Непримкнувший - Шепилов Дмитрий. Страница 57

Но всё это создавало лишь видимость коллективизма.

В своих теоретических работах и выступлениях Сталин многократно говорил о великом значении коллективности руководства. Он приводил в качестве образца коллективности Центральный Комитет партии, в составе которого «имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет возможность исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт».

Говорилось это в 1931 году. То, что до наступления хрущевщины Центральный Комитет сосредотачивал в своих рядах всё лучшее, талантливое, просвещенное, чем располагала партия, это верно. Но чем дальше отходили мы ото дня смерти Ленина, тем всё больше ослабевали принципы коллективности руководства, и прежде всего в руководящих центрах партии.

За три десятилетия сталинского лидерства весь механизм государственного и партийного руководства постепенно утрачивал начала коллективизма и приспосабливался к системе личной власти. В этом плане он был доведен до совершенства.

Но это было такое «совершенство», которое неизбежно вело к попранию ленинских норм партийной и советской жизни: механизм государственного управления постепенно покрывался бюрократической ржавчиной, всё больше ослабевало действие шестеренок, трансмиссий, приводных ремней от руководящих центров к партийным организациям и членам партии и от партии к беспартийным массам.

Переход к истинному коллективизму и к широкой демократизации требовал проведения крупнейших мер по восстановлению и дальнейшему развитию ленинских норм. Но об этом не было и речи.

Как безденежный картежник, одержимый страстью обогащения, пытливо всматривается в лица постоянных игроков, изучает их повадки, прикидывает, как он выведет из игры второстепенных противников, а затем, играя ва-банк, нанесет решающий удар самому опасному партнеру — так терпеливо готовил свою игру ва-банк Никита Хрущев. Фаворит И. Сталина, почитатель В. Молотова, выдвиженец Л. Кагановича, соратник Н. Булганина, друг Г. Маленкова и Л. Берии, Хрущев своими маленькими подпухшими свиными глазками осторожно и подозрительно осматривал поле действий: что же получилось после смерти Сталина? Какова расстановка сил? Кто партнеры? Кто опасен? Кто не опасен? Будущие историки и психологи с изумлением будут искать ответ на вопрос: откуда у малограмотного человека, глубоко захолустного по манерам и мышлению, оказалось столько тонкой изворотливости, двурушничества, иезуитства, вероломства, лицемерия, аморализма в достижении своих целей?

Упоминалось уже, что, по всенародному и всепартийному мнению, единственным достойным преемником И. Сталина был В. Молотов. Но Молотов сам не проявлял ни малейших намерений встать у руля государственного корабля. С непревзойденной дисциплинированностью и воспитанностью он ждал, как решится вопрос о его роли, статусе «коллективным разумом» — в Президиуме ЦК. Это облегчило задачу Хрущева. И ещё у смертного одра Сталина он, заручившись поддержкой Булганина—Маленкова—Берии, выводит Молотова фактически на вторую линию руководства.

Внешне на капитанском мостике стоял Георгий Маленков. Как уже говорилось, он по поручению Сталина делал Политический отчет ЦК на XIX съезде партии. А мартовская сессия Верховного Совета СССР 1953 года избрала его главой правительства — Председателем Совета Министров СССР.

Маленков затеял коренную реконструкцию кремлевских апартаментов Сталина. Он только начал входить в свою роль главы правительства в общении с дипломатическим корпусом. Но Хрущев очень весомо давал понять молодому преемнику Сталина всю призрачность его положения и что он может удержаться на своем посту лишь соблюдая достаточную покорность. Огромный волкодав в игре с ласковым пуделем то снисходительно потреплет тяжелой лапой по голове, то пощекочет носом по брюху, то вдруг оскалит клыки и зловеще зарычит: ни-ни, не балуй… Незлобивому и мягкосердечному пуделю кажется в таких случаях благоразумным ласково лизнуть покровителя в нос и постараться вернуть его благорасположение.

