Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Шехтер Гарольд. Страница 51

Читатель легко догадается, что я испытал огромное облегчение, прочтя послание Луи. Сначала, узнав, что миссис Рэндалл получила для меня письмо из Конкорда, я испугался, что у Вирджинии случился новый кризис. Теперь я увидел, что все наоборот. Здоровье моей дорогой жены явно намного улучшилось, да и все семейство Элкоттов вернулось к более или менее нормальной жизни.

И все же я с болью сознавал, что, учитывая общее состояние Сестрички, ситуация может измениться в любой момент и у жены может произойти новый и, возможно, еще более ужасный приступ. Поиски мои от этого становились ничуть не менее срочными.

Когда я положил письмо на столик, на глаза мне снова попался золотой ключик от часов. В это мгновение у меня мелькнула смутная, полуоформившаяся мысль – собственно, о чем? Тщетно пытался я призвать ускользающую мысль и в конце концов оставил свои усилия.

Взглянув на собственные часы, я увидел, что еще нет четырех. У меня оставалось вполне достаточно времени исполнить поручение Луи. Кроме того, у меня была еще одна причина повидаться с ее дядюшкой, мистером Мэем – причина, непосредственно связанная с моей миссией.

Взяв ключик со стола, я бережно опустил его в жилетный карман и вышел из комнаты.

Через двадцать минут я сидел на диване в гостиной мистера Сэмюеля Мэя. Помимо других примет, указывавших на утонченный вкус хозяина, в комнате было много книг, рисунков, ваз с цветами и красивое фортепьяно. В камине ярко горел веселый огонь. Вообще в гостиной царила исключительно гостеприимная атмосфера, полностью соответствовавшая дружелюбному характеру пожилого хозяина, который, сидя напротив в голландском кресле с круглой спинкой, пристально глядел на меня поразительно голубыми глазами.

Прошло всего несколько минут с тех пор, как я пришел. Оправившись от первого удивления, мистер Мэй пригласил меня в гостиную и стал с живым интересом расспрашивать о сестре и племянницах. Заверив его, что в Хиллсаиде все в порядке, я намеренно смутно объяснил, что вернулся в Бостон по поручению, связанному с состоянием здоровья жены. Затем я учтиво осведомился у мистера Мэя о его жене, которую так потрясла трагедия, произошедшая в их доме.

– Бедная София, – со вздохом ответил он. – После случившегося у нее совершенно расшатались нервы. Даже ступить не хочет в спальню – думает, что там привидение. Вы ведь знаете, она была очень привязана к этой девушке. Ну, а похороны, разумеется, все только усугубили. Просто сердце разрывалось, особенно после того как появилась мать этого молодого выродка.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– А вы не слышали? – сказал мистер Мэй. – Мать Мак-Магона – парня, который совершил это гнусное дело. Она пришла на кладбище как раз в тот момент, когда мы опускали гроб с телом бедняжки Эльзи в землю. Стала размахивать руками как безумная и кричать, какой невинной овечкой был ее Джесси, что он и мухи не обидел. Что это мы убийцы, потому что из-за нас погиб ее мальчик. Вы представляете?

Опершись рукой о спинку кресла, величественный старик приподнялся и, порывшись в кармане брюк, вытащил необъятных размеров носовой платок. Затем, вновь опустившись в кресло, он, громко хрюкнув, высморкался, исследовал содержимое платка, сунул его обратно и продолжал так:

– В конце концов, в этом нет ничего удивительного. Я уже такое видал. Какой-нибудь скот совершает ужасное преступление, а его мамаша твердит, что это не его вина, что это мог сделать кто угодно, только не ее дражайший сынок. И не важно, какое он чудовище. Что ж, сдается мне, даже мать Нерона считала его самым кротким существом на свете.

Хотя мистер Мэй мог выбрать пример и поубедительнее, по сути с ним трудно было не согласиться. И все же – вольно или невольно – его рассказ обеспокоил меня, поскольку, если читатель помнит, я сам терзался сомнениями относительно виновности молодого Мак-Магона.

– Сожалею о том, что происходит с вашей женой, – заметил я.

