Пламя страсти - Шаукат Эхсан. Страница 9
– Возьми его в рот! – негромко скомандовал Абулшер.
Эвелин застыла, она вновь испугалась, ее страшил вид колыхающегося перед глазами, напряженного органа. Абулшер схватил ее за волосы на затылке и сильно пригнул голову. От неожиданности Эвелин вскрикнула и раскрыла рот, и тут же упругий мужской орган оказался у нее во рту. С удивлением она обнаружила, что не ощущает ни брезгливости, ни неприязни. Напротив, она готова была торжествовать, сознавая свою власть над мужской силой. Ведь сейчас, если она захочет, то может своими зубами сделать ему очень больно. А может даже перекусить его! Но нет, нет, она не будет делать ни то, ни другое. Робко она провела языком по самой верхушке органа… Кончик языка нащупал желобок с углублением. Орган дернулся, даже подпрыгнул. Значит, ему приятно! Вал нового возбуждения обрушился на Эвелин, ее сводила с ума сама мысль о том, что она может подчинить себе это, такое страшное на первый взгляд, орудие. Исступленно она принялась сосать, покусывая, обхваченный губами член, сдавливать его основание рукой, дергать растущие вокруг курчавые черные волоски. Низко склонившись над стоявшим вертикально мужским членом, она вцепилась в него своим ртом, как собака в лакомую кость…
А руки Абулшера, гладя Эвелин по спине, дошли до тяжелых полушарий ягодиц и чуть раздвинули их. С силой, но вместе с тем мягко, округлая девичья попочка была приподнята над седлом – чтобы дать дорогу жадным пальцам, искавшим потаенный вход. Она задрожала, почувствовав, как грубоватые подушечки пальцев ласкают глубокий колодец, ведущий к самому центру ее существа, и как ее тело, отвечая ласковым прикосновениям, излучает флюиды страсти…
Неожиданно он высвободил свой твердый как камень орган из сжимающего его рта и резким движением поднял тело Эвелин вверх – на какое-то мгновение девушка оказалась висящей между небом и землей. Опустив вниз, он посадил ее, как на кол, на твердый член. Копье из мужской плоти вонзилось в ждущую глубь, достало чуть не до самого сердца, но вызвало отнюдь не боль, а невероятную сладость… Эвелин почувствовала, что лошадь под ними больше не стоит на месте. И правда – сейчас Дэзи неторопливо шла по траве. Каждый ее шаг отзывался приятным толчком в лоне Эвелин, вдоль внутренних плотных стенок скользил туда и сюда, в такт движениям лошади, не теряющий упругости член. Ей захотелось забыть обо всем на свете, лишь бы эти движения, которые доставляли ей непередаваемое наслаждение, не кончались…
Как будто откуда-то издалека до Эвелин долетел тихий смех. Это смеялся тхалец. Лошадь перешла на рысь, а затем на быстрый бег. Эвелин сравнила себя с бабочкой, которую поймали и пришпилили булавкой. Только вместо булавки – огромный мужской орган… Каждый выпад мускулистых плеч лошади, вдвигал его все глубже и глубже… Это длилось до тех пор, пока она не почувствовала, как все тело мужчины на мгновение словно одеревенело и как сдерживаемая река его желаний вышла, наконец, из берегов и хлынула навстречу тому, что уже давно истекало струями женского вожделения… И это вожделение уступило место осязавшемуся каждой ее клеточкой удовлетворению…
…Эта страсть не покидает меня. Все, что раньше занимало меня, потеряло всякий интерес. Я живу в пустоте, которая отделяет друг от друга те неизъяснимые мгновения, в которые я получаю то, на что нацелена теперь моя жизнь. Я не знаю, к чему все это приведет и чем закончится. Ведь он – лишь слуга и язычник, которому недоступна христианская благодетель. Я осознаю свое падение и не надеюсь, что смогу когда-нибудь искупить свой грех. Сейчас у меня нет ничего общего даже с близкими людьми. Я покидаю их, хотя, может быть, меня ждет судьба тех бездомных собак, которые от тоски воют по ночам на луну. Боже, спаси мою душу.
Эвелин Беллингэм, Саргохабад, 20 мая 1900 года. Это – часть записки, которую потом найдут в одной из книг Эвелин, и которая была написана в тот день, когда она поставила крест на всей прошлой жизни, будучи не в силах совладать с захлестнувшей ее страстью.
Она встречалась с Абулшером ежедневно, но и этого ей было недостаточно, ее тянуло к нему так, что ей было нужно видеть его два или три раза на дню… И не только просто видеть…
Ослепленная желанием, она пренебрегала элементарной осторожностью, совсем не думала о риске, который несло с собой подчас даже мимолетное свидание.
Наилучшими для встреч были послеполуденные часы, когда солнце, перевалив через зенит, палило нещадно. Все живое стремилось укрыться от жары. Обитатели господских домов спали, а слуги, если и делали что-нибудь, то еле-еле, точно сонные мухи.
Эвелин лежала в темной каморке. Чтобы одежда не прилипала к влажной от пота коже, она сбросила с себя все. Жена Абулшера уехала на неделю к родственникам, и Эвелин, пользуясь этим, дважды в день тайком пробиралась к нему в дом. Ей нравилась эта крошечная комнатка, большую часть которой занимала деревянная, крепко сколоченная кровать, покрытая лоскутным одеялом. В углу стоял сооруженный из большого ящика шкаф, его полки были уставлены глиняными мисками, кувшинами и чашками. Он стыдился своей бедности и, кроме того, не желал лишний раз рисковать.
– Вам жарко, мисс-сахиб?
– Нет…
Немного…
Она повернулась на бок, старая кровать заскрипела. В слабых лучах солнца, едва пробивавшихся сюда, ее тело светилось, словно жемчуг.
– Ваше тело… Оно такое белоснежное… Как у гурии…
– Гурии?
– ре!
Вся спина привязанного к столбу человека уже представляла собой сплошное кровавое месиво, с боков свисали узкие рваные полоски кожи. Не отрываясь, Эвелин смотрела на происходящее. Сердце ее часто билось. Человек у столба был несгибаем, жестокая пытка не достигала нужных палачу результатов…
– Сорок пять!.. Сорок шесть!
Эвелин почувствовала, как на нее накатывает волна страшного возбуждения. Ей вдруг захотелось, чтобы боль от ударов «девятихвостки» стала еще мучительнее.
– Быстрее, – прошептала она. – Сильнее!.. Бей его! Сильнее!
Теперь Эвелин ловила каждое движение бича. Прильнув к кустарнику, она ощутила, как охватившее ее возбуждение сменяется острым дотоле неведомым удовольствием…