Демоны - Ширли Джон. Страница 62

– Именно. Сознание сердца, сознание ума и сознание плоти, причем это последнее заключает в себе не только сексуальность, но также – что вы на это скажете? – всю плотскую природу. Инстинкт и все прочее. Как видите, он держит руки наготове, чтобы направлять свой ум, чтобы открыть сердце энергии созидания и чтобы контролировать инстинкты – сексуальный центр; перенаправить его энергию. Посмотрите, если вглядеться внимательнее в его руку, он не ласкает, а защищает, прикрывает эту часть своего существа. Он сберегает энергию, но не высвобождает ее плотским способом.

Она кивнула. Рука идола, как она теперь видела, находилась впереди вырезанного в камне фаллоса, но не дотрагивалась до него. Она отступила назад, рассматривая идола сверху донизу. Кивнула.

– Кисти его рук расположены симметрично, в связи друг с другом, символизируя, что эти вещи находятся в равновесии. И третий глаз больше других и открыт шире – указывая на сознание, которое, так сказать, раскрыто широко.

– Вы правы. – Он торжественно кивнул. – Однако – это вы говорите со мной о значении этой фигуры, юная леди, или?…

Она озадаченно посмотрела на него – затем она поняла.

– Или они, вы хотите сказать? Но они не… говорили через меня уже давно. Я не уверена, что они вообще по-прежнему там.

Он серьезно кивнул.

– Возможно, они там не так, как прежде, но… «Подними камень, и узришь меня; расщепи дерево, и я буду там…»

– Я пыталась распознать ваш акцент – вы не возражаете, что я интересуюсь этим? Вы очень хорошо говорите по-английски, и, как мне кажется, с легким британским акцентом. Но похоже, что это не родной ваш язык.

Он сделал красноречивый жест, выражавший подтверждение и самопринижение.

– Я обучался в Итоне и Оксфорде, но фактически я иранец. Я жил в Англии и после окончания университета немного путешествовал – но затем вернулся обратно в Иран. После падения шаха я бежал… ну, скажем, в некий монастырь в Египте. И оттуда меня послали сюда. Я живу здесь, наверное, уже лет восемнадцать; я здесь нечто вроде смотрителя и… это можно сравнить с телефонным оператором. Это очень могущественное место.

– После падения… – Она посмотрела на него более внимательно. Этот человек был гораздо старше того возраста, на который выглядел. Затем она вспомнила, что он сделал для Маркуса. – Ох! Прошу прощения – я до сих пор не до конца проснулась; все это так ошеломило меня. Я же до сих пор не поблагодарила вас! Вы спасли жизнь моему сыну!

– Это меньшее, что я мог сделать. И я не уверен, что он бы действительно умер. Знаете, я подозреваю, что это была атака. Они могут порой изменять законы вероятности, слуги этого Несомненного. Возможно, они направили зараженную воду к вашему мальчику.

Ее дыхание пресеклось.

– Вы думаете, они… действительно? Они целят в него? – Она подняла взгляд на обрыв и не смогла разглядеть Маркуса. Если против него были направлены какие-то злобные влияния, могли ли они сделать так, чтобы он оступился там, наверху?

– Возможно. Насколько я понимаю, в их распоряжении тепафон.

Она, прищурившись, смотрела на него, ожидая разъяснения. И с каждой секундой все менее понимая, куда мог деться Маркус.

– Как я вижу, вы не знаете – впрочем, разумеется, вы не знаете. У ордена FOGC – предшественника тех, кто вызвал нашествие демонов – есть некий инструмент. Он использовался Тевтонским орденом, чтобы поражать врагов на расстоянии. Они используют его, чтобы направлять то, что они называют «одической» силой – мы ее называем другим именем, разумеется. Или они могут выкачивать из человека одические энергии, вызывая издалека болезнь и смерть. Этот инструмент сделан из линз, медных спиралей и медных пластин. Внутрь прибора помещается изображение жертвы, затем через него пропускается электричество, а для того чтобы его направлять, используется психическая сила. Он может быть использован также для того, чтобы проецировать душу в другие миры для различных целей. Поистине замечательное изобретение. Насколько я понимаю, некоторые современные приборы, с некоторыми модификациями, могут быть превращены в тепафоны…

Но она слушала уже вполуха, вглядываясь мимо изъеденного загадочного лица идола в отверстие пещеры, располагавшееся над его головой, ближе к правому плечу.

