Юлий Цезарь - Шекспир Уильям. Страница 17
Взойди на ростру, Брут.
И Кассий тоже.
Где Публий?
Он здесь и потрясен восстаньем этим!
Смотрите, чтобы Цезаря друзья
Не вздумали…
Пустая болтовня! — Не бойся, Публий;
Мы ни тебе, ни римлянам другим
Вреда не причиним, — скажи всем это.
Оставь нас, Публий; ведь народ нахлынет
И старости твоей не пощадит.
Уйди; пусть отвечают за деянье
Свершившие его.
Возвращается Требоний .
Антоний где?
В свой дом в смятенье скрылся.
Бегут, вопя, мужи и жены, дети,
Как в Судный день.
Узнаем судьб решенье;
Мы знаем, что умрем, но люди тщатся
Как можно дольше дни свои продлить.
Тот, кто отнимет двадцать лет у жизни,
Отнимет столько же у страха смерти.
Раз так, то смерть есть благо. Были мы
Друзьями Цезарю, его избавив
От страха смерти. — Римляне, склонитесь,
Омоем руки Цезаревой кровью 16
По локоть и, мечи обрызгав ею,
Идемте все немедленно на форум
И, потрясая красное оружье,
Воскликнем все: «Мир, вольность и свобода!»
Склонясь, омойтесь. Ведь пройдут века,
И в странах, что еще не существуют,
Актеры будут представлять наш подвиг.
И снова кровью истечет наш Цезарь,
Лежащий здесь, у статуи Помпея,
Как прах ничтожный.
Да, и каждый раз
Нас, совершивших это, назовут
Людьми, освободившими отчизну.
Пора нам уходить.
Да, вместе выйдем;
Брут впереди, а мы за ним; пусть видят,
Что в Риме нет сердец смелей и лучше.
Входит слуга .
Кто там идет? Антония посланец.
Так, Брут, велел мой господин склониться,
Так Марк Антоний приказал мне — пасть
И, распростершись, так тебе сказать:
Брут благороден, мудр, и храбр, и честен;
Велик был Цезарь царствен, смел и добр.
Скажи, что Брута я люблю и чту,
А Цезаря боялся, чтил, любил.
И если Брут дозволит, чтоб Антоний
Мог невредим к нему прийти узнать,
Чем Цезарь заслужил такую смерть,
То Брут живой ему дороже будет,
Чем мертвый Цезарь, и себя он свяжет
С судьбой и делом доблестного Брута
Среди опасностей и смут грядущих
Как верный друг. Так говорит Антоний.
Он — римлянин и доблестный и мудрый,
Его всегда я чтил.
Скажи, что если он придет сюда,
То все узнает и, ручаюсь честью,
Уйдет нетронут.
Он сейчас придет.
(Уходит.)
Я думаю, он станет нашим другом.
О, если б так. Его я опасаюсь,
И, как всегда, предчувствие мое
Меня в том не обманет.
Входит Антоний .
Вот он идет. Привет, о Марк Антоний!
Великий Цезарь! Ты лежишь во прахе?
Ужели слава всех побед, триумфов
Здесь уместилась? Так покойся с миром. —
Все ваши замыслы мне неизвестны,
Кому еще хотите кровь пустить;
Коль мне, то самый подходящий час —
Час смерти Цезаря, и нет оружья
Достойнее того, что обагрилось
Чистейшею и лучшей в мире кровью.
Прошу вас, — если вам я неугоден,
Пока дымятся кровью ваши руки,
Меня убейте. И тысячелетье
Прожив, не буду к смерти так готов;
Нет места лучшего, нет лучшей смерти,
Чем пасть близ Цезаря от ваших рук,
От вас, решающих все судьбы века.
Антоний, смерти не проси у нас.
Мы кажемся кровавы и жестоки —
Как наши руки и деянье наше;
Но ты ведь видишь только наши руки,
Деяние кровавое их видишь,
А не сердца, что полны состраданья.
Лишь состраданье к общим бедам Рима —
Огонь мертвит огонь, а жалость — жалость —
Убило Цезаря. Но для тебя
Мечи у нас притуплены, Антоний,
И наши руки, также как сердца,
В объятия тебя принять готовы
С любовью братской, с дружбой и почетом.
В раздаче новых почестей и ты
С другими наравне получишь голос.
Будь терпелив, пока мы успокоим
Народ, который вне себя от страха.
Тогда мы объясним тебе причины,
За что я, Цезаря всегда любивший,
Его убил.
Я знаю вашу мудрость.
Кровавые мне ваши руки дайте;
И первому, Марк Брут, тебе жму руку;
Второму руку жму тебе, Кай Кассий;
Тебе, Брут Деций, и тебе, Метелл;
И Цинне, и тебе, мой храбрый Каска;
Последним ты, но не в любви, Требоний.
Патриции — увы! — что я скажу?
Доверие ко мне так пошатнулось,
Что вправе вы сейчас меня считать
Одним из двух — иль трусом, иль льстецом.
О, истинно тебя любил я, Цезарь!
И если дух твой носится над нами,
То тягостнее смерти для тебя
Увидеть, как Антоний твой мирится
С убийцами, им руки пожимая