Крах - Шевцов Иван. Страница 33

За час до окончания рабочего дня Саша отвез Любу домой. По пути она забежала в магазин купить продуктов на ужин: она уже знала, что Евгений до их отъезда на Кипр будет жить у нее. В шесть вечера Евгений в сопровождении телохранителя подъехал к дому, где жила Люба, и позвонил ей из машины, коротко спросив:

— Ты одна?

— Да, — был такой же краткий ответ.

— Мы поднимаемся. — «Мы» означало с телохранителем.

Максу дверь открывала Люба: мужчины соблюдали меры предосторожности, так, на всякий случай. Но Макс был один. Он вежливо поздоровался, вел себя свободно, как со старыми знакомыми, хотя только раз встречался с Евгением. Телохранитель удалился в кухню, а они втроем расположились в единственной комнате. Евгений решил завладеть инициативой, первым спросил:

— Это ваши хлопцы обрывают мои телефоны с угрозами?

— Возможно, — нисколько не смутившись, ответил Макс и прибавил, делая веселое лицо: — Но вы нас к этому вынуждаете. Долги надо платить.

— Какие еще долги? — поморщился Евгений. — Это вы мне должны заплатить за попытку убить меня. Ты стрелял? — Он строго устремил суровый взгляд на Макса.

Но того не просто было смутить, он спокойно проговорил:

— Евгений Захарович, роль следователя вам не идет. Давайте разговаривать серьезно: из-за вашего отказа принять наши разумные предложения мы потеряли сто тысяч долларов. Возместите нам эти убытки и будем квиты. Да еще в придачу вот этот пустячок, — он демонстративно обвел оценивающим взглядом комнату.

— А причем здесь моя квартира? — не удержалась Люба.

— При том, что она вам не нужна, вас ждет, если не ошибаюсь, квартира на Кипре?

— Откуда такой бред, какой еще Кипр? — сердито пробурчал Евгений. Его до глубины души возмутил и взволновал тот факт, как быстро дошли до этой мафии сведения о Кипре. Его подмывало указать этому наглецу на дверь, но разумное чувство сдерживало его. И он заговорил, сохраняя спокойный рассудок: — Об этой квартире не может быть и речи, потому что я здесь буду жить. Понятно? А что касается ваших убытков, то вы их преувеличиваете раз в пять. Четвертной я еще мог бы вам пожертвовать. На этом и остановимся.

— Боюсь, что на двадцать пять тысяч долларов наши не пойдут, — замотал кудлатой головой Макс. — Это нереально. Нас эти семечки не устроят.

— Как хотите. Для вас это семечки, а для меня, при нынешнем тяжелом состоянии дел, это очень серьезная сумма. И выдать ее вам раньше, чем через месяц, у меня нет физической возможности.

— Ой ли?! Что ж так? Обанкротились? — В черных сощуренных глазках Макса засверкали огоньки иронии.

— Это наши проблемы, вас они не касаются, — недружелюбно произнес Евгений и холодно прибавил: — Так что звоните мне ровно через месяц.

— Хорошо, доложу своему начальству. Я лишь доверенное лицо. — И уже уходя, добавил: — Ваша несговорчивость удивляет. Мне вас жаль. — В словах его прозвучала угроза.

— Пожалейте лучше себя, Макс Полозов, — не без злорадного намека сказал Евгений, закрывая за ним дверь.

— Какая наглость, а? — заговорила Люба, когда Макс ушел. — Требовать такие деньги, за что? И еще угрожают. Ты, надеюсь, сообщишь о его визите в милицию? Так оставлять нельзя, пусть примут меры.

— В милицию я, конечно, сообщу. Но не это главное. Милиция милицией, это ерунда.

— А что не ерунда, что главное? — возбуждаясь, допрашивала Люба.

— Главное, дорогая, ускорить наш отъезд. Бежать надо — вот что главное.

Макс Полозов и в самом деле выполнял обязанности доверенного лица в рэкетирской группе, состоящей из трех человек; он не был первой скрипкой, и не ему принадлежало последнее слово. Выйдя из дома Любы, он завел своего «жигуленка», доехал до первого телефона-автомата и позвонил Наташе. На его счастье она оказалась дома: только что пришла с работы. Он сказал ей что сейчас освободился, заедет за ней через двадцать минут и они поедут к нему домой. Сжигаемая любопытством, Наташа с радостью согласилась. Макс еще не успел подъехать, а она, высокая, костистая (весь наряд ее состоял из коротенького белого в черную полоску платьица), нетерпеливо ждала в сторонке от подъезда, не обращая внимания на любопытно-иронические взгляды прохожих. Внешний вид ее, впрочем, как и жеманные манеры и гулкий смех, отличались заметной вульгарностью. Завидя еще издали приближающуюся машину Макса, она суетливо бросилась ей навстречу. Большой рот ее весело улыбался, обнажая мелкие, ровные, белые зубы. Вид у нее был забавный. Она пристроилась в машине рядом с Максом, с какой-то душевной легкостью чмокнула его в волосатую щеку и предупредила:

— Ночевать я у тебя не останусь. Поехали.

Отсутствие в ней неподдельного, естественного темперамента, ее неспособность к глубокой страсти коробили и обескураживали Макса, но деловой интерес и привычка вынуждали его поддерживать с ней интимные отношения. В пути он спросил ее:

— Выкладывай, что у тебя за сенсация?

И она со своими домыслами и комментариями несколько сбивчиво поведала о том, что удалось ей услышать из разговора Евгения и Любы.

— Твое имя называли, — таинственным тоном сообщила Наташа. — А Евгений: «Ни копейки, мол, не получат. Надо немедленно уезжать». И все что-то про милицию говорили. И нотариуса на завтра вызвали.

Макс слушал ее внимательно, но вопросов не задавал, мысленно он анализировал, соображал. «Значит, решили бежать, — размышлял он. — И очень скоро, раньше, чем через месяц». В нем закипала злоба. О том, что Евгений сделал заявление в милицию, Макс уже знал: служба информации у них работала исправно. Об этом свидетельствовало и сообщение из Кипра, поразившее Соколова. Он искренне поблагодарил Наташу за ценную информацию.

— Ты молодец, девочка. И мы с тобой им отомстим. Я не потерплю, чтоб эти буржуи, эти свиньи унижали и обижали тебя.

Чем они ее унизили и обидели. Макс не знал. Просто Наташа не раз с презрением и злобой говорила ему о Любе и Евгении: «Как я их ненавижу!»

Любу Наташа ненавидела, как свою соперницу, которая отбила у нее Евгения. («И что он в ней нашел?») А нашел он в Любе то, чего не хватало Наташе, — огненный темперамент и пылкую страсть, острый ум и цепкий характер. Да и внешностью Люба превосходила Наташу, которую при всяком удобном случае старалась унизить. Мстительная, самолюбивая Наташа не прощала обиды, копившиеся в ее сумасбродной душе. Евгения она возненавидела за измену, за то, как просто и легко он сменил постель. С детской доверчивостью и блаженством она внимала его нежным словам о любви и горько страдала, узнав о фальши возвышенных, сладостных слов. И поклялась отомстить. Каким образом, она еще не знала, как вдруг познакомилась с Максом, который был готов разделить ее горе, во всяком случае резко осудил поступок Евгения и его любовницы. И сейчас, лежа в постели после немудреного ужина с водкой и вином (Наташа пила только вино, Макс отдавал предпочтение водке), они разговаривали не о любви, а о ненависти, придумывая страшную месть.