– Маркус!

– А куда пошел мальчик? – спросил Араха, и нотка озабоченности проскользнула в его голосе.

– Он забрался туда, наверх – искал Ньерцу, как мне кажется.

– Туда, внутрь? Но это слишком скоро! Я не успел подготовить вас к тому, что должно с ним произойти… – Он положил руку на ее плечо; жест был сочувственным – и она испугалась.

Она отодвинулась от него.

– О чем вы говорите? Что с ним должно произойти? Почему нас вызвали сюда?

– Мать? Ты звала?

Это был голос Маркуса – ведь это был голос Маркуса? – идущий откуда-то сверху.

Она подняла голову, чувствуя, как ее затопляет облегчение от того, что она видит, как он спускается вниз по расщелине от устья пещеры. Ньерца также вышел из пещеры, пристально поглядел на нее сверху и начал спускаться по тропинке, которая зигзагом проходила по поверхности обрыва. В наклоне его плеч ей почудилось огорчение. Или она это придумала?

Маркус слез вниз по расщелине.

– Насколько полным энергии я себя чувствую. Поразительно!

Мелисса уставилась на него.

– Маркус? – На его лице было выражение, которого она не узнавала; казалось, оно было здесь не на месте. В нем была незнакомая ей глубина, новая отстраненность. И еще… он никогда прежде не называл ее «мать». Только «мама».

Он вглядывался в нее снизу вверх с чем-то наподобие нежной очарованности.

– Моя мать…

Внезапно она почувствовала, насколько холоден ветер, услышала, как песок шуршит о камень.

– С тобой все в порядке? – Она обвила его руками, и он позволил ей обнять его, но казался настороженным, почти смущенным.

Араха печально покачал головой.

– Ньерца не должен был действовать так скоро…

– Он ничего не делал – не непосредственно, – тихо сказал Маркус, поворачиваясь, чтобы взглянуть на обрыв. – Его молитва была общего характера, но она словно бы наполнила пещеру светом, который не может быть виден плотскими глазами. А потом… я оказался здесь – полностью здесь. И сама пещера… – И тут он сказал что-то на другом языке. Он звучал как датский или…

Араха угрюмо кивнул.

– Здесь множество древних могущественных воздействий. Мелисса почувствовала, что ее замешательство переходит в закипающий гнев.

– О чем вы говорите?

Маркус отступил на шаг от своей матери и взял ее руки в свои, глядя на нее вверх с печалью и состраданием. Он мягко заговорил:

– Мать, произошло то, что моя коренная душа проявилась в моем сознании. Это было необходимо для того, чтобы защитить меня и чтобы я мог оказаться полезен в грядущей битве. Именно поэтому мы и пришли сюда – чтобы это могло произойти. Мы встречались до этой жизни, мать. Я умер и был воплощен в этом мальчике – но та, прежняя личность оказалась потерянной, погребенной. Теперь я больше не ребенок – во всяком случае, ментально. Я тот, кем был, когда умер в последний раз. В последний раз, видишь ли, меня звали Мендель. Если тебе это будет приятно, мать, ты можешь продолжать называть меня Маркусом. – Мальчик взглянул на Араху, вздохнул и продолжил: – Мне тоже трудно адаптироваться к этому. Послушайте, у вас не найдется бренди? Я бы выпил пару глотков.

Ньерца присоединился к ним; он посмотрел на нее и опустил взгляд в землю.

– Простите меня, – сказал он.

Подвальная камера в Ашгабате

Айра, дрожащий и обнаженный, сидел в углу камеры, пытаясь определить, сколько сейчас может быть времени и день это или ночь. Он сидел на корточках, обхватив себя руками. Он был мокрым, несмотря на то что пытался хотя бы немного вытереться от холодной воды, которую на него вылили; было так холодно, что он чувствовал боль. Два плотных усатых человека пришли к нему в три часа ночи и сорвали с него одежду, потом – без единого слова, не считая нескольких случайных слов, брошенных один другому на их собственном языке – вылили ведро холодной грязной воды ему на голову. После этого они забрали с собой его одежду и постель и ушли, вновь закрыв дверь.