Богиня за стеклом - Ши Майкл. Страница 12
Нараспев, то и дело поднимая восхищенный взгляд от своей таблички, хозяйка святилища провозгласила волю Богини:
С необычайной нежностью жрица опустила табличку в карман своего передника. Стило осталось у нее в руках, и, медленно поворачивая его в пальцах и не отрывая от него задумчивых глаз, она заговорила. Голос ее тек, подобно всепобеждающей струе спокойного пламени.
– Боги мои, господа! Даже если бы выполнение ее желаний не совпадало с нашими собственными интересами, разве могли бы отказать ей в этом наши сердца? Общение с Богиней, прикосновение к живому источнику ее эмоций, ее незапамятной древности знанию и страстям никогда не оставляло меня бесчувственной. Но на этот раз… – Тут она ожгла безмолвствующее собрание взглядом. – Говорю вам, ощущение было такое, будто она жива! Настоятельная потребность ее Души быть рядом со своими детьми, как она их называет, – о да! Кажется, она и в самом деле испытывает к ним те же самые чувства, что и мать к своим чадам. Насколько же глубока была некогда ее связь со стадом! Клянусь, мне не удалось выразить в словах и десятой части того эмоционального напряжения той материнской страсти, которую заключало в себе ее безмолвное повеление!
И мне вполне понятны ее чувства, господа, хотя между нею и животными стада нет, по-видимому, кровного родства! Разве сама я не знаю, что значит служение инородному существу, поклонение совершенству и красоте создания, чуждого мне по крови, преклонение, которое достигает такой степени радости и горделивой преданности, что переходит в любовь?! Большая дерзость с моей стороны задерживать вас личными излияниями, но, говорю вам, сама мысль о том, что Богиня сумеет еще раз, в смерти, насладиться близостью своих возлюбленных подопечных, составлявших некогда весь смыл ее жизни, делает меня счастливой! Ибо она получит желаемое, вне всякого сомнения. Операция, которую ей предстоит проделать при помощи своих лишенных разума гигантов, необычайно сложна, и потому простое благоразумие подсказывает, что чем тверже рука ее будет держать скальпель, тем лучше… Очевидно, что никакое усиление, которое мы в состоянии придать искаженным стеклянным колпаком импульсам ее воли, не будет лишним. А исполнение материнских обязанностей, которого она жаждет, послужит нам надежнейшей гарантией, господа. Кроме того, вполне понятно, что она ничего не предпримет для нашего спасения, пока мы не выполним ее требования, так что у нас фактически нет выбора. Итак, суть наших дальнейших действий сводится к следующему…
VIII
Вынос Богини за пределы города, в котором принимало участие едва ли не все население Наковальни, представлял собой внушительную церемонию. Она растянулась на целых четыре дня и, несмотря на тщательно продуманный маршрут, потребовала где частичного, а где и полного уничтожения девяти крупных зданий, чтобы освободить дорогу циклопическому трупу. Однако, прежде чем отправить Богиню в это многотрудное паломничество, необходимо было спустить ее с акрополя, для чего также пришлось приложить нешуточные усилия. Прозрачный мегалит опускали при помощи гигантской лебедки с неслыханных размеров стрелой, каковую менее чем за сорок восемь часов выковали и собрали в городских кузнях под звуки изнурительной какофонии. Рассвет был уже близок, когда величественная громада начала дюйм за дюймом приближаться к земле, опускаясь с похожего на птичий клюв выступа в северной оконечности массивного плато. Целые реки факельных огней стекали вниз по веревочным дорожкам, натянутым вдоль отвесной стены плато для того, чтобы рабочие могли контролировать спуск; площадь над ними тоже была залита светом, так что со стороны казалось, будто первый в истории спуск Богини с акрополя сопровождается каскадами искр.
Наконец настало время, когда огромный кристальный блок, катясь по настилу из цельных древесных стволов, сотни и сотни которых превратились под его тяжестью в щепы, со скрежетом прошел через главные городские ворота. Всей ширины впечатляющего портала только-только хватило, чтобы пропустить его. Солнце уже час как село, когда саркофаг наконец поместили посреди поля, где расположилось стадо, и окружили экраном из храмовых гобеленов: свисая с натянутых между врытыми в землю столбами веревок, они отмечали сакральную границу, за которую простым смертным хода не было. Дама Либис, окутанная густеющими вечерними тенями, прошла за ширму под безмолвными взглядами горожан, чьи факелы омывали поле неверным оранжевым светом; его дрожащие отблески падали на туши неподвижных колоссов, отчего казалось, будто те беспокойно ворочаются и переминаются с ноги на ногу. И в самом деле, не успела жрица прервать тайную беседу со Смотрительницей, как толпа содрогнулась, точно единое тело, напуганная изумленными криками и судорожными движениями задних рядов, которые стояли ближе к животным. Те, переваливаясь с боку на бок, развернулись и медленно двинулись к горам.
Из-за темноты снизу невозможно было различить, как они преодолели подъем и взошли на выстроенное Кандросом ограждение, отмечавшее границы их временного пастбища, однако, как доложили уже в первые часы своего ночного бдения военные, специально посланные наверх наблюдать за передвижениями стада, и то и другое прошло как по маслу. Рассвет явил их горожанам уже за работой.
Следующие десять дней обитатели Наковальни неустанно наблюдали за спектаклем, разыгрывавшимся на поднебесной высоте. Громадные туши животных были хорошо различимы даже с большого расстояния; не так обстояло дело с крошечными фигурками людей, целая армия которых трудилась над очисткой ограждений от продуктов жизнедеятельности стада, а поскольку продукты эти представляли собой не что иное, как обогащенный металл и тонны высококачественного топлива для кузнечных горнов и плавильных печей, то их, не жалея усилий, спускали вниз по склону горы в город. За это время вес угрожавшего городу природного молота заметно снизился: от одной пятой до четверти общей массы, по оценкам Кандроса и находившихся под его командой специалистов.
Высокое ограждение сделалось центром внимания многочисленных дружеских вечеринок. У горожан вошло в привычку собираться на центральной площади или в поле за северной стеной Наковальни и устраивать веселые пирушки с угощением, выпивкой, музыкой и танцами, изумляясь и радуясь ни на мгновение не прекращавшейся деятельности волшебных животных, приятно уменьшенной расстоянием, которая медленно, но верно сводила на нет смертельную опасность, много недель нависавшую над крышами их домов.
Вот почему на одиннадцатый день, когда все пошло наперекосяк, свидетелями тому стали тысячи счастливых, довольных наблюдателей. Первая группа до смерти напуганных рабочих принесла тревожное известие через полчаса после катастрофы, но даже тогда жители в основном еще не утратили спокойствия. В худшем случае ими была замечена некая гиперактивность трудившихся на валу рабочих, а некоторым показалось, что и движения стада стали несколько менее верными, чем обычно. К тому времени, когда сообщение о катастрофе распространилось по городу, ее результаты только-только становились видны. Ограждение в одном месте как-то вспучилось и начало прогибаться, миниатюрные обвалы земляными языками протянулись к узкой части горы. Бурный поток всполошившихся граждан устремился на луг, к саркофагу Смотрительницы, вокруг которого и так уже плескалась многочисленная толпа близких к истерике людей.