Записки зубовладельца - Шефнер Вадим Сергеевич. Страница 4

– Страшно на такой лодке плыть, – заявила Старушка. – Вполне затонуть можно.

– Вы, бабуля, на людей панику не нагоняйте! – возразил руководитель пиратов. – Вам давно газета с того света идет, а вы за лодку беспокоитесь.

Мы стали грузиться.

Сверхмученик обосновался на носовой банке, все другие на трех остальных. Моей соседкой оказалась Малютка; она села между мной и Бубнистом.

Счастливец долго грузил свои покупки; пираты помогали ему в этом деле. Леша-Трезвяк занял место на корме и стал возиться с мотором. Тот нехотя завелся. Леша на своем пиратском жаргоне дал совет:

– Сидите спо, не вертухайтесь! А не то мо и уто!

Но какое уж тут вертуханье! Мы понимали, что вполне можем утонуть, если начнем шевелиться. Лодка сидела в воде очень низко.

Когда мы удалились от берега, Леша-Трезвяк вдруг заглушил мотор и, сняв с головы кепку, произнес:

– Прошу пожертво кто сколько мо от чистого се! Но не менее тридцати ко!

Все, конечно, возмутились! Сверхмученик гневно заявил:

– Это безобразие! Мы уже уплатили!

Но пират-моторист сказал, что те деньги – в общий котел, а эти – лично ему. На текущий ремонт. Он пустил кепку по кругу, и каждый из пассажиров внес требуемую сумму. Только Близнецы ничего уже не могли дать. А за Малютку опять уплатил я, и в ее лучистых глазах блеснули слезы благодарности.

Ссыпав в карман пожертвования, Леша-Трезвяк завел мотор, и вскоре мы очутились на середине Невы. И вдруг Счастливец, сидевший ближе к корме, заявил:

– Лодка течет! Мои новые ботинки промокли!

Когда выяснилось, что у всех ноги уже в воде и вода все прибывает, Леша добросовестно объяснил, что в носовой обшивке поломана одна рейка, а лодка перегружена, потому и течет.

– Пора принять срочные пожарные меры против утопления! – вдумчивым басом заявил Сверхмученик. – Нужно облегчить лодку!.. Гражданин, придется вам повыкидывать за борт вещички, – закончил он, обращаясь персонально к Счастливцу.

Но тому не хотелось расставаться с имуществом.

– Кои веки пофартило, а теперь, выходит, я должен свое счастье в воду кидать! Уж лучше я сам за борт сигану, только б вещи были живы!

Однако, чтобы успокоить общественное мнение, он выкинул за борт портрет Игнатия Лойолы, и тот в своей позолоченной раме поплыл вниз по Неве к новым свершениям.

– Мало! Мало! – послышались голоса страдальцев. – Картинками не отделаешься!

Тогда Счастливец, с отчаянием на лице, схватил штырь громоотвода и метнул его за борт. Но он не рассчитал движения: острая железина, перед тем как упасть в воду, ткнулась в бензобак и пробила его. Запахло бензином. Мотор фыркнул два раза и заглох.

В наступившей тишине послышался заинтересованный голос Старушки:

– Боже, ответь, что с нами будет?

Но бог молчал. Лодку кормой вперед несло по стрежню реки. С поворота стал виден Охтинский мост. Нам угрожало две опасности: или моторка затонет сама, или ее нанесет на быки моста и она перевернется.

Тут у Бубниста вдруг наступил краткий безболевой проблеск, и он звонко запел, ударяя бубном по головам соседей:

Но никто не примкнул к его порыву. У всех возникла мыслишка, что если мы очутимся в воде, то в дальнейшем денежки нам уже не потребуются.

Меж тем Леша-Трезвяк, убедившись в полной неработоспособности мотора, встал на корме во весь рост, повернувшись к нам и скрестив руки на груди, как это любил делать ныне покойный император Наполеон.

– Правильно, значит, в песне поется: лю гибнут за ме! – печально сказал пират.

– Скажите, неужели нет шансов на спасенье? – спросил Лешу Новобрачный, и все замерли в ожидании ответа.

– Возможен оверкиль, – ответил Леша загадочным голосом.

