Царская пленница - Шхиян Сергей. Страница 4

Произнеся такую длинную, содержательную тираду, Микулушка замолчал и заскучал. Лицо у него стало совершенно бессмысленным. Он уставился на меня невидящим взглядом и терпеливо ждал, когда я вникну в его увещевания и расскажу все, что потребно старичку. Скорее всего, садистом он не был, на это у него не хватало эмоциональности. Просто, как говорят в таких случаях в боевиках американские антигерои: «ничего личного, я выполняю свою работу». Уже по тому, как он неохотно разговаривал, было понятно, что возиться со мной ему попросту лень.

Мне стало тоскливо. Рядом с этой горой мышц я чувствовал себя совершенно беспомощным. Скорее всего, посидев для проформы в комнате с полчаса, он свернет мне шею и отправится докладывать шефу, что ничего от меня не смог добиться. Даже если я начну играть с ним в кошки-мышки, долго продержаться не смогу. Любая моя ошибка, как у сапера, будет первой и последней.

Между тем Микулушка, вздыхая, как умирающая лошадь, тяжело поднялся с лавки, вышел на середину комнаты и, наклонившись, открыл люк в полу.

— Не хочешь, малый, по-хорошему, будет по-плохому, — опять забормотал он.

Я сдвинулся вперед и заглянул в отверзшуюся преисподнюю. Однако ничего кроме ступеней, уходящих в темноту, не разглядел.

— Давай, малый, спускайся, — продолжал монотонно говорить палач, даже не глядя на меня.

Я подошел к люку. Мастодонт протянул лапищу, собираясь схватить меня. Мне это никак не светило — сбросит вниз, окажусь со сломанными конечностями. Я качнулся в сторону и легко от него увернулся. Он удивленно посмотрел на свою ладонь и близоруко прищурился, что я тут же про себя отметил. Похоже, что у него были проблемы со зрением.

— Это ты, малый, нехорошо делаешь, не по совести. Все одно тебе скоро конец, коли их благородие приказали. А как меня осердишь, я тебе большую пытку учиню, так что помрешь во грехе, — опять укоризненно заговорил он. — Тебе не лестно, а мне хлопотно.

Резоны у Микулушки были убедительные, однако полететь в подвал со свернутой шеей у меня желания не было, и я продолжал уворачиваться от его неуклюжих попыток меня поймать. В самый разгар наших игрищ в дверь постучали.

— И кого нелегкая несет? — посетовал палач и громко спросил: — Кто там?

— Это я, открой, — ответил Сил Силыч.

Микулушка бросился отодвигать засов. Надворный советник в комнату не вошел, а принялся инструктировать помощника в коридоре. Я подошел ближе к приоткрытой двери и слышал весь разговор:

— Ты, Микула, с мальцом не манкируй, ты его хорошо попытай. Я зайду, проверю. А то у тебя в последнее время все больно быстро помирать стали. Поди, лень работать, так ты их зря давишь!

— Так я тут ни при чем, ваше высокородие, они сами мрут.

— Ты у меня поговоришь, долдон, совсем обленился! Я за такую работу не похвалю! Ты мне с басурмана кожу сыми, да так, чтобы живым остался. Мы его посыплем сольцой, он и чего не знает, расскажет. Так что ты, Микулушка, старайся, и я тебя не оставлю.

Дав указания, Сил Силыч удалился. Палач вернулся в комнату и вновь запер дверь.

— Слыхал, малый, что ихнее высокородие велели? — вновь забубнил себе под нос мастодонт. — Не повезло тебе, малый. Они, ихее высокородие Сил Силыч, строги-с. Прогневил ты их! Видать, такая твоя судьба. В муках помирать придется. Без кожи, что за жисть. Без кожи не проживешь. Ну, давай, лезь в подвал. Не боись, я тебя здесь не трону. Зачем полы-то марать.

— Свет давай, — сказал я, оставив попытки прикидываться не знающим русский язык. — Без света в подвал не полезу.

— Ишь ты, какой упрямый, — пробурчал Микулушка, сделав очередную безуспешную попытку меня поймать. — Будет тебе свет, коли хочешь. Я не без понятия, без света, оно, конечно, не дело.

Он, не торопясь, подошел к полке и снял с нее два свечных фонарика. После этого вытащил из кармана огниво и начал неспешно добывать огонь. Зажигать их от горящих свечей почему-то не стал. Я внимательно наблюдал за его действиями, ожидая подвоха. Когда, наконец, трут разгорелся, он зажег от него свечи и только тогда решил попробовать меня обмануть:

— На, малый, лампадку-то, — сказал он, хитро щуря глаза и протягивая мне фонарь.

