Непримкнувший - Шепилов Дмитрий. Страница 50

Наши прогулки по окрестностям стали особенно привлекательными, когда в «Нагорное» начала стучаться весна.

Вспухли дороги. Появились лужи. Сине-голубыми сделались дали. Скоро забурлила Сходня, что твой Терек. Набухли сережки ольхи. Нежно-сиреневой акварелью стали светиться березы.

Как-то в сверкающий до боли в глазах полдень в «Нагорном» появились грачи — чистые, черные, словно отлакированные. И началась строительная работа. Сидя за своим письменным столом, я видел через стеклянную балконную дверь, с каким остервенением грачи выдергивали щепу с крыши сарая и укладывали её в громоздкие гнезда.

Позже мы перебрались для работы в «Пушкино» по Северной дороге. Поселились в «партизанском домике» на территории санатория ЦК. Так его называют потому, что во время последней войны здесь помещался Главный штаб партизанского движения, руководимый П.К. Пономаренко.

5 октября 1952 года в Большом Кремлевском дворце открылся XIX съезд Коммунистической партии Советского Союза. Некоторых из нас, авторов учебника, пригласили на съезд в качестве гостей; в числе приглашенных был и я.

Я сидел на галерке, в боковой ложе балкона. Рядом со мной почти всё время «гостил» Артем Микоян, известный конструктор боевых самолетов (МИГов), брат Анастаса Микояна. Здесь же были некоторые министры, крупные военачальники, работники аппарата ЦК.

XIX съезд проходил в обстановке, когда промышленная продукция СССР в 1952 г. составила 223 процента от уровня довоенного 1940 года, а производство средств производства — 267 процентов. Промышленная продукция СССР увеличилась к 1952 году по сравнению с 1929 г. в 12,6 раза, а в США за тот же период — в 2 раза, в Англии — на 60 процентов, в Италии — на 34 процента, во Франции — на 4 процента.

При всех трудностях и противоречиях уверенно шло в гору сельское хозяйство. В 1952 году государственные магазины и колхозные рынки были завалены продуктами. Утвердившаяся политика ежегодного снижения цен означала ощутимый рост реальной заработной платы.

Партийного съезда не было 13 лет. И теперь великая победа в тягчайшей войне и грандиозные успехи социалистического строительства создали на съезде обстановку радостной и торжественной приподнятости.

Съезд открыл вступительным словом В.М. Молотов. Почтили память умерших: А.С. Щербакова, М.И. Калинина, А.А. Жданова. В Президиум съезда избрали Баширова, Берию, Булганина, Ворошилова, Кагановича, Куусинена, Маленкова, Молотова, Сталина, Хрущева и ещё нескольких секретарей крупных партийных организаций.

Бурей оваций встречал съезд каждый раз упоминание имени Сталина. Зал много раз стоя приветствовал вождя. Имя Сталина не сходило с уст ораторов. Уже в своем вступительном слове тон в этом отношении задал В. Молотов. Он закончил свою речь словами:

— Да живет и здравствует многие годы наш родной великий Сталин!

Примерно так начиналось и заканчивалось почти без исключения каждое выступление.

Теперь елейные здравицы кажутся нам чем-то унижающим человеческое достоинство. Теперь неистовые прославления Мао Цзэдуна в Китае представляются нам каким-то фанатическим кликушеством. Но в те годы такие речи о Сталине были нормой для всех.

В Большом Кремлевском дворце собрался цвет партии и мирового коммунистического движения. Из иностранных гостей на съезде присутствовали лидеры большинства коммунистических партий мира: Б. Берут (Польша), К. Готвальд (Чехословакия), Лю Шаоци (Китай), М. Торез (Франция), Л. Лонго (Италия), М. Ракоши (Венгрия), Г. Георгиу-Деж (Румыния), В. Червенков (Болгария), Э. Ходжа (Албания), Д. Ибаррури (Испания), Г. Поллит (Англия), В. Пик и М. Рейман (Германия) и многие другие.

Впервые за тридцатилетний период Отчетный доклад ЦК делал не Сталин. Сославшись на то, что ему по состоянию здоровья не осилить такого доклада, Сталин с согласия всего Политбюро ЦК возложил доклад на Г.М. Маленкова.