Мученики, услышав этот непонятный для широких сухопутных масс морской термин, заметно приободрились. На симпатичном лице Малютки блеснул светлый луч надежды. Но у меня в яхт-клубе был хороший приятель, и через него я теоретически знал, что означает это слово. «Оверкиль» – это когда судно перевертывается килем вверх. Однако в данных условиях я не счел нужным делиться с окружающими своими морскими познаньями.

Зная, что жить осталось считанные минуты, я решил подарить эти минуты человечеству, то есть использовать их для поэтического творчества. Вытянув из кармана блокнот и карандаш, я стал набрасывать строки моей лебединой песни. Озаглавил я ее так: «Колыбельная аварийная». Не буду приводить ее здесь, ибо если Вы, уважаемый Читатель, человек культурный, то Вы, конечно, знаете ее наизусть, как и другие мои произведения.

Когда до моста оставалось метров пятьдесят, Нездешний вдруг проявил активность. Этот скромный конский сторож быстро пробрался на корму и, вежливо отстранив Лешу-Трезвяка, склонился над мотором. Затем он вынул из кармана нечто вроде портсигара. Я подумал, что человек захотел покурить перед смертью. Но когда он раскрыл эту металлическую коробочку, никаких папирос в ней не оказалось. Там был какой-то очень сложный механизм, а на внутренней стороне крышки виднелось зеркальце.

Нездешний направил зеркальце на небо и произнес несколько слов на непонятном языке. С неба послышался негромкий приятный голос. Руки Нездешнего начали светиться розоватым огнем.

– Господь! Ты явился к нам! – воскликнула Старушка.

– Гражданка, вы ошибаетесь, – тактично сказал конский сторож. – Я никакой не господь, а я просто скромный гость с Аллиолары, седьмой планеты в Загалактическом созвездии Амплитуда.

С запада подул сильный, но нерезкий ветер и начал нас отжимать от моста. Нездешний неторопливо провел светящейся ладонью по поверхности бензобака – и металл на пробитом месте сразу сплавился и сросся, будто там и не было никакой пробоины. Затем он отвинтил пробку бака, сложил ладони лодочкой и стал черпать воду из лодки и вливать ее в бак.

– Можете запускать мотор! – скомандовал он Леше-Трезвяку.

Тот недоверчиво завел двигатель. Послышались выхлопы, запахло бензиновым дымом. «Надежда» рванулась вперед.

– Итак, мы спасены! – подытожил Сверхмученик. – Спасибо вам, товарищ Пришелец! Скажите, как вас звать?

– Мой земной псевдоним – Афанасий Петрович, – ответил Нездешний и возложил руки на воду, скопившуюся в лодке. В лодке стало сухо. Ладони нашего спасителя перестали светиться, он сел на мое место и схватился за щеку.

После пережитого волнения зубная боль завладела всеми с новой силой. Воцарилось молчание, прерываемое охами и стонами. Бодр был только Леша-Трезвяк. В нем происходила бурная переоценка ценностей. Вынув из кармана деньги, собранные с нас, он всыпал их в кепку цвета восходящего солнца и пустил ее по кругу, чтоб каждый взял свои монеты обратно.

Тут я спросил у Нездешнего, почему это он, обладая такой властью над стихиями, в то же время мается зубами и ищет помощи у земных врачей?

– Направляясь на Землю, я дал на Аллиоларе подписку ничем не отличаться от землян, – ответил Афанасий Петрович. – Правда, только что я вынужден был для вашего и своего спасения прибегнуть к неземной технике, но предварительно я связался с Аллиоларой и испросил на это разрешение. Оно было дано, ибо там выяснили, что спасение данной группы людей не внесет существенных перемен в историю Земли.

Я хотел сказать ему, что он ошибается: ведь из того факта, что я спасен, вытекал тот исторический факт, что я еще одарю Землю своим творчеством. Но застенчивость помешала мне высказать это вслух.

– Еще вопросы имеются? – молвил Афанасий Петрович.

– Скажите, сколько у вас там стоит кубометр березовых дров? – послышался мелодичный голос Малютки.

– Дровами мы давно не пользуемся, – мягко ответил Нездешний.

– А есть у вам там ужа преступле? – поинтересовался Леша-Трезвяк.

– Увы, случаются. Года шестьдесят четыре тому назад вся Аллиолара была потрясена ужасным преступлением. Один муж бросил в свою жену куском туалетного мыла. Правда, не попал. Но ужасен сам факт. Наши газеты много писали об этом.