– Бедняжка, она просто безутешна, – сказал мистер Мэй. – Слава Богу, что существует опий – единственное, что приносит ей хоть какое-то облегчение. Остальное не помогает. Я постоянно говорю ей, что Эльзи теперь покоится с миром, но это ни на йоту не меняет дела. Что с вами, По?

При упоминании о предположительном «мире», с которым «покоится» теперь Эльзи, я побледнел, ибо в отличие от мистера Мэя знал ужасную правду о судьбе ее останков. О каком покое могла идти речь, когда молодая женщина подверглась омерзительному посмертному насилию? И действительно, именно в эти самые минуты ее мертвое тело, несомненно, кромсал скальпель патологоанатома.

– Принести вам воды? – спросил мистер Мэй.

– Спасибо, не надо. Я в порядке.

Какое-то время мистер Мэй продолжал встревоженно следить за мной.

– Что ж, ладно, как хотите, – сказал он наконец, однако особой убежденности в его голосе не чувствовалось. – Но скажите, По, что привело вас сегодня сюда?

Засунув большой и указательный пальцы в правый карман жилета, я извлек ключик и протянул его старому джентльмену. После чего объяснил, что ключ прибыл сегодня утром в письме от его племянницы Луизы, которая просила незамедлительно вернуть его мистеру Мэю.

– Но это не мой, – сказал последний.

– Простите?

– Я не терял ключа, – сказал мистер Мэй. – Вот… видите? – Достав из жилетного кармана брелок, он показал мне его и свисавший с него ключик.

– Но его нашли в вашей спальне под ванной, в которой утопили мисс Болтон.

– Престранно, – сказал мистер Мэй, поджав губы. – Полагаю, он принадлежит констеблю Линчу или коронеру Тилдену. Они там долго шарили.

– Да, возможно, – ответил я, водворяя ключ в карман. – Так или иначе, ваша племянница перестанет беспокоиться, узнав, что ключ не ваш. Ее тревожило, что вы крайне раздосадованы, тщетно ища его повсюду.

– Хорошая девочка, эта Луи, – сказал мистер Мэй. – Порой резковата, зато отходчива. Сердце у нее доброе. Простите, что пришлось вас попусту побеспокоить, По.

– Пустое, – ответил я. – Напротив, мне было очень приятно. И признаюсь, у меня была еще одна причина для визита.

– Да?

– Вопрос касается мисс Болтон. Он может показаться своеобразным. Однако могу заверить вас, что, хотя обстоятельства и не позволяют раскрыть причину моего интереса, он отнюдь не продиктован праздным любопытством.

– Что ж, зато теперь мне стало страсть как любопытно, – сказал мистер Мэй, пристально на меня глядя. – Выкладывайте все начистоту и задавайте ваш странный вопрос.

– Не знаете ли вы, была ли мисс Болтон знакома с дагеротипистом Баллингером?

Он видимо вздрогнул и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.

– Как, черт возьми, вы это узнали? – воскликнул он.

– Что узнал?

Вместо ответа пожилой джентльмен встал и подошел к камину. На каминной полке стояло несколько безделушек: маленькая бронзовая статуэтка индийской девушки, небольшой мраморный бюст Джорджа Вашингтона, фарфоровая вазочка, украшенная большой государственной печатью Соединенных Штатов, и – теперь я его заметил – футляр для дагеротипов. Сняв футляр с полки, мистер Мэй вернулся к дивану и дал его мне.

Еще не приняв его из рук мистера Мэя, я уже не сомневался, что мне предстоит увидеть. Беглого взгляда было достаточно, чтобы подтвердить мои предположения.

На фотографии была изображена мертвая Эльзи Болтон. Она была в белом полотняном халате, голова покоилась на подушке, руки сложены на груди, а красивое лицо хранило безмятежность.

– Дагеротип сделал именно мистер Баллингер, – сказал мистер Мэй.

Меня охватила дрожь, которую невозможно было унять. Ведь то была осязаемая улика, подтверждавшая связь между Баллингером и доктором Мак-Кензи: дагеротип, сделанный одним с мертвого тела той, что через несколько дней после похорон окончила в лаборатории для вскрытия другого!

– Портрет был сделан по вашей просьбе? – спросил я.

– О Боже, нет, – ответил мистер Мэй. – Это была его идея.