Каньон - Шефер Джек. Страница 11

Уже поползли тени сумерек. Он вернулся в шалаш и освежевал зайца. Хорошо поесть свежего мясца, пусть в нем нет силы, зато это ароматное, доброе мясо. Он съел все за один присест. Живот округлился над поясом мужества. Приятное ощущение. Он лежал, завернувшись в покрывало из шкуры пятой коровы, наблюдая, как дым от тлеющего костра спиралью поднимался и вылетал наружу сквозь отверстие вверху. Для него каньон тоже хорошее место.

Над высоким плато свистели ветры зимней ночи. Они не опускались низко, не тревожили покоя каньона. И Майюны каменных круч мчались, подхваченные ветрами, и смеялись сами с собой. Проносясь в вышине, они глянули вниз:

— Маленький брат! Тепло ли тебе? Сыт ли ты?

В диких местах все, кто наделен жизнью, должны бороться за эту жизнь. Закон этот неизменен и вечен.

Густые тени скользили в ночи по плато у дальнего конца каньона. Небольшое стадо канадских оленей спустилось вниз с высоких горных кряжей, олень с рогами в семь ветвей и шесть ланей, обитатели горных лесов и высокогорных полян. На бегу они высоко вскидывали головы и казались выше бизонов, но они были не так массивны, легче по весу, тоньше в ногах. Сейчас они искали на плато открытых пространств, где ветры сдули снег, оставив между наметенными сугробами почти обнаженные участки. Олени нечасто добывали здесь пищу, тем более в ночное время, когда тьма скрывает опасность. Обычно они паслись рано утром или совсем под вечер. Но буран бушевал слишком долго. Они проголодались.

Еще одна черная тень скользила в ночи, крадучись, стелилась по земле, прячась за сугробами, громадная кошка, кугуар — лев горных хребтов. То был старый самец, почти восемь футов от приплюснутого носа до кончика черного хвоста, двести фунтов сокрушительного голода. Кугуар крался совсем рядом с оленями с наветренной стороны, в тусклом свете одиноких звезд на снегу, безмолвный и бестелесный, словно тень. Одна из ланей приближалась. Кугуар, как бы перелившись вперед, прыгнул, целясь в шею, чтобы ошеломить, навалиться всем весом на голову и с огромной силой вонзить челюсти в хребет под затылком.

Снег был рыхлый. Ноги скользили. Кугуар промахнулся на несколько дюймов и опустился на лопатку лани. Когти вонзились под шкуру, и он повис, стараясь теперь дотянуться острыми клыками до бьющейся на нижней стороне шеи большой вены. Лань в ужасе метнулась вперед. Огромными прыжками перемахивала она через сугробы. Увидела черноту открытого пространства впереди и шарахнулась в сторону; кугуара рвануло, он барахтался, бесполезно цепляя лапами, и его швырнуло в снег, на край высокого отвесного обрыва. Когти впились в дерн. под снегом, но слой почвы был тонок, и когти прорвали его. Кугуар полетел в черноту, прорезая ее все глубже и глубже, и упал в громадный сугроб двадцати футов высотой:

Медвежонка разбудил рев. Он заспался, набив живот добрым, свежим кроличьим мясом. Солнце уже час как стояло в небе, когда он проснулся, содрогаясь от ужасающего хриплого рева, который доносился из дальнего конца каньона. Медвежонок привстал и прислушался — ни звука. Потом услышал, как совсем рядом движутся бизоны, тяжело дыша и увязая в снегу. Подобрался к выходу, приподнял завешивавшую его шкуру и вылез наружу. Бизоны бежали вдоль подножия ближайшей стены каньона. Они прыгали, пробиваясь сквозь глубокий снег, и мчались дальше. Пробежав меж торчавших из земли камней, где летом был малинник, уперлись в обрыв в верхнем конце каньона и тут остановились. Стали, тесно сгрудившись, и, не отрывая глаз, смотрели туда, откуда пришли; их мышцы ходили ходуном и дергались от страха. Это было очень странно.

Он надел лыжи и понесся к бизонам. Они боялись его. Боялись с тех самых пор, как он убил старого быка, и всегда убегали от него. Но сейчас они не убегали. Только пятились назад, покуда не уперлись задом в отвесный откос, и, не отрывая глаз, смотрели на него и мимо него, вниз по каньону, и мышцы их дергались от ужаса.

Он остановился, сосчитал. Семь. Одного не хватает. Одного из подрастающих телят не было с ними.