— Поставь на пол и отойди к двери, — велел я, не трогаясь с места.

— Ишь ты, басурманин, а ушлый какой, — уважительно признал палач.

Он протопал к двери, оставив светильники на полу около люка. Я взял оба фонаря и сбежал по крутой лестнице в смрадную тьму.

— Ты, бестолковый, зачем обе лампадки забрал? — сердито закричал Микулушка, наклоняясь над люком. Я не стал терять времени на объяснение своего странного поступка и начал спешно исследовать поле предстоящего сражения.

Было похоже на то, что Сил Силыч свое дело знал туго. Пыточная камера была не так театрально устрашающа, как в Петропавловской крепости, но гораздо эффективнее. Чувствовалось, что простаивать ей не давали. Страшные следы совершавшихся здесь преступлений пробрали меня до тошноты. Свет свечных фонарей был тускл и не позволял разглядеть детали, но отрубленная посиневшая кисть руки, лежащая на плахе возле лестницы, давала представление, что здесь творится. Остальное можно было домыслить по трупному запаху.

Относительно небольшой, двадцать — двадцать пять квадратных метров подвал, был тесно заставлен пыточными снарядами. Я не стал отгадывать их назначение и несколько секунд свободы посвятил поискам оружия. Лучик от свечи метался по столам и полу, но ничего подходящего я не увидел. Единственное, что в этой ситуации могло мне пригодиться, был топор, торчащий из плахи.

Я зажмурил глаза и сбросил на пол мертвую кисть, после чего ухватился за длинную рукоятку и рванул ее на себя, но топор, глубоко вогнанный в колоду, даже не шевельнулся. Палач между тем не спеша спускался вниз по лестнице.

— Ишь ты, малый, какой шустрый, куда тебе спешить-то? — осуждающе произнес Микулушка, сходя с последней ступени. — Фонари, говорю, давай, тебе они без надобности.

Я, не обращая на него внимания, боролся с топором. После неимоверных усилий, от которых показалось, у меня порвутся на руках мышцы, он начал шевелиться. Однако вытащить его из плахи я не успел.

Палач был уже рядом, и я сделал единственное, что мне оставалось: задул оба фонаря. Мы оказались в полной, абсолютной темноте.

— Ах ты, сволота… — начал говорить Микула, и впервые за все время нашего знакомства в его голосе появились какие-то слабые эмоции.

Далее его речь состояла из бессвязных выкриков, приводить которые из соображений политкорректности я не стану. Пока мастодонт матерился, я сделал несколько шагов в сторону, стараясь не терять ориентацию.

Моя неспровоцированная подлость очень разобидела Микулушку, тем более что теперь ему нужно было возвращаться наверх и опять решать проблему со светом.

Я, не двигаясь, стоял на месте, ожидая, когда мой «визави» освободит плацдарм.

Выпустив пар, мастодонт успокоился и тоже затаился, пытаясь определить, куда я делся. Выдавало его шумное дыхание. Чтобы он не смог меня услышать, я стал дышать в такт с ним. Бесполезно потеряв время, Микулушка сделал несколько попыток поймать меня, пользуясь своим знанием здешней обстановки. Слава Богу, что у него ничего из этого не получилось. Потом он сам же больно ударился обо что-то и разразился проклятиями.

— Иди-ка, малый, сюда, — вдруг прежним сонным, бормочущим голосом попросил он. — А то я ничего не вижу. Ты помоги мне, а я тебя помилую!

Я, понятное дело, никак не откликнулся на такое заманчивое предложение, стоял на прежнем месте, дыша с ним в такт.

Уяснив, что без света меня ему не поймать, палач двинулся к лестнице и начал подниматься вверх. Я тут же бросился к плахе и вцепился в древко топора. Пока Микулушка топал по лестнице, я с силой отчаянья пытался вырвать лезвие топора из крепко державшей его древесины. Мастодонт, между тем, откинул крышку люка, вылез наружу и по глупости не закрыл ее за собой.

В подвал теперь попадало немного света, достаточного для того, чтобы я смог как-то сориентироваться. Сверху топали слоновые ноги палача. Я решил, что он опять станет зажигать свечу от трута, и у меня есть около минуты времени. Появилась возможность хоть как-то обдумать ситуацию. Решение пришло само собой. Плаха была так велика, что я смог забраться на нее и теперь, упершись обеими ногами, сумел, наконец, выдернуть топор.