Кукловод - Шхиян Сергей. Страница 48

После отдыха и еды, больные ожили. Я собрался пойти разузнать о найме лошадей, но тут Петр Кологривов начал уговаривать нас погостить в их имении. Теперь, когда силы к нему вернулись, он оказался красноречивым и убедительным. Нам спешить было некуда, княжне нужно было время восстановиться и, посоветовавшись, мы согласились.

Расставание с трактирщиком оказалось значительно теплее встречи. Он прилично ободрал меня за обед, впрочем, хороший, и прощался почти со слезами на глазах. Савельич взнуздал свою лошадку и тем же порядком, больные в экипаже, мы с ним на козлах, поехали дальше.

День выдался солнечный и первое время, пока не я замерз, получал от поездки удовольствие, но когда солнце село, и мороз усилился, сидеть на козлах, на ветерке оказалось не самым приятным занятием. Я даже несколько раз соскакивал на дорогу и трусил рядом с возком, чтобы согреться. Савельич относился к холоду философски и стоически его переносил, хотя был одет легче меня.

Когда я шел пешком рядом с возком, пассажиры со мной общались через приоткрытую дверцу. Было, похоже, что Кологривов нашел общий язык с новым знакомым, и они вполне поладили. Меня это никак не волновало. Понять, что Маша не молодой барчук, мужчина не мог, да ему было и не до того.

В имение Кологривовых мы попали часов в восемь вечера. Там еще не ложись, и появление молодого барина произвело большой ажиотаж. Сбежалась вся дворня, начались крики и причитания.

Впрочем, думаю, нет смысла рассказывать о встрече матери с единственным сыном. Протекала она трогательно и бурно, как и положено при такой драматичной ситуации. Мы с Машей переждали взрыв эмоций и когда страсти утихли, были представлены Петром Андреевичем, его «старушке-матери», Екатерине Романовне, красивой женщине лет сорока, с добрым, чистым лицом.

Переволновавшегося, усталого «Петрушу» она попыталась сразу же уложить в постель, но он уперся и оставался с нами, пока Маша не изъявила желание лечь спать. Только тогда он внял уговорам матери и совсем измученный, согласился пойти отдыхать. Для недавнего умирающего парень вел себя слишком активно, и у меня закралось небеспочвенное подозрение, что он понял с кем ехал в возке.

– Ты ему сказала, кто ты на самом деле? – первым делом спросил я княжну, когда мы ненадолго оказались одни.

– Конечно, нет, – удивилась она, – он меня ни о чем не спрашивал, и я ему о себе ничего не рассказывала.

– А о чем тогда вы разговаривали?

– О разном, – загадочно ответила она. – В основном просто болтали.

На этом разговор вынуждено прервался, нас слуги развели по комнатам. Проситься спать вместе с княжной, мне было неловко, не потому что меня могли заподозрить в нетрадиционной сексуальной ориентации, в эту эпоху такое никому бы просто не пришло в голову, дом был большой, спальни на втором этаже успели протопить, и не было нужды ютиться по теплым углам.

Я, как только оказался в своей комнате сразу лег, рассчитывая отоспаться. Однако сразу заснуть не удалось. Неожиданно приковылял раненый герой, поднял меня из постели и спросил, всем ли я доволен. Это меня немного удивило, но я не придал значения такой излишней любезности и, поблагодарив за заботу, опять лег.

Однако выспаться этой ночью, мне было не суждено. Где-то за полночь во дворе усадьбы прозвучал ружейный выстрел. Я вскочил, кое как натянул сапоги, накинул на плечи куртку, схватил саблю, и побежал выяснять, что случилось. По темному дому натыкаясь, друг на друга, метались полуодетые люди. Наконец появился кто-то с горящей свечой. Истошно завопила глупая баба.

Сориентировавшись, я выскочил наружу. Возле крыльца, ощетинившись во все стороны штыками, стояли французы. Было их человек десять, может быть чуть больше. Пока они не стреляли. Я остановился на крыльце, не зная, что делать. Против такой команды с одной саблей воевать было бессмысленно. Вдруг рядом со мной возник Петр Кологривов с пистолетом. Он был в одной ночной рубашке и босиком. Мы оба застыли на месте.

– Спросите, что им нужно, – попросил я, не надеясь на свой французский, – и опустите пистолет.

– Месье что вы здесь делаете и чего хотите? – спросил Петр Андреевич, послушно опуская оружие.

– Извините, сударь, – ответил ему кто-то из толпы оккупантов, – мы умираем от голода и холода, нельзя ли у вас обогреться? Мы сбились с пути и заблудились.

– Конечно, мосье, заходите, мы всегда рады гостям, – без малейшей заминки, предложил русский офицер.

Честно говоря, меня это удивило. Такое великодушие к противнику говорило о высоких нравственных качествах. Петр Кологривов еще больше вырос в моих глазах.

Услышав приглашение, солдаты тотчас опустили ружья и гуськом начали подниматься на крыльцо.

– А кто здесь стрелял? – спросил хозяин.

– Какой-то крестьянин, мосье, но он ни в кого не попал, – ответил француз в офицерском мундире.

В гостиной уже зажгли свечи. Незваные гости, стараясь не толкаться в дверях, пошли в теплый дом. Мы с Кологривовым, отправились вслед за ними. Мне было непонятно, как они сюда попали. От Старой Калужской дороги до Кологривки было верст сорок на восток, а Великая армия отступала строго на запад.

Оказавшись в окружении полуодетых русских, французы толпились возле дверей, не зная, что делать дальше. В этот момент, бразды правления взяла на себя Екатерина Романовна. Ее ничуть не испугали вооруженные люди, и она вполне светски пригласила гостей садиться.

Услышав родную речь, захватчики ободрились, и начали расходиться по гостиной. Офицер, в чине пехотного капитана, остался возле хозяйки и велеречиво принес извинения за ночное беспокойство и внезапное появление. Выглядел офицер сильно потрепанным, с воспаленными глазами и загрубевшим от мороза лицом. Даже усы у него грустно опустились концами вниз. Кологривова его доброжелательно выслушала и ответила, что особого беспокойства нет, она вполне понимает замерзающих путников, и в ее доме их обогреют, накормят и окажут всяческое содействие. Она была так проста и естественна, что у меня появилось чувство, что французы никакие не захватчики, а обычные гости.

– Сейчас я распоряжусь вас покормить и разместить, – сказала Екатерина Романовна и отправилась вглубь дома, оставив офицера на нас с Петром.