Пророк - Шидловский Дмитрий. Страница 41

Я сидел на постели и разглядывал спящую Юлю. За окнами, над деревьями с пожелтевшей листвой, хмурое небо готовилось пролиться мелким осенним дождем. Очередное утро выдалось хмурым и прохладным, но плохая погода не портила мне настроения. Впервые за долгое время я вырвался из привычной суеты, из душного города, и теперь упивался тишиной и царившим вокруг покоем, впитывая в себя живительную силу полей, лугов, лесов. Такое со мной бывало и раньше, но я давно не уезжал из Петербурга так далеко и так надолго.

И было в этой моей добровольной ссылке нечто новое... а может быть, древнее, но такое давно забытое? Я довольно рано превратился из романтика в закоснелого циника, мне давно уже стало казаться, что само слово «любовь» сделалось достоянием легенд и мифов. Своих женщин я привык называть про себя половыми партнерами, а привязанность к ним считал странным анахронизмом. Я никогда не сдерживал своих инстинктов и думал, что чем больше обворожительных дам мне удастся затащить в постель, тем будет лучше; длить отношения с моими любовницами я не стремился. Даже семью я создавал, следуя не привязанности, а политическим интересам рода и обычаю людей своего круга. Неудивительно, что эта попытка закончилась полным провалом: не то чтобы я или моя супруга оказались не созданными для семейной жизни, а просто случилось так, как, наверное, и случается в большинстве семей. Лена попыталась сделать меня таким, каким представляла себе супруга – отпрыска знатного рода, входящего в тридцатку богатейших людей планеты, влиятельнейшего вельможу империи. А я оказался слишком несговорчив, слишком привязан к своему образу жизни.

Сколько женщин прошло с тех пор через мою постель? Они были разные, происходили из самых разных сословий, но ни разу я не позволял нашим отношениям продлиться сколько-нибудь долго и никогда больше не искал себе постоянную спутницу жизни. Я всего лишь воплощал свои фантазии, отдавая взамен то, чего хотели женщины: страсть, деньги, дорогие подарки... Только завладеть собой я не позволял ни одной из них и никогда не стремился проникнуть в их души. Кажется, моих дам это устраивало.

Я и не предполагал, что с Юлей все сложится иначе. Обеспечив ей небольшое состояние, я вежливо, но твердо дал понять, что наши отношения подошли к финалу. Она приняла мое решение без слез и истерик, без длинных объяснений, и мне казалось, я вычеркнул ее из своей жизни...

Я снова посмотрел на спящую Юлю. Что в ней было такое, что заставило меня вспомнить о ней в трудную минуту? Что произошло между нами в ту неделю в Висбадене? Внешне этот роман ничем не отличался от обычного моего романа с красивой девушкой: флирт, поездки в дорогие рестораны, осмотр окрестных замков, разговоры ни о чем... Почему именно она осталась в моей памяти?

Я всегда считал, что умею видеть людей. Нашел ли я в ней особенно острый ум? Нет. Она неглупа, но не более. Какие-то тонкие душевные свойства? Вроде нет. Она обычная добрая, неглупая девушка, которая всего лишь ищет свое место в жизни и мечтает о большой любви, как я мечтал когда-то. Она не желает окружающим зла, не завистлива. У нее есть свои принципы, и она старается им следовать. Вроде, ничего особенного. Для человека это норма, точнее... должно быть нормой.

Я поправил на ней одеяло. Много ли я видел нормальных людей в последнее время? Кто не подточен злобой, завистью, кто ради корысти не готов переступить через провозглашаемую им же самим мораль? Я увидел в ней то, что уже не чаял увидеть ни в ком: нормального человека, неискалеченную, неиспорченную, стремящуюся к свету душу. Она была искренна, когда вместе с Андреем постигала учение «Небесного предела». Она искренне разочаровалась в секте, когда увидела обман со стороны своих бывших товарищей. Она и со мной была искренна каждую минуту.

«Почему же я расстался с ней?» – спросил я себя и тут же нашел ответ: мне хотелось сохранить веру в нормальных людей. Сколько раз прежде мне казалось, что я встретил такого человека, – и что потом? Предательство или склока по пустяковому поводу, разочарование и разрыв. Может быть, я уже давно разуверился бы в роде людском, если бы не помнил слова старого Ма: «Лучше тысячу раз разочароваться в отдельных людях, чем один раз – во всем человечестве». Я не разочаровался в человечестве, но ограничил круг общения: лучше в одиночестве верить, что где-то есть что-то здоровое и чистое, чем видеть вокруг лишь грязь и гниль.

Что же тогда заставило меня позвонить ей, когда я вдруг понял, что потерпел поражение? Я вспомнил, как когда-то, незадолго перед отъездом из Китая, я спросил Ма, что такое чань. «Чань, это когда висишь в воздухе и тебе не на что опереться», – ответил мастер. Что ж, возможно, произошедшее со мной в Калифорнии и имело отношение к чань. Но я привык прочно стоять на ногах, и когда земля подо мной зашаталась, рад был ухватиться за что угодно, лишь бы не упасть. Эта девушка, за время общения с которой я не почувствовал ни толики фальши, стала моей спасительной соломинкой.

«Интересно, что будет дальше»? – подумал я. «За деньги ручайся, за людей никогда», – так обычно говорил учитель, и только со временем я понял, насколько он прав. Порвать с ней отношения? Логика требует именно этого. Сознание подсказывает, что никаких обязательств перед Юлей у меня нет. В конце концов, я ни единым намеком не давал ей возможности подумать, что наши отношения могут вылиться во что-то большее, чем обычный мимолетный роман. Иски адвокатской конторы Морозова против журналистов, позволивших себе лишнее в описании наших с Юлей отношений, уже сделали ее весьма обеспеченной женщиной. Казалось бы, самое простое – это сказать сейчас: «Извини, дорогая, нам было хорошо с тобой, но наши пути расходятся», подарить коттедж в Ливадии или Новом Афоне и проститься навсегда. Она бы поняла, а я был бы избавлен от опасения, что подпустил кого-то слишком близко к себе, слишком привязался к кому-то. Когда живешь на огромной скорости, даже незначительное препятствие может привести к катастрофе. Я не мог позволить ей остаться около себя. Этому противились и логика, и опыт... но этого требовало мое сердце.