Но вместе с тем Сталин целым рядом своих действий старался продемонстрировать свое «хозяйское» положение в партии и на съезде, Так, за несколько дней до съезда в «Правде» были опубликованы все работы Сталина, составившие упомянутую уже его последнюю книгу «Экономические проблемы социализма в СССР». Этим актом как бы давалось понять, что не политический отчет ЦК, а новая работа Сталина должна быть положена в основу обсуждения на съезде. Фактически так и получилось.

На самом съезде, при его открытии, увидев, например, что М. Торез, К. Готвальд, Д. Ибаррури и другие сидят в ложе президиума, а не за столом президиума съезда, Сталин поднялся, начал приглашать их занять места за столом, сам подтаскивал каждому стул, чем вызвал переполох у организаторов съезда. Затем он сел к краю стола президиума, ближе к трибуне; между ним и Кагановичем оказалась дистанция в два стула.

В течение всего многочасового доклада Г. Маленкова он безучастно и почти без движения смотрел в пространство. Маленков гнал свой доклад в невероятно быстром темпе, время от времени искоса поглядывая на Сталина, как умная лошадь на своего старого седока. Как вечный приближенный, знающий повадки Сталина, Маленков внутренне трепетал: вдруг Сталин сделает хорошо известное всем придворным свое нетерпеливое движение или вынет из брючного кармана свои золотые часы «Лонжин». Это значит, что он недоволен, и тогда, чтобы не вызвать гнева, придется комкать доклад и заканчивать его на любой стадии.

Но всё обошлось благополучно. Сталин дослушал доклад.

И в Отчетном докладе ЦК, и в Директивах по пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951—1955 годы (докладчик М.3. Сабуров) дан был анализ итогов развития советского государства и принята ориентировка на предстоящий период социалистического строительства. Съезд принял новый Устав партии (докладчик Н. С. Хрущев) и создал комиссию для переработки Программы партии.

Все с нетерпением ждали выступления Сталина. Не верилось, что Сталин покинет дворец, не сказав ни слова делегатам и иностранным гостям, выступавшим с такой теплотой в адрес Коммунистической партии Советского Союза.

И действительно, в последний день съезда, 14 октября, Сталин выступил с краткой речью. Трудно передать, что творилось в зале, когда председательствующий К. Ворошилов произнес долгожданную всеми фразу: «Слово предоставляется товарищу Сталину».

Весь зал поднялся. Громовые овации сотрясали здание дворца. Стоя на трибуне, Сталин внешне безучастно смотрел в пространство. По его лицу нельзя было определить, какие чувства испытывал в этот момент диктатор. Иногда он переминался с ноги на ногу и указательным пальцем поглаживал усы или потирал подбородок. Пару раз он поднимал руку, как бы прося аудиторию позволить ему начать говорить. В эти моменты овации удесятерялись.

Я не могу сказать, сколько времени длился шквал. Но наконец делегаты уселись на свои места, и Сталин получил возможность говорить. Говорил он, как всегда, очень тихо, невыразительно, словно совершенно не заботясь о том, какое впечатление производят он и его речь на аудиторию.

За свою жизнь я слышал многих ораторов из российского и международного коммунистического движения, но, пожалуй, ни один из них не проявлял такого равнодушия к внешней форме своих выступлений, такого холодного безразличия к тому, чтобы покорить своим словом разум и сердца сидящих в зале.

И тем не менее каждое выступление Сталина слушалось всеми с затаенным дыханием. В чем же дело?

Сталин выступал публично очень редко: в отдельные периоды один раз в несколько лет. Поэтому попасть на его выступление, послушать и увидеть живого Сталина считалось величайшей редкостью и счастьем. И любой человек, попавший на выступление Сталина, старался не проронить ни звука.

Вместе с тем на протяжении трех десятилетий вся печать, радио, кино, все средства устной пропаганды и искусства внушали мысль, что каждое слово Сталина — это высшее откровение, это абсолютная марксистская истина, кладезь мудрости, познание нынешнего, прорицание будущего.

Вот почему зал всегда находился под гипнозом всего этого и слушал Сталина заворожено. Бесцветная форма и эмоциональная холодность его речей растворялись под палящими лучами этих гипнотических сил.