Впереди стоял молодой бык. Он рыл снег передними ногами, опустил голову и фыркал ноздрями. Бык мог броситься на него. Медвежонок повернул и быстро помчался на лыжах вниз по каньону. Он недалеко ушел, когда обнаружил следы.

Следы были почти круглые, больше четырех дюймов в ширину. На каждом отпечаталась подушечка и четыре пальца, и еще на снегу ясно виднелись отпечатки втянутых когтей.

Это невозможно. Кугуар, что скользит тенью, которую не под силу догнать ни одному охотнику, что в ночной тьме забивает лошадей, нет, невозможно, этот кровопийца оказался в его каньоне. Вчера, когда Медвежонок поймал зайца, его не было. Его не было ни в один из дней, уходивших далеко назад. И все же следы совершенно четкие и их много. Какой-то злой дух обратился в кугуара и явился, чтобы отнять у него бизонов. Собственные мышцы Медвежонка задергались от неизвестного страха.

Он поспешил назад, в свой шалаш. Перекинув перевязь через правое плечо, повесил на левый бок колчан из бизоньей кожи. Взял пять стрел, натер кремневые наконечники листом белого шалфея из маленькой кучки в углу шалаша, чтобы очистить их и отвести все дурные приметы, что могли пристать к ним. Вложил стрелы в колчан, взял лук из бизоньего рога, натянул тетиву, сделанную из большого сухожилия под лопаткой старого бизона. Вынул из ножен, прикрепленных к кожаному чулку на правом бедре, нож, потер его другим листом белого шалфея и вновь вложил в ножны. Теперь он опечалился, что не сделал себе крепкого томагавка или могучего каменного топора. Широким размашистым шагом отправился он на лыжах вниз по каньону.

Теперь снег слежался, и Медвежонок мог двигаться быстро, но не стал. Он пробирался медленно, пристально вглядываясь в расстилавшееся вокруг и впереди пространство. Очутившись вблизи следов, вынул из колчана стрелу, уставил в лук и пошел по следу. Следы петляли взад и вперед, неизменно уводя все дальше вниз по каньону. Он увидел, где кугуар почуял бизонов, и, припав животом к земле, пополз, оставляя след, будто громадная змея. Увидел, что след, петляя, уходил в чащу кустов, дальше ничего не было видно. Он остановился. Постоял, стараясь припомнить, что говорили о повадках кугуаров старые охотники. Убив добычу, он не станет есть на открытом месте, а оттащит свою добычу под навес утесов или под дерево с низко растущими ветками. Поблизости нет таких утесов. Но впереди, в правой стороне, на расстоянии дальнего полета стрелы, стоит раскидистая сосна. А в сорока футах от нее — хороший заслон зарослей кустов.

Продвигался он очень медленно. Он старался, чтобы лыжи не стукнули друг о друга, старался, чтобы снег не скрипел, легко класть каждую лыжу, прежде чем налечь на нее всей своей тяжестью. Взяв вправо, он сделал круг и много долгих мгновений спустя зашел сзади зарослей, служивших защитой кугуару. Теперь он двигался еще медленнее. С бесконечной осторожностью раздвигал он кусты и прокладывал себе между ними путь. Наконец ему стало видно, что там, за кустами. Там был кугуар.

Он сидел под раскидистой сосной и, припав к земле, ел тушу подраставшего теленка, которому больше не суждено подрасти. Сидел спиной, чуть наискосок. Медвежонок видел, как колышется из стороны в сторону черный кончик хвоста. Видел, когда кугуар поднимал голову, чтобы соки свежего мяса стекали ему в горло, белые изнутри уши. Все, кроме кончика хвоста и ушей, было густо-коричневого цвета с красноватым отливом. Большой кугуар, очень большой.

Осторожно он оттянул стрелу назад, так, что кремневый наконечник едва не касался лука. Он целился в грудь, где стрела, пройдя под ребрами, попадет в сердце. Разжал руку, сжимавшую стрелу, и она вылетела из лука, тихо напевая песню смерти, но в полете стрела отклонилась и попала не в грудь, где она могла достичь сердца, а в бок, прошла сквозь большую мышцу и ударилась о кость.

Громадная кошка, извиваясь, подскочила в воздух п в воздухе заметила его, барахтаясь, приземлилась и умчалась гигантскими прыжками, разбрасывая снег, и вторая стрела, которую он уставил в лук до того, как первая поразила зверя, полетела следом, взмыла высоко и увязла в сугробе.