Ошейник позора - Шилликот Зеб. Страница 20

Глава 22

На следующее утро, едва поезд остановился, как Джаг первым выскочил из "холодильника". Сейчас он думал только об одном – как бы поближе подойти и осмотреть второй вагон.

Это было неосторожно с его стороны – Джаг понимал, что может нарваться на неприятности, но его тянуло ко второму вагону помимо воли. Один из охранников окликнул его, когда он уже был на полпути до цели.

– Эй, ты, куда бежишь? Иди лучше помоги мне!

Остановившись, Джаг подчинился. Нужно было открыть заклинившуюся дверь одного из новых вагонов, прицепленных накануне в Томболл Пойнте. Вместе с охранником они быстро справились со строптивой дверью, и Джаг увидел, что внутри вагон был разделен на отсеки с сиденьями-скамейками, которые легко раскладывались в спальные места.

От неожиданности Джаг остолбенел: обитателями нового вагона оказались женщины с детьми. К двери вагона понесли деревянные сходни, и он оторопело смотрел, как необычные пассажиры спускаются из вагона на землю. Это было и вправду прелюбопытное зрелище. Большинство женщин поражали безобразной толщиной, они буквально заплыли жиром. Их руки были ничуть не тоньше бедер нормальных людей, а бедра напоминали обрубки толстенных деревьев. Они передвигались медленно, тяжело переваливаясь с ноги на ногу и останавливаясь через каждые три шага. Малейшее усилие вызывало у них одышку. Пот ручьями стекал с их лиц. Каждая из женщин-мастодонтов вела за руки двоих детей, что помогало ей сохранять равновесие.

При виде этого странного кортежа, вызвавшего насмешки и хохот окружающих, Джага затрясло от отвращения.

Он хотел было продолжить свой путь, но в этот момент, обернувшись, заметил приотставшую женщину с ребенком на руках. Она не походила на других, разве что кожа ее – молочно-белая, почти прозрачная – была такой же, как и у толстух. В остальном, насколько бросилось в глаза Джагу, она отличалась довольно высоким ростом и хорошим сложением. Джаг замер, не в силах отвести взгляд от ее красивого лица с правильными чертами, слегка вздернутым тонким носом и умными зелеными глазами. Длинные и черные как смоль волосы делали ее похожей на дикарку.

Встретившись с ней взглядом, Джаг почувствовал необычную дрожь в коленках. Обычно он очень трудно шел на контакты с людьми, испытывая к ним обоснованное недоверие, но теперь ему захотелось подойти к ней и заговорить, словно от этого зависела его жизнь.

– Меня зовут Джаг, – представился он.

– А меня Монида, – улыбаясь, ответила она. – А это Энджел.

Джаг взглянул на ребенка, сидевшего у нее на руках, и его улыбка начала медленно угасать.

Энджелу было около пяти-шести лет, не больше. Джаг так и не понял, мальчик он или девочка, хотя это и не имело значения. Он показался Джагу куклой, странной куклой. Прежде всего, в глаза бросалась его непропорционально огромная голова, на которой почти ничего не было. Это впечатление создавалось из-за необыкновенно широкого выпуклого лба, который доходил до середины щек. У Энджела не было ни глаз, ни бровей, ни век. Грубо говоря, его лицо напоминало фасад дома без окон. Вместо ушей – два отверстия, окруженные рубцами, крошечный нос напоминал сглаженный бугорок. Нормальный рот с красиво очерченными губами казался совершенно неуместным в этой череде кошмарных ошибок природы.

Но на этом аномалии не кончались. У Энджела отсутствовали руки, а тонкие, длинные ноги, казалось, вообще не имели мышц.

Ссутулившись из-за двух горбов на спине, он, тем не менее, старался держаться прямо и без конца крутил головой из стороны в сторону, словно опасался окружающего мира, который воспринимал только на слух.

Растерявшийся Джаг не знал как себя вести, но в этот момент серия пронзительных свистков возвестила о появлении Галаксиуса.

Охранники заторопились, и Джаг вынужден был вернуться назад к своей группе, где его ждала Роза. С наигранной непринужденностью она спросила:

– Ну что, видел этот вагон? Ты доволен?

– Я не успел, – признался Джаг.

На этом им пришлось прекратить разговор, так как Галаксиус приготовился произнести речь.

Джаг не видел его с того самого вечера, после которого впал в немилость, но теперь Галаксиус выглядел гораздо лучше.

Вся его речь свелась к объявлению о проведении марафона, назначенного на послезавтра. Новость встретили с большим энтузиазмом, которого совершенно не понял Джаг.

