Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Шелест Игорь Иванович. Страница 75

— Родион Савельич… Вы же старый большевик, участник гражданской войны. Не за то ли вы боролись, чтоб облегчить людям труд, сделать его творчески радостным, счастливым?

— И за это, — насторожился Правдин.

— А восхищаетесь утончённой эксплуатацией, о которой рассказал вам лектор.

— Погодите, погодите… Это уж демагогия, Сергей Афанасьевич! Нам не меньше, чем капиталистам, нужна научная организация труда. Социалистическое государство заинтересовано в высокой производительности труда своих тружеников!

— Вот, вот, вот! — засмеялся Сергей. — «Больше продукции — больше богатств для поднятия уровня жизни». Это известно даже ребяткам из детского садика. Только им неизвестно, что лёгкий труд, неизнурительный, во всяком случае, зачастую интересный, творческий, — есть величайшее завоевание революции. Но об этом детям даже пожилые люди будто бы стесняются говорить.

— Да потому хотя бы, — вскипел Правдин, — что, мягко говоря, прохладца, с которой некоторые работают, которую мы наблюдаем — на стройке, у станка, на транспорте, в магазинах, в учреждениях… да-да, и в нашем почтенном институте! — подтачивает духовные силы общества, разлагающе действует на часть молодёжи, культивирует в её среде бездельников, циничных лодырей… И у меня, скажу вам прямо, сердце кровью обливается, когда я вижу таких. И приходит на ум тогда грустная мысль: если количество трудоустроенных бездельников будет расти в арифметической прогрессии, то в конце концов от преимуществ нашей экономики останется один пшик!

— Ого-го!

— Вот вам и «ого-го»! Учитесь, молодые люди, смотреть, как Ленин, правде в глаза!

— Чёрт возьми! — Стремнина тоже задело. — Я вовсе не за то, чтобы работа приобретала смысл профессионального клуба, где люди встречаются с намерением нескучно провести денёк. Я за научную организацию труда на социалистической основе. А это, на мой взгляд, создание на работе прежде всего вот какой обстановки: чтобы человек отчётливо видел им содеянное в общем деле, объективно сознавая, что, если он сделает лучше и больше, люди это сразу заметят и соответственно оценят. Причём оценят не только материально, но и по существу. Ну, что ли, так: «Поглядите, этот штурвал для самолёта собрал мастер Пузырьков, и можете полюбоваться, как красиво, безупречно он это сделал!.. Здесь лётчик может быть спокоен: ни одну кнопку на штурвале не заест, ни одна гайка не отвернётся!» И тогда этот Пузырьков будет гордиться делом рук своих, и работа станет для него удовольствием, а сам он будет чувствовать себя счастливым… И реже будет прибегать к «пузырьку»!

— А механизация и автоматизация производственных процессов?

— Само собой, и при ней. Но я настаиваю на том, что в первую очередь решает все человек, с любовью относящийся к предмету своего труда. В противном случае машины быстро разрегулируются, а человек станет бить баклуши, выжидая, когда кто-то придёт и наладит.

— А деньги?.. Материальное стимулирование как же?

— Я убеждён, Родион Савельич, что одними деньгами, особенно если они периодически добавляются, повышения производительности труда и качества продукции не достигнешь. Больше того, просто щедрые деньги, не соразмеренные точно с количеством и, непременно, с качеством изготовленной человеком продукции, способны вконец разложить некоторых. Мы, например, «подкидываем» водопроводчику «трёшку», а он выдаёт халтуру и пьянство на работе. Кран снова течёт, а водопроводчика днём с огнём не найдёшь. В другом случае, если, скажем, происходит надбавка к зарплате, человек, работавший ни шатко ни валко, так и будет продолжать, если не хуже, на следующий же день… Я сказал «если не хуже», подразумевая психологический нюанс: можно ведь рассудить и так: «Если я работал с прохладцей, а мне прибавили оплату, значит, я её стою… А может, я стою и того больше?!»

Правдин кивнул:

— Да, с этим согласен: деньги «срабатывают» лишь в случае, когда их количество соответствует количеству и качеству изделий, изготовленных конкретным человеком.

— И вот что в этой связи могу сказать… — Стремнин достал пропуск, они уже приближались к проходной. — Этот, как мы согласились, не самый совершенный метод денежной стимуляции труда я не могу применить в своей работе по созданию системы подцепки в воздухе — денег у меня нет. И так как о невыполнении работы не может быть и речи — это дело моей чести как новатора идеи, — то остаётся использовать один путь, чтобы работу быстро и отлично сделать…

— Любопытно, какой же?

— Создать обстановку, когда рабочие, вливаясь в мою группу, почувствуют себя вместе со мной творцами интереснейшего нового дела. Станут болеть за идею, да не так, как за свою футбольную команду — отболел, покричал, поспорил, да и баста до следующего матча, — а так, как если бы сами играли в своей команде, а за них переживали, им свистели, кричали, переживая за их игру, десятки тысяч болельщиков!

Правдин с интересом уставился на Стремнина.

— Ну что ж, Сергей Афанасьевич, поверьте… Я бы от души порадовался, если б у вас все это получилось. Во всяком случае, считайте меня в числе «десятков тысяч» ваших болельщиков!

В тот день ему повезло. Собравшись в полет, он пришёл несколько раньше к самолёту: механик все ещё лазил с отвёрткой, проверяя лючки. А на стремянке у хвостовой части фюзеляжа Сергей увидел как раз тех, в ком был страшно заинтересован, — Федю Арапченкова и Николая Уключина. Работали сосредоточенно, понимая без слов друг друга, заканчивали отладку специального прибора, установленного на самолёте для испытаний. Сергей остановился поодаль и наблюдал их в деле.

Закончив работу, Федор сразу же преобразился, лихо спрыгнул вниз, а Уключин задержался на площадке стремянки, собирая инструмент. И тут на Федю напало веселье: подбоченившись и явно потешаясь над согнувшимся по-медвежьи напарником, он заголосил на частушечный манер:

Ну и что, казалось бы?.. Отмахнись — и все тут. Ан нет! Уключина заело. Как говорят, «завёлся с полуоборота». Глухо ругнувшись, он кубарем скатился со стремянки и чуть было не сцапал заскорузлой лапищей весельчака за ухо. Тот, увильнув, отбежал, заливаясь смехом, и ещё задорней, как бы поправляя на себе платок, пропел частушку снова. «Николушка-Коля», взревев, схватил из ящика нейлоновый молоток и запустил им вскользь по бетону Федьке в ноги. Федор подпрыгнул и ещё громче залился, и самолётные механики захохотали: «Ну и скозлил!» А Уключин, взвалив на плечо ящик, направился было к мастерским. Тут его и окликнул Стремнин: