Идем же, смертный, поищем ее душу - Ши Майкл. Страница 11

Примерно минуту спустя я услышал стук колес и голос Дефалька:

– Разве здесь можно проехать? По-моему, тут тупик.

– Нет, господин, это сквозной проулок, к тому же так мы обогнем затор на Петляющей улице.

– Я не хочу терять время…

Колесница вихрем пронеслась мимо меня. Я выскочил из засады и стал позади нее, в то время как Халдар резко затормозил и поднял оглобли вверх. Дефальк вниз головой полетел с сиденья. Я тут же распялил горловину мешка, и он провалился туда по пояс, заполнив его собою так же плотно, как нога поутру заполняет башмак. Халдар, выпутавшись из упряжи, поспешил мне на помощь. Вместе мы затолкали дородного красавца в мешок по самые лодыжки и затянули веревками. Он так орал, что стены чуть не рухнули нам на головы. Мы поставили его на ноги, и я с удовольствием заехал ему кулаком в солнечное сплетение, чтобы он заткнулся. Он осел наземь, и мы, согнув его пополам, уложили на дно повозки. Я взобрался на сиденье, Халдар впрягся в оглобли и неторопливой рысцой повез нас к гавани, где мы снимали комнату.

Ударив Дефалька, я испытал облегчение: это было похоже на месть. Как он мог позволить себе опуститься до такой степени, когда перед ним был пример Далиссем? Я злился на него не меньше, чем Халдар.

Но, не будучи таким идеалистом, как мой друг, я смотрел на ситуацию более рационально. Дефальк был повинен всего лишь в тщеславии и слабости. Хладнокровное убийство – мерзкая штука, не правда ли? Насколько же хуже тащить человека в ад живьем… Но он клятвопреступник. Он поклялся отдать жизнь, и по всем законам, человеческим и нечеловеческим, не имел на нее больше права. Можешь быть уверен, во время похищения я ни на секунду не переставал твердить себе об этом. Да и разве ты на моем месте не сжал бы зубы и не сделал то же самое, пообещай тебе кто-нибудь Ключ от Дома Чародея Мармиона?

IV

Через два дня после захвата Дефалька мы лежали в засаде и ждали удобного момента, чтобы спуститься вниз. Пленник лежал между нами, связанный по рукам и ногам, острие Халдарова кинжала упиралось ему в горло.

Я не зря сказал, что мы лежали в засаде. Дело обстояло именно так: мы взобрались на бархатный балдахин над кроватью Шамблора. Капитан Флота находился под нами, ждал смерти. В комнате, кроме нас, было еще человек шесть. Балдахин, по счастью, был очень высок, и, пока мы не пытались сесть, а лежали пластом, нас никто не мог увидеть. Однако тишина в комнате стояла такая, что, забурчи у кого-нибудь в животе, все бы услышали. Мне удалось несколько раз украдкой выглянуть из засады, кроме того, я внимательно прислушивался к разговорам присутствовавших и потому довольно ясно представлял себе, где каждый из них находится и что делает.

Капюшоны отороченных соболем плащей двоих присутствовавших аптекарей были подняты в знак того, что они находятся при исполнении служебных обязанностей. Правила гильдии не позволяли им садиться у смертного ложа, и потому они все время стояли. Еще двое – тощая, как сушеная вобла, Гладда, старая дева и единственная дочь Шамблора, и ее компаньонка, коренастая коротко стриженная женщина с неправильным красивым лицом, – сидели. Здесь же был и двоюродный брат Шамблора со своей женой. Комната ломилась от всякой роскошной мебели, так что найти стул не представляло труда, но они продолжали стоять, демонстрируя подобающую случаю покорность и как бы заранее благодаря умирающего родственника за щедрость, проявленную в завещании. Двоюродный брат, долговязый и неуклюжий мужчина, вменил, кроме того, себе в обязанность подавать Шамблору попить всякий раз, как тот начинал хрипеть. Питье – поссет в золотом кубке – стояло на столике у постели умирающего.

Дефалька мы доставили в дом днем раньше, предварительно напичкав его наркотиками и засунув внутрь безвкусно сработанного погребального сувенира, присланного с подобающими случаю соболезнованиями от некоего несуществующего графа. Сувениром служило внушительных размеров керамическое надгробие, сплошь увешанное венками с траурной каемкой. Наш пленник, согнутый в три погибели, как раз вошел в полый «камень».

