Пророк - Шидловский Дмитрий. Страница 80

– Что же, господа, надо принимать решение, – подытожил государь. – Время не терпит. Впрочем, скоропалительные выводы тоже никому не нужны. Давайте сделаем перерыв часа на полтора, да и пообедаем заодно. Для вас накрыт стол в Мальтийском зале. Не смею более задерживать.

Я вышел из зала для совещаний, подошел к окну и облокотился на мраморный подоконник. Передо мной расстилался заснеженный парк, парк, где меня впервые посетили странные видения о былом и грядущем. Как жаль, что мне больше так и не довелось увидеть того прекрасного города, который пригрезился в поместье Гоюна! Внезапно я, как и тогда, ощутил уже знакомую дрожь. Какое-то новое видение, как всегда не спросясь, намеревалось предстать передо мной, и я расслабился и, уже заранее содрогаясь, приготовился увидеть новые потоки крови, неурядицы и катастрофы.

Однако возникшая передо мной картина оказалась сюрпризом. Я очутился в пещере, освещенной керосиновой лампой, в тусклом свете которой едва различалась грубо сколоченная мебель. Прямо передо мной, в бухарском халате и туфлях без задников на босу ногу, сидел Гоюн.

– Так вот ты где, – усмехнулся я.

– У меня таких много, – ответил он. – Не найдете.

– А нам и искать не надо, – улыбнулся я. – Другие найдут. Ты ведь даже не знаешь, какой я тебе подарочек приготовил.

– Я тебе тоже. Даже два.

– Что же, посмотрим кто кого.

– Посмотрим. Хотя мне жаль, что ты не на моей стороне.

– Мог предположить.

– Предполагал, но все же надеялся.

– Жалеешь, что не убил?

Он чуть помедлил.

– Нет. Такого мастера, как ты, убивать грех.

– Жизнями простых смертных ты не брезгуешь.

– Простые смертные мне неинтересны. Они даже не понимают, что происходит. А вот ты понимаешь.

– Да. А еще я знаю, что мы воюем чужими руками.

– Придет время – сразимся и врукопашную.

– При любом исходе?

– Да. Это карма. Когда-нибудь, возможно, ты тоже научишься видеть эти вещи. Наша судьба – ставить точку своими руками. Потому, между прочим, и ваши предки вынуждены были сами убивать Распутина.

– Ты и вправду считаешь, что продолжаешь его дело?

– Нет, но мы похожи.

– С Распутиным? Чем же?

– И он, и я... и ты, кстати, видим, что мир куда обширнее и многообразнее, чем тот вольер, в который загнала людей их собственная тупость. И он, и ты, и я понимаем: то, что считается высшим благом здесь, на самом деле не более чем пустышка в руках младенца. И он, и ты, и я понимаем, что, увлекшись этими игрушками, человечество забыло про главное. Но все мы трое: и он, и ты, и я – играем по правилам вольера. На этом, правда, сходство заканчивается, дальше начинаются различия. Я хочу вывести людей на свет. Ты жалеешь их размякшие мозги и всеми силами оберегаешь вольер. Ну а Гришка тогда вообще струхнул. Вся его жизнь в последние годы – это борьба за сохранение своего статуса и ожидание пули в спину, оттого и пил, и распутничал. Ничем другим, кроме той ночи в твоем доме, это закончиться не могло. Чтобы выжить, пророку надо быть хищником, а не трепетной ланью. Это закон.

– Христос так не считал, – заметил я.

– И чем кончил? – губы Гоюна сложились в насмешливую гримасу. – Только не говори мне, что с креста он донес свои истины всему миру. Только не говори мне, что его проповеди и поповские сказки – одно и то же.

– Не буду говорить, – пообещал я.

– Тогда почему ты вышел на бой против меня? – спросил Гоюн. – Почему защищаешь этот лживый, насквозь прогнивший мир? Скажи мне, князь, как ты собираешься заставить это стадо меняться, если не хочешь выгнать его в чисто поле? Да, там волки. Там опасно, голодно и страшно. Но как иначе им научиться думать самостоятельно, если не лишившись иллюзорной защиты и привычных кормушек?

– Ах, Гоюн, – я печально улыбнулся, – стадо баранов в ночном лесу становится испуганным стадом баранов, а не боеспособным легионом. Ты думаешь, что заставишь людей думать и искать, низвергнув мир в хаос? Никогда. Те, кому нужны лишь кормушки и забор, будут искать новые кормушки и строить новый забор. Да ты и сам это понимаешь, если уже примерил на себя корону будущей империи. Ты думаешь, что, возглавив их, сможешь что-то поменять? Никогда. Дашь им укрытие после бури – сделают тебя новым идолом. Заставишь сдавать экзамены по духовности – будут покупать дипломы. Да и толпу проводников, которые огнем и мечом понесут твое учение в массы, можно себе представить. Русь так однажды уже крестили. А какая инквизиция расцветет после твоего ухода, Торквемада в гробу перевернется. Впрочем, ты этого не увидишь. Но тебе предстоит увидеть реки крови еще при жизни, когда наступит призываемый тобой хаос. Ты сможешь перенести это, когда увидишь, как по твоей вине гибнут миллионы?

– Ради великой цели, чтобы миллиарды встали на верный путь.

В комнате воцарилась тишина. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза.

– Нет, Гоюн, я не дам тебе этого сделать, – произнес я. – Не будет блага в деле, которое замешено на крови. Лучше убей меня сейчас, потому что иначе я уничтожу тебя.

– Дьявол Мо, младший брат всех Будд и их злейший враг! – скривился он. – Как жаль, что ты не можешь видеть так же далеко, как вижу я! Твой взор простирается не дальше грядущей бойни, а я вижу землю обетованную. Я знаю, как туда привести людей.

– В том и беда человека с мощным интеллектом и образным мышлением, что ему очень сложно отличить виденное от выдуманного.

– Значит, и ты не застрахован от ошибок. Скажи, – он подошел ко мне почти вплотную, – ты видел что-нибудь за бойней?

Слово «видел» он подчеркнул.

– За твоей – не много. Я видел лишь большую войну.

– Я тоже, – быстро кивнул он.

– Я видел, что Россия и ее союзники, выстоят.

– Возможно, – процедил он.

– Но я видел, что ты создашь другую империю, равную нашей по силе. Центром ее будет Китай.

– О да! – расцвел он в улыбке. – Но дальше. Дальше.

– Противостояние, Гоюн, а противостояние никому не приносило счастья: ни победителям, ни побежденным. Вы проиграете и будете ввергнуты в разорение и новый хаос, а в России возродится абсолютная монархия. В конце концов, как любая абсолютная власть, она приведет к новому коллапсу. Цивилизация будет вынуждена пойти на новый круг. Круг, а не виток, Гоюн.