Крах - Шевцов Иван. Страница 29

Таня купила свечу и, протискиваясь сквозь плотную толпу, добралась до подсвечника с горящими на нем свечами, зажгла и водрузила свечу. Откуда-то справа из глубины от серебряной раки с мощами преподобного Сергия доносилось нестройное заунывное пение женских голосов, каких-то неестественных, вымученных потусторонних. Пели, как догадалась Таня, пожилые прихожанки, и пение их не то чтоб успокаивало душу, а напротив, нагоняло тоску обреченности. Этому способствовала и вся обстановка — мрачность, духота и непривычно спертый воздух. Затуманенным взглядом Таня прошлась по главному иконостасу, по преданию сотворенному учениками Андрея Рублева, медленно всматривалась в однообразные лики святых и не находила того умиротворения, на которое рассчитывала и надеялась. Ее угнетало. Тогда она решила зайти в другие храмы, в которых шла служба, и, выйдя из Троицкого, направилась через всю площадь в Успенский собор. Там было посвободней ввиду огромного пространства помещения, и никакого пения — просто священник читал молитву, массивные арочные колонны и колоссальная высота потолка под сводчатым главным куполом создавали впечатление незыблемого и вечного. Таня и здесь поставила свечу и, постояв с четверть часа, вышла на площадь глотнуть свежего воздуха. Под конец решила зайти в Трапезную, где в церкви преподобного Сергия также шла служба. Трапезная — уникальное архитектурное сооружение для своего времени: тут потолок и кровля над колоссальном залом держатся без опорных столбов, что создает открытое и, благодаря окнам, светлое пространство. Народу так же было и здесь много, но никакой толчеи, и дышалось легко и свободно. Она поставила свечу и по мраморному, выстланному яшмой полу прошла поближе к алтарю, любуясь искусной резьбой по дереву, покрытому золотом, древних мастеров, украсивших врата, алтарь и иконостас. И хотя здесь дышалось совсем по-иному, чем в Троицкой церкви, все же она не ощутила полного успокоения души, которая по-прежнему пребывала в глубокой, нестерпимой печали. Выйдя за ворота Лавры, где на площади у машины ожидал ее шофер Саша, она вдруг почувствовала необъяснимое стремление поскорее уехать в Москву, минуя дачу. Хорошо, что предупредила отца, что б не волновался, если она паче чаяния не заедет на дачу.

В пути она пыталась найти объяснение, почему ее так неудержимо потянуло в Москву. Там она надеялась получить какие-то дополнительные сведения из Англии, какие-нибудь подробности. А вдруг Евгений уже вернулся, хотя на скорое возвращение, раньше, чем через неделю, она не надеялась. Ну а вдруг?

Никакого «вдруг» не было: все та же квартира, из каждого угла которой веяло унынием и тоской, та же фотография Егора, тот же угрюмо молчащий телефон. Настольные часы показывали семь минут пятого, а солнце было еще высоко, и день казался бесконечно долгим, а потом, впереди, мучительно бессонная ночь. «Может быть, следовало остаться на даче?» — с некоторым сожалением подумала она и тут же нашла оправдание: не хотелось задерживать шофера. По дороге в Москву она все же поведала ему о своем горе.

Дома она не стала переодеваться: ей все казалось, что ее кто-то позовет и надо будет куда-то и зачем-то выйти. (Куда и зачем, она не знала). Неожиданно она подумала, что после посещения Лавры ей стало легче: просто мысли ее стали сосредоточеннее, четче и яснее. Она понимала, как страшно терять родных и близких, но такова жизнь, никто от удара судьбы не застрахован. Но есть разница и в самой смерти. Когда из жизни уходит пожилой человек и дети хоронят родителя, это естественно и закономерно. Но когда родители теряют своего ребенка, свое продолжение, которое так нелепо обрывается, это несправедливо, неестественно, это противоречит здравому смыслу. Но, пожалуй самое страшное, жуткое, когда мать не может похоронить свое чадо, когда чудовищная смерть не оставляет места для последнего пристанища навеки ушедшего.

Так рассуждала Таня накануне еще одной бессонной, тревожной, кошмарной ночи.

Яровой ошибся, когда сказал Тане, что Евгений с Любочкой полетели в Испанию, он поверил Соколову, который по каким-то лишь ему известным соображениям солгал своему предполагаемому покровителю. Он не доверял Анатолию Натановичу, что было естественным у «новых русских» — не доверять друг другу, поскольку вся Россия в эти окаянные годы барахталась в пучине лжи и цинизма. Маршрут любовников лежал на Кипр, где они рассчитывали позабавляться десяток дней перед тем, как отправятся в Англию.

На Кипр Евгения заманил знакомый бизнесмен, бывший в приятельских отношениях с Яровым, но потом рассорившийся с ним; он же и познакомил в свое время Соколова с Анатолием Натановичем. Это был шустрый, предприимчивый адвокатишка, сумевший в суматохе «перекройки» отхватить солидный кусок государственно-народного пирога и намеривавшийся открыть свой бизнес с грандиозными планами. Но победа Жириновского на выборах в Думу охладила его пыл предпринимательский, напугала и спутала все карты. Он решил бежать из «этой страны», притом немедленно, со всеми наворованными капиталами. На этой почве он поссорился с Яровым, который назвал его идиотом и трусом, убеждая, что «демократы» захватили в России власть навечно и уже никакие Жириновские, Зорькины или Зюгановы никогда не вселятся в Кремлевские палаты. Но у адвоката-бизнесмена на этот счет были свои убеждения, и он сгоряча вначале решил было махнуть в Израиль, но, опомнившись, до «земли предков» не долетел и совершил посадку на острове Кипр. Обосновался там прочно и, навестив как-то ненадолго Москву, соблазнил Соколова последовать его примеру.

Кипр Соколову, и особенно Любочке, пришелся по душе, даже показался райским уголком, где имея бешеные деньги, можно жить в свое удовольствие. На теплом зеленом острове к удивлению Евгения оказалось много земляков, поселившихся там в последние годы. Все это были также «новые русские», как и знакомый Евгения адвокат, который, кстати, ошеломил Соколова цифрами: число офшорных фирм, открытых на Кипре российскими бизнесменами, давно перевалило за две тысячи. А за последние два года на имя российских граждан куплено около десяти тысяч квартир, не менее тысячи особняков и вилл на побережье Средиземного моря. Одна из таких вилл и квартира в Никоссии и принадлежали бывшему приятелю Ярового — адвокату-бизнесмену. Перспектива обзавестись такой виллой возбудила страсти у Евгения Соколова, а что касается Любочки, то в своих фантазиях она парила высоко в поднебесье, где ангелы поют, — она просила Евгения немедленно, сейчас же купить одну из облюбованных ею вилл. Счастливый любовник колебался, но не сумел выдержать массированного давления пылкой любовницы и согласился на покупку квартиры в том же доме, где обосновался и Боря — так звали земляка-адвоката. С виллой повременили до окончательного переезда на Кипр на постоянное место жительства. Любочка осталась довольна. Нет, больше: она была счастлива, наконец она почти уверовала, что Евгений решил навсегда связать с ней судьбу.