Пророк - Шидловский Дмитрий. Страница 61

Собравшиеся снова переглянулись. Император нервно постучал пальцами по крышке стола.

– Вы действительно убеждены, что Гоюн скрывается на афгано-пакистанской границе? – спросил он меня.

– Вовсе нет, – пожал я плечами. – Я назвал это место навскидку. Он может быть где угодно.

Государь недовольно хмыкнул и повернулся к Нессельроде:

– Проверьте эту версию. Дайте поручение вашей резидентуре в Кабуле, отрядите авиа– и вертолетные патрули.

– Будет исполнено, ваше величество, – ответил генерал.

– У вас есть еще какие-либо идеи? – обратился ко мне государь.

– Есть, ваше величество. Но для начала я бы предложил оставить поиски.

Из уст собравшихся вырвался вздох удивления.

– Мы не можем себе этого позволить, – произнес государь. – Как великая держава, мы не можем позволить кому-либо покушаться на наших граждан и оставаться безнаказанными. На этих принципах наша держава стоит уже более восьмидесяти лет. Благодаря им мы стали ведущей страной мира. В этом наша сила.

– И эту нашу силу как слабость использует Гоюн, – улыбнулся я.

– Поясните, князь, – кажется, государь начинал сердиться.

– Все просто, ваше величество. Это не сила, это принцип, который мы возвели в закон: Российская империя всегда и везде защищает интересы своих граждан и карает покусившихся на них. Одно время это давало нам сильные позиции, но теперь ослабляет. Подлинная сила в свободе действий. А у нас нет маневра, нет свободы. Мы не можем не действовать так-то и так-то, а следовательно слабы. Гоюн этим и пользуется.

– Но что будет плохого в том, что мы будем преследовать преступника? – спросил государь.

– Вопрос в том, где и как мы его будем преследовать, – ответил я.

– Где угодно, – заявил государь.

– Любыми средствами, – добавил Шебаршин.

– Не считаясь с государственными границами, – объявил Нессельроде.

– Так было всегда, со времени свержения большевиков, – заключил Вольский.

– Но сейчас не тысяча девятьсот двадцать пятый год, – возразил я.

– Что вы имеете в виду? – пристально посмотрел на меня император.

– Извольте. Когда Корнилов объявил об отсутствии срока давности по преступлениям, совершенным большевиками, весь мир отнесся к этому с пониманием. Опубликованные в прессе материалы открытого судебного процесса о большевистских зверствах убедили мир в том, что большевики повинны в преступлениях против человечности. Да и что говорить, большевистская революция сильно напугала власть предержащих во всех уголках мира. Тогда мы пользовались широчайшей международной поддержкой, разыскивая большевистских преступников. И когда ваш царственный дед, ваше величество, провозгласил в качестве приоритетов государственной политики сбережение народа и законность, это вызвало широкое одобрение во всем мире. Наша страна впервые провозгласила, что высшей ценностью для нее является жизнь ее граждан. Она впервые признала, что закон выше воли отдельных людей. Для России это стало допуском в клуб цивилизованных держав. Прошло время, и народы третьего мира увидели в ней ту силу, которая поможет им избавиться от колониального гнета. Тогда мы тоже пользовались поддержкой мирового сообщества и на уровне властей, и среди обывателей. Наконец, настал период холодной войны с США, и законность наравне с соблюдением прав личности стала нашим идеологическим оружием. Мы верили в свои идеалы – и победили. Но наша святая приверженность своим принципам была видна не только нам. Это видели и другие народы, и именно поэтому даже после кризисов в Нигерии и Пакистане действия российской армии не были осуждены на мировом уровне, хотя формально являлись нарушением суверенитета независимых государств.

– И что же изменилось сейчас? – нетерпеливо спросил император. – Сейчас мы действуем исходя из тех же принципов, только возможностей у нас прибавилось. В политике двойных стандартов нас обвинить по-прежнему нельзя. Что не так?

– Тогда мы были одной из ведущих мировых держав, теперь мы единственная мировая держава, – ответил я.

– И что с того? – фыркнул Вольский. – Если остальные сошли с дистанции, мы, естественно, стали единственными лидерами. Вы же не будете отрицать, князь, что мировое доминирование России принесло планете стабильность и прогресс.

– Не буду. Но, надеюсь, и вы не будете отрицать, что надсмотрщик, как бы он ни стремился к идеалу, раздражает любого нормального человека. Я уж не говорю про целые нации.

– Но наш порядок справедлив, – возразил Нессельроде.

– С нашей точки зрения. А вот французы жалуются, что наша киноиндустрия губит их кинематограф. В парижских кинотеатрах идут сплошь русские фильмы, французских днем с огнем не найти. Когда же французское правительство вознамерилось ввести квоты на показ и субсидировать своих кинематографистов, Евразийский союз пригрозил санкциями за недобросовестную конкуренцию.

– Но ведь это справедливо, – пожал плечами Вольский.

– Представьте, что у вас нет возможности смотреть отечественные фильмы, – ответил я.

– Законы рынка есть законы рынка, – не унимался Вольский.

– А национальное самосознание есть национальное самосознание. Пусть французы проиграли экономическую войну, но им обидно, что гибнет их собственная культура. Японцев унижает мысль о том, что основу их экономики составляют русские сборочные предприятия. А каково голландцам, у которых шестьдесят процентов продаваемого в стране сыра импортируется из России? Они просто не хотят с этим мириться. Доминирование России может быть сколько угодно экономически обосновано и исторически обусловлено, но проигравшим от этого не легче. Их сердца протестуют. Это естественная психология любого бедняка, который видит богача-соседа. Бедняк не желает видеть объективную реальность, его воображение всегда рисует иную картину мира, а в конфликте разума и воображения обычно побеждает воображение. Посмотрите, как популярна на Западе, и особенно в Америке, альтернативная история и альтернативная фантастика. Побежденные стремятся победить хотя бы в мечтах, но лишь единицы признают, что причиной их поражения являются их собственные ошибки. Большинство склонны искать козла отпущения, а кто может лучше подойти на эту роль, как не успешный сосед? И если раньше в операциях наших вооруженных сил они видели восстановление справедливости, то теперь увидят агрессию империализма.