Сувенир не без некоторого замешательства приняла дочь умирающего. Через час явился я, наряженный графом, и заговорил с Гладдой, стискивая ей руки и обильно орошая их слезами. В те дни, когда я был совсем еще зеленым юнцом, а доходы нашей семьи не соответствовали ее знатности (я происходил из благородного, но пришедшего в упадок рода), жизнерадостный пожилой джентльмен подарил мне медную монетку на конфеты. Он похлопал меня по плечу и сказал несколько добрых, ласковых слов, от которых на сердце у меня сразу стало теплее, и огонь этот продолжает согревать меня на протяжении всей жизни.

Как известно, именно с возвратом этих самых важных долгов люди никогда особенно не спешат. Бег времени, водоворот событий, давление обстоятельств – все становится препятствием! Я давно уже узнал имя пожилого джентльмена – Капитан Флота Шамблор, – но все никак не мог зайти представиться и пожать его мозолистую щедрую руку. И вот я пришел, но, увы, слишком поздно! Известие о смерти великого человека опередило меня. Потому-то я и прислал тот скромный дар, который она уже получила, а теперь пришел сам, чтобы засвидетельствовать почтение и благодарность ее покойному родителю, увековечив их на пластине кованого серебра.

Как? Он еще жив?! Значит, еще можно успеть взглянуть в его благородные глаза, произнести слова, которые… ну и так далее в том же духе, ты понимаешь. Через пять минут я уже поднимался следом за Гладдой в комнату, где лежал при смерти Шамблор, и, учитывая ее природную подозрительность и недоверчивость, держала она себя со мной исключительно приветливо. Она, кстати сказать, совсем не дура. Просто люди частенько упускают из виду истины, известные им едва ли не с самого рождения, исключительно в силу их обыденности. Я сдобрил свой невероятный рассказ таким количеством реальных подробностей и деталей из жизни Шамблора – не зря же мы с Халдаром потратили столько времени на подготовку, – что Гладда на какое-то время совершенно позабыла о том, что в обычных обстоятельствах знала совершенно точно. А именно: Капитан Флота Шамблор ни разу в жизни и муху не прихлопнул бесплатно, не говоря уже о том, чтобы подарить кому-то монетку. Принесенная мною серебряная табличка стоила порядочно – правда, ювелир, которому мы ее заказали, заплатил за нее из собственного кармана, нимало об этом не подозревая, разумеется, – и, возможно, ценность вещи помогла убедить старую деву. Да и я тоже вовсю старался, изображая праздного богача, который не может найти себе занятия лучше, кроме как ходить по домам и сочувствовать людям в их несчастьях.

Подойдя к постели умирающего магната, я положил табличку подле него, не забыв еще раз окропить ее слезами, и, опустившись на колени, стиснул его дряблую руку. Шамблор беззвучно пялился на меня, как рыба сквозь лед. Во время этого спектакля я и сделал то, ради чего, собственно, пришел в дом. Я достал шарик крысиного помета, который был спрятан у меня в гульфике, и незаметно уронил его на пол, а вставая, раздавил каблуком.

Я спросил, где у них туалет. Гладда вспыхнула и объяснила, как туда пройти, но провожать меня не пошла. Того мне только и надо было: оказавшись один в коридоре, я завернул в ближайшую спальню. Комната вполне подходила для того, чтобы перенести туда умирающего, когда соседняя станет непригодной для жизни, – а она непременно станет такой ближе к полуночи. Из кармана штанов я вынул моток тонкой прочной веревки, которую мы с Халдаром предварительно выкрасили под цвет стен дома, зацепил ее за средник окна и спустил конец на улицу. Затем плотно прикрыл оконную раму, но задвижку опускать не стал. Выполнив намеченное, я вернулся в комнату больного, многословно попрощался с хозяйкой и отбыл.

Наш план целиком и полностью зависел от удачного стечения обстоятельств. В таком большом доме хозяева могли выбрать любую из множества спален. Или крысы могли прийти еще до того, как мы с Халдаром успеем забраться в нужное место.