Мушка - Шепард Люциус. Страница 14

– Знаешь, где она живет?

– Да, я посылаю ей деньги. Она тоже держит меня на крючке.

Демпси поднял с пола записную книжку и ручку Боргезе.

– Напиши имя и адрес.

Боргезе написал и протянул записную книжку Демпси. Он взглянул на нее. Донна Касс. Адрес – на Стейтен-Айленд.

– Женщина напугана до смерти – и переезжает на Стейтен-Айленд?

– У нее больной ребенок, живет с бывшим мужем. – Боргезе уронил подбородок на грудь и тяжело дышал. – Она не хотела уезжать далеко.

Демпси сунул записную книжку в карман. Он снова направил пистолет на Боргезе, исключительно в воспитательных целях, но в следующий момент испытал острое желание спустить курок. Он не мучался бы никакими угрызениями совести. Он словно наяву почувствовал кровавый запах, стоящий в комнате. Этот человек являлся соучастником преступлений. Этот жирный боров, косящий под Тони Сопрано, с вросшим в мясо толстого безымянного пальца обручальным кольцом, который каждый вечер возвращается в свою квартиру в Джерси, где его дети таскают у него деньги из бумажника, а заплывшая жиром жена утробно хрюкает под ним по ночам; а на следующий день он отправляется на работу в своем навороченном автомобиле и просиживает задницу в офисе, лапая секретарш и названивая другим жирным ублюдкам, с которыми сговорился кинуть других ублюдков, рангом пониже; а раз в неделю выуживает из толпы и отводит в кабинет молоденькую девицу, после чего от нее остается всего лишь влажное пятно на бетонном полу...

– Эй, не надо! – проговорил Боргезе, облизывая губы. – Без дураков! Я выложил все, что знал, приятель.

Демпси пришлось совершить над собой усилие: казалось, воздух затвердел и не давал шевельнуть рукой. Он с трудом отвел пистолет в сторону.

– Сейчас был опасный момент, – сказал он. – Ты понимаешь, о чем я?

– Да.

– И ты знаешь, через что мне пришлось пройти в последнее время, верно?

– Я читаю газеты.

– Очень хорошо. Тогда ты, наверное, читал, что я нахожусь на грани нервного срыва.

Боргезе кивнул и снова облизал губы, избегая смотреть Демпси в глаза.

– Отнесись к этому серьезно, – сказал Демпси. – И друзьям расскажи.

Отвар пионии напоминал на вкус размешанную в воде землю, но Демпси выпил все до последней капли и забрался под покрывала, постеленные Мариной на диване. Он ожидал увидеть у нее в квартире потертую мебель, постеры на стенах, кофейные чашки, используемые для хранения безделушек. Но Марина оказалась очень женственной натурой. Мягкие подушки, комнатные растения, светлые обои; журналы на кофейном столике; несколько афишек танцевальных вечеров в рамке; корзиночки с саше, источающие аромат натуральных ингредиентов. Никаких открыток с котятами на виду, но если поискать, одна-другая наверняка найдется.

Марина вышла из ванной в футболке и поношенных шортах и выключила верхний свет. В бледном свете уличного фонаря, струившемся в окно, четко вырисовывалась тень от раздвоенной ветки клена. Она присела на край дивана и спросила, все ли в порядке, объяснила, где найти кофе, и сказала, чтобы он не боялся разбудить ее утром: она снова заснет. Демпси знал, что она хочет, чтобы он дотронулся до нее, взял за руку. Она погладила костяшки его пальцев.

– Как твой глаз?

– Он меня здорово доставал, но сейчас я его не чувствую.

– Мое благотворное влияние. Действует безотказно.

– Думаешь, оно?

– О да. Не раз проверено. – Она переплела свои пальцы с пальцами Демпси и сказала осторожно, словно не зная толком, как выразиться: – Надеюсь, я тебя не пугаю. Я понимаю, что слишком сильно на тебя наехала.

– Я выгляжу испуганным?

– Поначалу выглядел. Ты все еще немножко не в своей тарелке. – Она поерзала на диване и прижалась к нему бедром. – Полагаю, дело в Тико, а не во мне.

– Это точно.

– Хорошо. – Она легонько толкнула Демпси в плечо свободной рукой. – Я больше не стану задавать тебе никаких вопросов, но все-таки... Ты в конце концов расскажешь мне, что происходит?

– Конечно. Как насчет воскресного утра? Мы сходим в кафе.

Марина серьезно кивнула и несколько мгновений сидела, глядя в окно, а потом наклонилась и поцеловала Демпси прохладными губами и мятным на вкус языком. Он хотел притянуть ее к себе, но она ускользнула, прошептав напоследок «спокойной ночи», легкой поступью пройдя по коридору и со щелчком закрыв за собой дверь спальни. Тень клена дрожала на покрывале; россыпь мелких ледышек пробарабанила по стеклу. Нагретое теплым прикосновением бедро остыло, но Демпси по-прежнему чувствовал свою связь с Мариной.

Он попытался распланировать субботу. Занести окровавленный лоскут в лабораторию. Побеседовать с Донной Касс. Собрать побольше сведений о Ларе Израеле. Здесь у него концы с концами не сходились: роль Лары во всей этой истории оставалась непонятной. Кто виноват в появлении мушки – он, его родственники или его крестная фея? Даже если не он, информация о нем может вывести на верный след. А если смерть Лары была спланированным убийством, почему именно Пинеро его спланировал? Потом еще Сара Пичардо. Зачем? Как? Для чего?

Чтобы ответить на все вопросы, потребуется время.

Демпси уткнулся лицом в подушку и вспомнил разговор с психиатром, пытавшимся выяснить, почему он всегда накрывается одеялом с головой, а потом представил Марину в постели. Странно, что всякий раз, когда дела идут паршиво, происходит что-нибудь хорошее, и ты чувствуешь себя еще более паршиво, поскольку слишком измотан и издерган, чтобы отреагировать должным образом. Одно время он встречался с женщинами, которые казались здравомыслящими и уравновешенными, но оказывались с заскоком, стоило присмотреться к ним поближе. Во избежание подобных ситуаций он стал встречаться с Элизой, чьи представления о женитьбе, детях, деньгах и смерти были настолько стандартными, что он с радостью приветствовал бы заскок-другой у нее в голове. Однако Марина производила впечатление внутренней силы, обусловленной жизнерадостной крепостью духа. Судя по обрывочным воспоминаниям о дне, когда они уединились в лодочном домике, она осталась все той же прямолинейной и решительной девушкой, какой была тогда. Демпси хотел прийти к определенному заключению насчет нее, быть уверенным в ней. Просто чтобы быть уверенным хоть в ком-то. Но сейчас он слишком устал. Его мысли распались на смутные чувства, и он заснул, вспоминая, как она выглядела, когда шла к дивану: верх в тени, длинные ноги в бледном свете уличного фонаря.