Клошмерль - Шевалье Габриэль. Страница 11

В 1913 году, в полном расцвете красоты, она снова появилась в родном городке и сразу же вскружила всем голову. Более всех влюбился в неё Франсуа Туминьон, которого называли сыном «Галери божолез», потому что он был бесспорным наследником этого богатого магазина. Франсуа Туминьон тотчас же покинул свою невесту, миловидную Адель Машикур, и стал досаждать прелестной Жюдит, предлагая ей руку и сердце. Жюдит в это время горевала, размышляя о разрыве со своим последним возлюбленным. То ли ей улыбнулась перспектива отбить у соперницы жениха, то ли она просто захотела устроить наконец свою судьбу, но Франсуа Туминьон получил согласие. Адель Машикур, ставшая вскоре Аделью Торбайон, не могла простить ей такую обиду. Нельзя сказать, чтобы покинутая невеста жалела о своём первом женихе (Артюр Торбайон явно превосходил красотой тщедушного владельца «Галери божолез»). Но женщины никогда не прощают подобных обид, и они полностью занимают досуги провинциальной жизни. Гостиница Торбайона стояла напротив «Галери божолез», и это соседство способствовало неприязни давних соперниц. Обе женщины осматривали друг друга с ног до головы по нескольку раз на день, в надежде обнаружить в красоте соперницы какие-нибудь изъяны. Злопамятство трактирщицы неминуемо вызывало ответное презрение со стороны владелицы магазина. Глядя друг на друга, обе принимали томные позы счастливых и удовлетворённых женщин, – позы, крайне лестные для их мужей. Они как бы хвастались друг перед другом своими альковными тайнами.

Мать Туминьона умерла в год свадьбы сына, и Жюдит стала полновластной хозяйкой «Галери божолез». Она обладала коммерческой жилкой и значительно увеличила торговые обороты магазина, которому могла посвятить всё своё время, так как Франсуа Туминьон её ни капельки не отвлекал. Он оказался до жалости хилым и неловким и вдобавок ко всему приводил Жюдит в отчание своей чисто птичьей быстротой. У Жюдит появилась привычка раз в неделю ездить либо в Вильфранш, либо в Лион (якобы по торговым делам). Война сделала Франсуа окончательно бессильным и в довершение всего превратила в алкоголика.

В конце 1919 года в Клошмерле появился Ипполит Фонсимань. Он обосновался в гостинице Торбайона и немедленно занялся поисками необходимых дополнительных удобств. Проще всего было бы их искать у хозяйки гостиницы, но этому мешала подозрительность Артюра Торбайона. Ипполит Фонсимань стал ходить в «Галери божолез» за мелкими покупками с регулярностью, достойной восхищения. Покупая поштучно, он постепенно приобрёл восемнадцать металлических застёжек. (Эти застёжки-кнопки предпочитали носить холостяки, лишённые женской заботы.) Глядя на такие застёжки, сострадательные особы обычно говорят: «Вам бы следовало жениться, сударь». А находчивые молодые люди галантно отвечают: «На такой женщине, как вы, мадам…» В глазах красивого клерка светилась восточная нега. Эти глаза произвели неотразимое впечатление на нашу Жюдит и воскресили в ней пылкость юных лет, обогащённую опытом, который приходит только со зрелостью.

Вскоре заметили, что по четвергам, в тот самый день, когда Жюдит садилась в автобус, идущий в Вильфранш, Фонсимань неизменно куда-то укатывал на своём мотоцикле и неведомо где проводил весь день. Горожане обратили внимание также на то, что прелестная коммерсантка стала очень часто совершать велосипедные прогулки. Она это делала якобы из гигиенических соображений, но забота о здоровье всегда увлекала её на дорогу, ведущую прямиком в лесок Фон-Муссю, прибежище влюблённых Клошмерля. Жюстина Пюте обнаружила, что с наступлением темноты, в то время как Франсуа Туминьон попивал винцо в кабачке, юный клерк проскальзывал в «Тупик монахов», к чёрному ходу «Галери божолез». Наконец, злые языки утверждали, что не раз встречали клерка и коммерсантку на одной из улиц Лиона, изобилующей гостиницами. После этого никто уже не стал сомневаться в опале Франсуа Туминьона.