Принюхиваясь ко всем и вся, Хрущев с самого начала хорошо понял, что покладистый Маленков — это не главное препятствие на его пути к вершине власти. Маленков вел себя в отношении Хрущева с поражающим тактом и доброжелательством. Он прощал ему нередкие насмешки и иронические побасенки в свой адрес. Он старался вместе с ним пообедать. Он подгадывал окончание работы так, чтобы в одной машине поехать домой со службы или с частых в то время приемов. Хрущев и Маленков даже поселились рядом, в соседних домах на Остоженке, и пробили в разделяющей их особняки стене калитку.

Когда требовали того условия затеянной игры или Хрущеву нужно было особое благорасположение Маленкова для проведения какой-нибудь операции, он милостиво принимал знаки внимания Маленкова. Но как только надобность в этом отпадала, он недвусмысленно давал понять, что в конце концов всё зависит от него, Хрущева, и добивался принятия ещё какой-нибудь меры, оттесняющей Маленкова на второй план.

Так, уже 14 марта 1953 года Пленум ЦК по предложению Хрущева освободил Г. Маленкова от обязанностей Секретаря ЦК КПСС. Прошло немного времени, и Хрущев поставил на Президиуме вопрос об отказе от установившейся со времени Ленина традиции, в силу которой на заседании Президиума (Политбюро) ЦК председательствует не Генеральный секретарь ЦК, а Председатель Совета Министров (Народных Комиссаров).

На этом заседании Хрущев вел себя раздраженно. Правая ноздря у него подергивалась, угол рта отходил к уху, лицо приобретало злобное, бульдожье выражение.

— Почему это Маленков должен председательствовать на Президиуме? Почему это я, и все мы, должны подчиняться Маленкову? У нас коллективное руководство. У нас должно быть разделение функций. У меня свои обязанности, у Георгия — свои. Ну и пусть занимается своим делом…

Вопрос этот Хрущевым обговорен был с основными членами Президиума и решен без обсуждения и возражений. Прошло ещё немного времени, и именно покладистому Маленкову поручено было Хрущевым внести на Пленуме ЦК предложение об избрании Никиты Хрущева Первым секретарем ЦК КПСС. Таким образом, ловкими шахматными ходами Хрущева твердая договоренность у гроба Сталина никогда больше не допускать гипертрофии роли одного из секретарей ЦК и об упразднении вообще поста Генерального (Первого) секретаря была опрокинута.

Вскоре Хрущев потребует снятия Г. Маленкова с поста Председателя Совета Министров, что и будет сделано.

Но пока, пока Маленков — не главная помеха. Не Маленков был главным препятствием на пути Хрущева. Г. Маленков по своим морально-этическим и волевым качествам не мог, да и не хотел противостоять Хрущеву.

В. Молотов и К. Ворошилов, А. Микоян и Л. Каганович, Н. Булганин, Г. Маленков, Г. Первухин и другие руководители — все они были очень различны по своей эрудиции, по своему политическому и хозяйственному опыту, по своему, моральному облику. Но все они были, если можно так выразиться, представителями «старой школы». Все были безгранично преданы марксистско-ленинскому учению, искренне верили в величие и непогрешимость Сталина, превыше всего ставили интересы партии и так же искренне теперь хотели перейти к коллективному руководству «по старинке», в соответствии с программно-уставными требованиями; они верили, что теперь коренные вопросы жизни партии и страны можно свободно обсуждать и решать в Президиуме, в Совете Министров, на Пленумах ЦК на основе воли большинства. Никто из них и не помышлял о единоличной власти, не рвался к ней.

Но были в составе руководящего ядра два человека, которые смотрели на вещи гораздо более практично, без всякой романтики и сентиментальности. Это были Никита Хрущев и Лаврентий Берия. Оба жаждали власти. Оба хорошо понимали, что после смерти Сталина механизм единоличной власти не был сломан и сдан в музей древностей. Он сохранился полностью, и нужно лишь было овладеть им и снова пустить в ход.