и раздавшийся, во взмокшую нишу ее гениталий. От неизведанного ощущения по изуродованному телу пробежал разряд первобытного желания, горбун охнул и сладострастно взвыл. Он судорожно вцепился в талию лежавшей под ним женщины, в страхе, что его снова могут оторвать от нее… Инстинкт взял свое, пенис совершал одну фрикцию за другой. Руки горбуна с бедер Эвелин переместились на грудь, вокруг соска сомкнулись губы, которые теребили, сжимали, всасывали…

Эвелин с удивлением убедилась, что ее тело непроизвольно, само по себе, вопреки ее воле, отвечает этим неумелым ласкам. Ее бедра тянулись ему навстречу, они задвигались в унисон с его худосочным тазом, исполняя самый древний из всех танцев…

Возбуждение толпы достигло предела. Голоса мужчин охрипли от криков. Опять забил барабан. Кто-то опрокинул их импровизированное ложе, Эвелин с Ниматуллой скатились на землю. Какой-то мальчишка выплеснул на них пиалу чая, другой бросил горсть песка. Но Эвелин не чувствовала теперь ничего, кроме удовлетворения от всаженного в нее миниатюрного, точно игрушечного, быстро сновавшего взад и вперед мужского полового члена… Несмотря на свои скромные размеры, он сладко возбуждал и делал ей приятно в самой глубине…

Горбун, подогреваемый криками толпы, боем барабана, запахом пота множества мужских тел, охмелев от роскоши белого женского тела, достиг, наконец, своего первого в жизни оргазма. Когда первый спазм прокатился по страшному позвоночнику, он изо всей силы укусил лежавший перед его лицом белый нежный плод, казавшийся таким привлекательным и вкусным. Почувствовав, как из раненной груди капает теплая кровь, Эвелин в бессилии и отчаянье закричала.

Горбуна стаскивали с нее – это было последнее, что она успела ощутить. Железные руки легли на ее колени и разомкнули сведенные ноги…

Потом был мрак. Казалось, что разверзлась земля, чтобы поглотить ее навсегда… Она старалась вырваться из кромешной тьмы, но единственное, что удалось сделать – это открыть глаза. Перед ней по лазурному небу поплыли фантастические пурпурные цветы, которые свешивались с веток, наклоняясь над ее лицом. Один за другим цветы увеличивались и вдруг ожили, стали одушевленными. Из них высунулись острые мордочки с блестящими бусинками глаз. Зверьки потянулись к Эвелин, неожиданно они заговорили с ней. Язык был нечеловеческим, но, к удивлению Эвелин, она все понимала. Ответить, однако, она не могла… Потом зверьки прильнули друг к другу и слились в единое целое, теперь на их месте оказалась огромная обезьяна-самец, похожая на орангутана. Он тоже заговорил с Эвелин и стал звать к себе. Ей захотелось протянуть ему руку и по-человечески поздороваться, но рука не поднималась… Зрачки орангутана расширились, в них отразилась невыносимая тоска, из глаз потекли слезы. Ей стало очень жаль его. Но перед ней была уже другая голова, человеческая, с холодными зелеными глазами… Она узнала лицо Абулшера и сразу поняла, что все, что промелькнуло сейчас, было бредом, вызванным наверняка тем наркотиком, который под видом чая ей дали джелилы…