– Это соревнование по бегу, – просветила его Роза, когда он поинтересовался причиной всеобщего ликования. – Участники марафона побегут за поездом и попытаются догнать его. Радиус действия Шагреневой Кожи будет существенно уменьшен, так что, как ты сам понимаешь, дремать не придется. Поезд остановится, как только победитель догонит последний вагон.

– Но ведь это ужасно!

Роза пожала плечами.

– Не более, чем все остальное. Победитель имеет право попросить у Галаксиуса все, что захочет, разумеется, в разумных пределах.

– Например, свободу?

Роза хихикнула.

– И не мечтай! Зато можно попросить право распоряжаться чьей-либо жизнью или смертью. Это прекрасная возможность избавиться от того, кто мешает тебе...

– Что ты хочешь этим сказать?

– Спиди – чемпион по марафону. В течение трех последних лет он выигрывал все состязания. Ты его унизил, и на сей раз он попросит у Галаксиуса твою голову. Единственное, что тебе остается, – это победить его!

Джаг почувствовал, как ледяная рука сжала его сердце.

Стоя неподалеку, на него с ненавистью смотрел улыбающийся негр.

Глава 23

С этого дня жизнь в "холодильнике" серьезно осложнилась для Джага.

Сообщение о марафоне перевернуло устоявшийся порядок. Спиди вновь обрел силу, и все обитатели вагона из кожи вон лезли, демонстрируя свою неприязнь к Джагу и ублажая вчерашнего деспота и, без сомнения, завтрашнего тирана.

Как ни странно, на этот раз самому Спиди пришлось успокаивать обитателей вагона, следить за их настроением, гасить вспыхивающие стычки.

Он вновь обрел прежнее величие и, как следствие того, даже некоторое красноречие. Однако он остерегался слишком явно демонстрировать свое высокомерие, не столько из-за ложной скромности, сколько из-за осторожности.

Часами он тренировался, выполнял упражнения на развитие гибкости, поднимал тяжести, беспрестанно заставлял своих прихлебателей массировать его, толкуя при этом о различных фазах предстоящего забега, который ознаменуется его одиннадцатой по счету победой.

Роза, единственная, кто сохранил верность Джагу и не переметнулся в лагерь негра, повторяла:

– Если Спиди победит, моя жизнь превратится в сущий ад!

– Вот уж не думал, что лишил тебя рая! – парировал Джаг.

– Ты умеешь постоять за себя, но умеешь ли ты бегать?

Джаг задумался.

– Как и все, но откуда мне знать, достаточно ли этого для победы?!

Теперь Джаг без конца думал только об этом. Что он может противопоставить Спиди? Он знал, что вынослив, упрям, способен на длительные усилия, но хватит ли этого, чтобы обойти негра, ведь тот выше ростом, худощавее и легче, хотя, вместе с тем, довольно мускулист.

– Как долго длится марафон?

– Когда как...

– А поконкретнее ты можешь?

– Поезд остановится, как только его догонят. Все зависит от того, кто прибежит первым.

– Так сколько на это понадобится времени, хоть примерно?

– Не знаю... Час, может два. Я никогда не засекала.

Джаг кивнул. Все эти разговоры ни к чему не вели. Все станет ясно на состязаниях. Придется подстраиваться под бег негра, держаться рядом с ним и в последний момент постараться обойти его. Это единственно приемлемая тактика.

Джаг стремился не думать о предстоящем испытании и не обращать внимания на тягостную атмосферу "холодильника", на бахвальство Спиди.

Когда это ему удавалось, перед его внутренним взором возникал образ Мониды, ее нежное, прелестное лицо. Теперь Джаг жил только ожиданием утра и надеждой вновь увидеть ее во время остановки поезда. А увидев, он не сводил с нее глаз, опуская их лишь тогда, когда она сама смотрела на него. В таких случаях Джаг отворачивался и делал вид, что интересуется чем-то другим, хотя прекрасно понимал, что ведет себя глупо. Видел бы его старый Патч! На протяжении всего пути Джаг пожирал Мониду взглядом, но не осмеливался подойти к ней и возобновить знакомство. Собственно, он и не знал, что сказать ей. И прежде всего потому, что чувствовал себя неуклюжим и неловким, но больше всего из-за Энджела. Джагу казалось неприличным изливать свою душу в присутствии ребенка. К тому же он ничего не знал ни о ней самой, ни о том, что связывает ее с Энджелом. Джаг просто смотрел на нее, забывая подчас даже о еде.