Затонувший мир - Баллард Джеймс Грэм. Страница 16

Он указал на полукруг солнца, поднимающийся над зарослями хвощей и папоротников.

— Врожденный механизм, проспавший в вашей цитоплазме много миллионов лет, проснулся. Повышение уровня радиации солнца и температуры влекут нас назад, к спинному мозгу, к поясничному нерву, в древние моря, в область психологии — невроники. Это всеобщий биофизический возраст. Мы на самом деле помним эти древние болота и лагуны. После нескольких ночей эти сны не будут пугать вас, ужас от них поверхностен. Именно поэтому Риггс и получил приказ вернуться.

— Пеликозавр?.. — спросил Керанс.

Бодкин кивнул.

— Они не восприняли мой доклад серьезно, так как это было не первое сообщение.

На лестнице, ведущей к камбузу, послышались шаги. Дверь энергично распахнул полковник Риггс, гладко выбритый и позавтракавший.

Он дружелюбно махнул им дубинкой, рассматривая груду немытой посуды и двоих своих подчиненных, раскинувшихся в кресле.

— Боже, что за свинарник! Доброе утро. Нам предстоит занятный день, поэтому давайте посидим, облокотившись на стол. Я назначил отъезд на двенадцать часов завтра, поэтому к десяти утра все должно быть погружено на борт. Я не собираюсь тратить ни капли лишнего горючего, поэтому будьте аккуратны. Как вы, Роберт?

— Превосходно, — коротко, не вставая, ответил Керанс.

— Рад слышать. Выглядите вы несколько вяловато. Хорошо. Если вы хотите взять катер, чтобы привезти свои вещи из «Рица»…

Керанс слушал его автоматически, глядя на величественно поднимающееся солнце. Их теперь разделял тот бесспорный факт, что Риггс не видел сны, не ощущал их притягательную силу. Он все еще подчинялся причинности и логике, все еще жил в прежнем, потерявшем всякое значение мире, вооруженный пачкой никому не нужных инструкций, как рабочая пчела перед возвращением в улей. Через несколько минут Керанс уже совершенно игнорировал слова полковника, прислушиваясь только к непрерывному барабанному бою в ушах, полуприкрыв глаза, так чтобы можно было видеть сверкающую пятнистую поверхность лагуны.

Против него Бодкин, казалось, делал то же самое, скрестив руки на пупе. Сколько раз во время их прежних бесед он в действительности был в миллионах миль отсюда?

Когда полковник направился к выходу, Керанс последовал за ним.

— Конечно, полковник, все будет готово вовремя. Спасибо за напоминание.

Катер с полковником двинулся к лагуне, а Керанс вернулся в свое кресло. В течение нескольких минут двое мужчин смотрели друг на друга через стол; по мере того как поднималось солнце, все больше насекомых начинало жужжать по ту сторону проволочной сетки. Наконец, Керанс заговорил:

— Алан, я не уверен, что захочу уйти вместе со всеми.

Не отвечая, Бодкин извлек сигарету. Он зажег ее и принялся спокойно курить, откинувшись в кресле.

— Знаете ли вы, где мы находимся? — спросил он после паузы. — Название города?

Когда Керанс отрицательно покачал головой, Бодкин сказал:

— Это Лондон. Любопытно, что я здесь родился. Вчера я поплыл к старому зданию университета и нашел лабораторию, в которой работал мой отец. Мне было шесть лет, когда мы уехали отсюда, но я очень хорошо все помню. В нескольких сотнях ярдов отсюда был планетарий, я был в нем на одном сеансе, еще до того, как вышел из строя проектор. Большой купол планетария до сих пор заметен, он в двадцати футах под водой. Похож на огромную раковину. Интересно: когда я смотрю на купол сквозь толщу воды, мое детство мне кажется совсем близким. По правде говоря, я почти совсем забыл его — в моем возрасте и у вас будет множество других воспоминаний. Когда мы уйдем отсюда, наша жизнь станет совсем кочевой, а ведь тут единственный дом, который я когда-либо знал… — он внезапно замолчал и выглядел бесконечно уставшим.

— Продолжайте, — ровно сказал Керанс.

