Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Шелест Игорь Иванович. Страница 47

Так Сергей принялся «смыкать» удочкой, то отпуская леску далеко от себя, то возвращая почти к самой лодке, и шли минуты, и всё было тихо. Жёлтенький ручейник иногда показывался на поверхности воды, когда Сергей быстро выбирал леску: наживка оставалась нетронутой.

Метрах в пятидесяти от Сергея, выше по течению и ближе к берегу, удили — тоже в проводку — двое подростков лет по тринадцати. Они сидели бок о бок в лодке, оба белесые, похожие, как близнецы, и поплавки удочек были тоже, как близнецы.

Вдруг в самом конце проводки поплавок Сергея шмыгнул под воду. Сергей подсёк коротким движением кисти, и кончик удилища с лёгким свистом изогнулся в дугу. «Зацеп? — спросил себя и тут же почувствовал вздрагивание лески. — Нет, похоже, поклёвка!.. Да какая!» У него забилось сердце.

Поплавок как исчез под водой, так и не появлялся; леска от дуги удилища уходила косо вглубь; в ручку удилища от неё, как биение невидимых волн, передавались упрямо-тянущие сильные удары. Сергей стал понемногу отдавать леску, не допуская, однако, ни малейшей слабины. Поглядывал и на катушку — лески на ней оставалось маловато.

Но рыба вскоре остановилась, будто залегла среди камней. Сергей попробовал стронуть её к себе, и это удалось не сразу. На сердце возникла было тревога, что леска вот-вот оборвётся, а тут — о радость! — рыба подалась, пошла помалу. Руки восприняли теперь не только грузное сопротивление, но и отчаянный живой её трепет, и этот трепет вмиг передался и ему.

Стремнин встал в лодке и, держа круто удилище, подматывал леску. Наконец увидел вывернувшуюся из-под толщи воды тёмную спину с бархатистым черно-красным хвостом. «Голавль!.. Вот так красавец!.. Побольше килограмма… Только бы не сошёл!» — Сергей даже ощутил, как пересохло во рту.

Но и голавль увидел его… Шаркнув в глубину, описал полукруг и устремился под лодку… «Куда ты, куда?» — чуть было не закричал Сергей, торопливо подматывая леску, чтоб не дать рыбе зайти за якорную верёвку. Ему удалось это, и вот уже голавль снова вышел почти на поверхность, но теперь по другую сторону лодки… Чувствуя, как дрожат руки, Сергей быстро наклонил удилище и, обведя леску за кормой, вывел её благополучно из-под днища. Немного отлегло, и он с большой осторожностью стал опять подматывать леску, держа конец удилища повыше и наблюдая, как голавль делает у самой поверхности воды стремительные броски то в одну, то в другую сторону, буруня черно-кумачовым хвостом воду и словно бы дразня Сергея упитанным золотистым в зелень телом и красными лоскутками дышащих на груди плавников. «Хорош!.. Хорош!» — шептали сами собой губы, в то время как руки трепетно подматывали катушку. Рыбина уже приблизилась к лодке и, разинув овальный рот с толстыми губами, глотнула несколько раз воздуха и вроде бы успокоилась, так и оставив полуоткрытый рот над поверхностью воды. Сергей наклонился, чтобы взять свободной рукой подсачек, и похолодел, увидев, что жёлтенький ручейник торчит у рыбины в уголке рта, как сигаретный окурок, а крючок зацепился лишь чуть-чуть, за плёночку у губы…

Раза три рыба увёртывалась, и Сергей промахивался подсачком — всё было как-то не с руки — и волновался — и… и… о ужас!.. Когда уже совсем было подвёл подсачек с хвоста, рыбина вдруг вскинулась и крючок вылетел у неё из пасти… Почувствовав желанную свободу, голавль будто не сразу в неё и поверил: он как-то лениво вильнул своим бархатистым хвостом и потом уж, отвернувшись от Сергея, стал медленно уходить вглубь.

Мальчишки все это видели.

Приходя в себя, он услышал:

— Что за рыба, дяденька?.. Лещ?

— Голавль…

Сергей не смотрел в их сторону, кляня себя за нерасторопность: «Представился раззяве случай взять редкостного голавля!.. Теперь такого не дождёшься!»

Но, чувствуя перед мальчишками неловкость, он сел на скамью; занявшись удочкой, старался изобразить на лице полное равнодушие. Минут через пять он и в самом деле успокоился.

Закурил, огляделся. Зеркало плёса простиралось далеко за кормой, в него опрокинулась бледная голубизна предвечернего неба с клочками тёплых облаков; слева, спустившись довольно низко, яростно сверкало солнце, озаряя пышные кроны дубов правого высокого берега до неистовой, будто бы театральной, яркости. А ещё более броскими, красно-жёлтыми, жёлто-синими пятнами светились на пригорке палатки. Возле них весело дымили костры, сновали загорелые девушки и парни. Доносились задорные возгласы, то и дело слышался смех, гремели то ли мисками, то ли кастрюлями, и какой-то неугомонный музыкант наигрывал на трубе одну и ту же фразу из Танца маленьких лебедей. Тянуло лёгким запахом осоки и ольхового дыма. Возле самого берега выплёскивались небольшие голавлики — охотились за дразнящими их стрекозами. Сергей перевёл взгляд за корму, поискал глазами уплывший, должно быть, далеко поплавок и… не увидел его… Он присмотрелся пристальней, но поплавка не было… Ещё не веря, что это поклёвка, он взмахнул вверх и в сторону удилищем, и тут, по напружинившейся леске, почувствовал на крючке опять крупную рыбину. Грудь залило радостным теплом: «Да, стучит рыба, изрядная рыбина… леса не поддаётся!.. Теперь нипочём не покажу ему подсачек, в последний момент только!»

И опять идут минуты трепетных волнений. Наконец голавль вышел на поверхность. Будто брат-близнец первому, такой же крупный. «Красив, красив, каналья, — бормочет Сергей, — только бы не упустить!»

Весь во власти сладостного азарта первобытного человека, Сергей на этот раз действует уверенней: подержав вдалеке рыбину так, чтобы она побольше нахваталась воздуху, он ловко подтянул её к лодке и с ходу подхватил подсачком.

«А-а!.. Мой теперь!» — орёт он про себя, видя, как голавль бьётся у его ног. Ребята кричат:

— Он самый?

Сергей смотрит на них, не пряча счастливой улыбки.

— Поди, не он… Тот теперь не скоро взглянет на червяка… Похоже, родной брат его, тоже шустрый парень!

Сергей чувствует, как мальчишки ему завидуют, и это тоже делает его мальчишески счастливым.

А вечером, когда в котелке над костром забурлила картошка и самовар, подбадриваемый кулебякинской кепкой, уже тихонько запел, со стороны высохшей протоки, над которой замерцали первые звезды, донёсся рокот автомобиля. Кулебякин и Стремнин переглянулись.