Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Шехтер Гарольд. Страница 4

Учитывая пристрастие директора к гиперболам, я отреагировал на его призыв с немалой долей скептицизма. Тем не менее я не видел причин отказываться. Поставив пустую кружку на стол рядом с собой, я взял пузырек из протянутой руки и вытащил пробку. Из пузырька моментально вырвался резкий, хотя отнюдь не неприятный запах, среди составляющих которого я распознал мяту, камфору и бальзамическую пихту. Осторожно засунув левый указательный палец в горлышко, я достал немного притирания и намазал им рану. Упоительное тепло моментально растеклось по всей ладони, и острые болезненные ощущения стали стихать.

– Хотя пока еще преждевременно оценивать окончательную эффективность этого вещества, – сказал я, – быстрота, с какой оно уже успело облегчить боль, произвела на меня впечатление. В конце концов, оно подкрепляет реальность притязаний томсонианцев, насчет теорий которых я уже питал немалые сомнения.

Ах, так ты знаком с томсонианцами? – спросил Барнум. – Впрочем, что за глупый вопрос. Поверь мне, Фордайс, нет такой темы, о которой этот По не слышал хотя бы краем уха. Повторяю, этот молодой человек – подлинный и неиссякаемый источник информации, ходячая энциклопедия! По сравнению с ним синьор Бертрелли, мое Замечательное Умственное Чудо, обыкновенный простак!

Проигнорировав эту экстравагантную (если не вовсе неоправданную) хвалу моей эрудиции, я заметил:

– Мое знание томсоновской системы проистекает из биографии ее основателя, доктора Сэмюеля Томсона, написанной одним из его правоверных почитателей и присланной мне на рецензию его издателем. Сразу вслед за смертью своей возлюбленной матери – смертью, которую он прямо приписывал медикаментам на основе серы, мышьяка и прочих минералов, прописанных ее врачом, – молодой Томсон обратился к изучению медицины на основе трав, в которой видел более предпочтительную альтернативу общепринятым способам лечения. Его поиски в этой области в конце концов позволили ему сформулировать собственный метод, названный им «ботанической наукой». Такой подход исходит из предпосылки о том, что, поскольку тепло является источником жизнедеятельности всех живых организмов, следовательно, холод есть конечная причина всех заболеваний. А следовательно, томсоновская лечебная система в значительной степени сводится к попытке различными средствами поднять температуру тела больного.

– Ах, так вот, – сказал Фордайс, – вот почему моя невестка, следуя режиму доктора Фаррагута, постоянно ходила в баню!

Действительно, это одна из ключевых особенностей режима Томсона. Не менее, если не более, важны различные медикаменты, в состав которых входят такие «горячие» ботанические вещества, как кайенский перец и lobelia inflata, более известная под названием индийского табака.

– Но это же абсолютно логично! – воскликнул Барнум, вновь занимая свое место на диване. – Никакой мистификации! Одевайтесь потеплее, не принимайте никаких шарлатанских снадобий и положитесь исключительно на естественные медикаменты, щедро предлагаемые нам матерью-природой!

– Согласно его биографу, – сказал я, – доктор Томсон, умерший несколько лет назад, действительно гордился простым и здравым смыслом своего метода и рассматривал шаманский язык профессиональной медицины как сознательное затемнение смысла, призванное наделить исповедующих его врачей видом ложной учености. В последние годы принципы «ботанической науки» были увековечены несколькими из его последователей, среди которых доктор Фаррагут – явно один из наиболее выдающихся. Что касается успехов лечения, то почему не учитывать восторженных отзывов тех, кто испытал его на самом себе? Нет сомнений, что по всей Новой Англии найдется немало людей, которые готовы поклясться его системой и относятся к ее основателю с ревностью, граничащей с религиозным пылом.

– Значит, дело решенное, – сказал Барнум, от всей души хлопая меня по левому бедру.

– Решенное? – повторил я. – Что вы имеете в виду?

– Но чего теперь ждать? Ни минуты долее! Ты должен взять свою дражайшую жену и, не откладывая, показать ее доктору Фаррагуту! Он не только знаменит как практик этого потрясающего метода, но – вспомни слова Фордайса – сумел еще и усовершенствовать его!