6. ЗАТОПЛЕННОЕ СУДНО

Два человека быстро двигались по палубе, беззвучно ступая мягкими подошвами по стальным плитам. Белое полуночное небо нависло над темной поверхностью лагуны, в нем, как спящие галеоны, неподвижно стояли группы кучевых облаков. Низкие звуки ночных джунглей стлались над водой; изредка бормотала обезьяна или игуаны вскрикивали в своих гнездах в полузатонувших зданиях. Мириады насекомых роились над водой, моментально исчезая, когда волны бились о скошенные борта понтона, на котором была смонтирована испытательная станция.

Один за другим Керанс освобождал швартовые, пользуясь тем, что качка время от времени ослабляла натянутые тросы. Когда станция начала медленно отодвигаться, он с беспокойством посмотрел на темный корпус базы. Постепенно стали видны лопасти большого винта вертолета, привязанного на верхней палубе базы, затем меньший хвостовой винт. Керанс выжидал, прежде чем сбросить последний трос с ржавой причальной тумбы: он дождался сигнала Бодкина с верхней палубы станции.

Натяжение троса усилилось, и Керансу потребовалось несколько минут, чтобы сбросить последнюю петлю с выступа причальной тумбы; к счастью, волна, поднявшая станцию, дала ему несколько дюймов слабины троса. Над собой он слышал нетерпеливый шепот Бодкина; они медленно направлялись в сторону лагуны, в которой был виден единственный огонек — это светилось окно Беатрис. Наконец Керансу удалось сбросить последний конец — он снял его с тумбы и опустил в темную воду в трех футах под собой. Некоторое время он следил, как трос, разрезая воду, уходит к базе.

Освободившись от дополнительной тяжести — к тому же вертолет, укрепленный не на середине палубы, отягощал один из концов базы — огромный корпус отклонился от вертикали почти на пять градусов, затем постепенно вновь обрел равновесие. В одной из кают загорелся свет, но через несколько мгновений погас. Керанс схватил багор, лежавший рядом с ним на палубе, и принялся осторожно отталкиваться. Интервал между базой и станцией постепенно увеличивался, вначале он составлял двадцать ярдов, потом пятьдесят. Низкая завеса тумана стояла над лагуной, вскоре они уже с трудом различали место своей прежней стоянки.

Удерживая станцию в стороне от стоявших на берегу зданий, они вскоре покрыли двести ярдов. Станция раздвигала своим корпусом растительность, ветви папоротников прорывались в окна. Вскоре они остановились в небольшом заливе площадью около ста квадратных футов.

Керанс перегнулся через перила, гладя сквозь темную воду на маленький кинотеатр в двадцати футах под поверхностью воды, на плоской крыше кинотеатра не было ни выходов лифта, ни пожарных кранов. Помахав Бодкину, по-прежнему стоявшему на верхней палубе, Керанс пошел в лабораторию, мимо сосудов с образцами и раковин для воды он спустился вниз, к понтону.

В основании понтона был лишь один запорный кран, и когда Керанс с трудом отвернул его, мощная струя холодной пенящейся воды хлынула к его ногам. К тому времени, когда он поднялся в лабораторию, чтобы в последний раз осмотреть ее, вода уже достигла уровня лодыжек Керанса и разливалась среди лабораторных столов и раковин. Керанс открыл клетку и выпустил в окно обезьянку с хвостом, поросшим густой шерстью. Станция, как лифт, медленно опускалась. Керанс, погружаясь в воду по пояс, добрался до сходного трапа и поднялся на верхнюю палубу, где Бодкин возбужденно смотрел на окна ближайшего здания, медленно вырисовывавшегося в тумане.

Спуск прекратился, когда верхняя палубы станции находилась в трех футах над водой, ее плоское дно легло на крышу кинотеатра, с борта было удобно перебираться в здание. Слышно было, как внизу, под водой, булькает воздух, вырываясь из реторт и других сосудов, пенная струя поднималась из затонувшего окна лаборатории, там стоял стол с какими-то реактивами.

Керанс следил, как пятна цвета индиго рассеиваются в воде, и думал о большом полукруге таблиц и схем, скрывшихся под водой в лаборатории. В них были записаны результаты многолетних наблюдений за изменениями животного и растительного мира; уничтожение этих записей символизировало ту неопределенность, в которую они погружались с Бодкиным. Они вступали в новую фазу существования, и для руководства у них было только несколько кустарным образом выработанных правил.