Эти бесстыжие проделки тянулись более трёх лет, и к осени 1922 года обитатели Клошмерля утратили к ним интерес. Горожане долгое время предвкушали трагедию или хотя бы семейный скандал и теперь, убедившись в полной безнаказанности прелюбодеев, окончательно перестали судачить об этой истории. Во всей долине единственным человеком, который ни о чём не догадывался, был сам Туминьон. Он сделал Фонсиманя своим ближайшим другом, постоянно затягивал его к себе и безудержно хвастал перед ним своей Жюдит. Дело дошло до того, что сама Жюдит запротестовала. Она заявила мужу, что молодого человека видят у них слишком часто. Рано или поздно об этом станут болтать досужие языки.

– Болтать? Но о ком? О чём? – спросил Франсуа Туминьон.

– Ну… Фонсимань… и я… Сам понимаешь, что тут можно наговорить. Эта противная Пюте с удовольствием раззвонит повсюду, что Фонсимань мой любовник.

Эта мысль показалась Туминьону невероятно комичной. Он воображал, что знает свою супругу лучше, чем кто бы то ни был. Уж кто-кто, а его жена никогда не имела склонности к этим занятиям. Больше того, она их не выносила и не раз говорила ему об этом. И Туминьон обратил свой гнев против пакостных клеветников:

– Если ты поймаешь хоть одного – веди его ко мне немедля. Он будет иметь дело со мной!

О всемогущий случай! Именно в эту минуту в комнату вошёл Ипполит Фонсимань. Франсуа Туминьон встретил его с радостью:

– Послушайте, господин Ипполит, я вам сейчас сообщу забавнейшую штуковину. Говорят, вы спите с Жюдит!

– Я?.. – начал заикаться клерк, чувствуя, что багровеет.

– Франсуа, прошу тебя! Франсуа, не говори глупостей! – воскликнула Жюдит, чтобы как-то сгладить неловкость, и залилась стыдливым рурумянцем.

– Дай же мне сказать, чёрт возьми! – упрямо кричал Туминьон. – Не так уж часто можно посмеяться в этом краю остолопов. Так вы забавляетесь с Жюдит? Ну и потеха!

– Да замолчи же, наконец, Франсуа! – повторила неверная супруга.

Но Франсуа завёлся. Он продолжал гнуть своё:

– Скажите, господин Ипполит, ведь вы считаете Жюдит красивой женщиной? Не так ли? А какая там она женщина?! Ледышка она, да и только. Если бы вы смогли её расшевелить, я был бы вам только благодарен. Не стесняйтесь! Я вас оставлю одних – мне надобно заглянуть к Пьешю. Пользуйтесь случаем, господин Ипполит! Постарайтесь доказать, что вы искуснее меня.

И перед тем, как закрыть двери магазина, он снова распорядился:

– Всякого, кто посмеет болтать напраслину, посылай ко мне. Ты меня поняла, Жюдит?

Никогда ещё прелестная коммерсантка не любила красавца клерка с таким пылом. Так было заключено соглашение, основанное на доверии и давшее долгое счастье сразу трём существам.

4

НЕСКОЛЬКО ПОРТРЕТОВ ВЛИЯТЕЛЬНЫХ ГОРОЖАН

(Продолжение)

В тридцати метрах от «Галери божолез» находилось почтовое отделение, которым ведала мадемуазель Вузон, а десятью метрами выше – табачная лавка, где восседала г-жа Фуаш. (Нам ещё предстоит вернуться к этой особе.) Неподалёку от табачной лавки возвышался особняк доктора Мурая, обращавший на себя внимание медной дощечкой и металлической дверью гаража – единственного пока на весь Клошмерль.

Впрочем, и сам доктор Мурай был человеком, единственным в своём роде: пятидесятитрёхлетний здоровяк, багровый, горластый, вольнодумец и грубиян (как говорили шепотком пациенты). В своей врачебной практике он был законченным фаталистом и полностью предоставлял природе заботы об исцелении недужных. Статистика, основанная на пятнадцатилетнем опыте, окончательно убедила его в целесообразности такого метода. Доктор Мурай в молодости совершил ту же ошибку в отношении здоровья своих пациентов, какую юный кюре Поносс допустил в отношении духовного здоровья своих прихожан: он проявил слишком большое рвение. В те времена доктор Мурай штурмовал болезни с помощью смелых и оригинальных диагнозов и резких терапевтических контратак. При серьёзных заболеваниях такая система давала двадцать три процента смертных случаев – цифра, которую доктор Мурай свел к девяти процентам, как только перешёл к простой констатации болезни, методу, облюбованному его коллегами во всех соседних городках.