Застигнутый врасплох совершенно неожиданным заявлением, я лишь безмолвно уставился на директора.

– Не понимаю, как это возможно, – ответил я далеко не сразу.

– А почему бы и нет? – спросил до глубины души изумленный Барнум.

– Помимо прочих причин, – мрачно ответил я, – расходы, связанные с подобным предприятием, далеко превосходят имеющиеся у меня средства.

– Что за чушь, а ну! – воскликнул Барнум. – Не морочь себе голову такими пустяками. Я беру на себя все расходы – все, до последнего пенни!

Как хозяин музея, известный тем, что взимал с каждого клиента по двадцать пять центов за возможность поглазеть на якобы настоящего морского змея, который на поверку оказывался чучелом южноамериканского боа-констриктора, снабженного парой витых рогов и украшенного частоколом зубьев, протянувшихся по всему хребту, Барнум пользовался заслуженной репутацией человека, способного пойти сколь угодно далеко, чтобы облегчить кошельки своей публики. Однако, общаясь с ним частным образом, я всегда находил его чрезмерно щедрым. Но, даже учитывая это, я оказался совершенно не подготовлен к такому великодушному подарку, задевшему меня за живое. Однако я вовсе не собирался соглашаться на его предложение.

Выразив сердечную благодарность, я объяснил, что вряд ли смогу принять подобные щедроты, поскольку даже не надеюсь когда-либо за них расплатиться, а глубоко укорененное во мне, южанине, чувство собственного достоинства не позволяет мне положиться на его великодушие.

– По, – сказал Барнум, вперяя в меня мрачный взгляд, – времени на разные там щепетильности у нас нет. В данный, конкретный момент важно лишь одно – сделать все возможное, чтобы помочь твоей жене. Разумеется, нет никаких гарантий, что наш друг Фаррагут, какое бы он ни был светило, в состоянии вылечить бедную девочку. Но попытка не пытка. «Кто не рискует, тот не пьет шампанское», – таков девиз Ф. Т. Барнума.

Какое-то время я в молчании взвешивал этот аргумент.

– Вы правы, – далеко не сразу ответил я. – Беру назад свои слова и от всего сердца принимаю ваше благородное предложение.

– Браво! – воскликнул Барнум. – Ты принял правильное решение, здорово! Радость-то какая! Ты знаешь, я всегда питал самые нежные чувства к вашей семье, чертовски нежные чувства, и у меня просто сердце разрывается при мысли о том, что твоя бедная жена бессмысленно страдает, когда помощь – вот она, под рукой.

Поскольку моя правая ладонь была все еще смазана притиранием доктора Фаррагута, я подавил непроизвольное желание схватить руку Барнума и изо всех сил пожать ее.

– Если когда-либо представится возможность, – заявил я, – отплатить вам тем или иным образом – к примеру, исполнить какое-либо ваше поручение, – просите, не стесняйтесь.

Не глупи, – ответил Барнум. – Я делаю это вовсе не потому. Долги, должники – вот уж о чем я думаю в последнюю очередь! Благодарение Богу, мне радостно сознавать, что я могу помочь хотя бы в малом. Добродетель – сама себе награда, я всегда это говорил.

И все же, – продолжал он с глубокомысленным видом, поглаживая массивный подбородок с ямочкой, – коли уж ты настаиваешь на взаимной услуге, у меня есть для тебя дельце – нет, пожалуй, не стоит называть это так. Попахивает работой. А это нечто, что доставит тебе подлинное удовольствие, – совершенно в твоем духе. Это имеет отношение к тому чудовищному убийству в Бостоне. Ты знаешь, о чем я, По… то страшное дело о бедной девице Бикфорд. Жуткая история, прямо мороз по коже. Совершенно, совершенно в твоем вкусе.

Преступление, о котором упоминал директор, и вправду было до крайности омерзительным. Первые известия о нем появились двумя месяцами раньше, когда изголодавшийся бродяга, рыскавший по мусорным бачкам рядом с бойней возле бостонских верфей, наткнулся на ужасающую находку. В одном из бачков его ошеломил вид окровавленного остова, который он поначалу принял за скелет барашка или телка. Каково же было его изумление, когда после более тщательного осмотра он признал в нем чудовищно изуродованное человеческое тело!