И пришел Город - Ширли Джон. Страница 7

Сотканный компьютером машинный долбеж гулко отражался от кирпичных стен, дребезжал в витринах магазинов. Коул тяжело вздохнул. А Кэтц так наоборот – чего-то там подсвистывала, бойко подскакивала и время от времени лихо футболила попадающиеся навстречу мятые жестянки.

– Слушай, – тихонько спросил он у Кэтц, которая что-то себе нахмыкивала, шмыгая туда-сюда молнией на своей кожаной куртке, – а что он такое этим балаганщикам сказал, что они накинулись друг на друга?

Она хихикнула.

– Он рассказал этому, с ножом, как его лучший друг – ну, тот, которого он потом пырнул, – трахается с его женой. И тот, с ножом, пырнул лучшего своего друга, потому что друг этот был его любовником и, как я поняла, должен был трахаться только с ним и ни с кем другим; а тут получается, что он трахает его жену – это же прямая измена!

– Уяснил. Ну, а насильник?

– Насильник? Это был брат того, которого пырнули. Всю свою жизнь он желал свою сестру. И тут Город возьми и открой ему правду – что сестра путается с его старшим братом, а он сам вызывает у нее рвотный рефлекс; тем не менее, она всю дорогу пудрила ему мозги и кайфовала от того, что вот он ее хочет, а она его к себе на дух не подпускает.

– И они все это восприняли за чистую монету. И ни в едином его слове не усомнились.

– Да, ни в едином. С ним не поспоришь – он как боеголовка в полете. А что, ты бы усомнился?

– Нет. Вот он я, разве не видно? Слушай, а куда мы идем? И почему он нынче ночью здесь? Почему он вообще среди нас? И каким образом?

– Он желает познать себя изнутри, с изнанки. Стремление вполне естественное. Как бы пробует себя на ощупь – проверяет рефлексы, разведывает, прикидывает на вкус; в общем, доказывает, что существует. Каким образом? Коллективное бессознательное завладело человеком и преобразило его. Он его воплощает – подводит кризисы к их логическому концу, обнуляет жизненные коллизии за счет того, что «чему быть, того не миновать».

– Кэтц, своими загадками ты меня изводишь. Тебе просто нравится, когда у меня мозги набекрень.

– "Я встрече рад, знакомы мы.

Неужто не узнали?

Да, в том и суть моя, чтоб вы

хлопали глазами" [3]

Субботняя ночь была в самом разгаре. Пешеходы целеустремленно торопились по своим делам, ничего, кроме этой мысленной цели, перед собой не видя – ни дать ни взять ослики, трусящие за маячащей впереди морковкой. Поэтому никто и не замечал, что у грохочущего своими дискодецибеллами Города нет при себе ни магнитофона, ни даже плейера.

В отдалении жесткие контуры улицы плавно переходили в мишурную панораму преломляющихся огней неоновых вывесок, реклам, светофоров, глянцевито поблескивающего металла; подрагивающее зарево света просеивалось сквозь призрачную завесу смога с примесью угарного газа и пара из канализационных люков.

Теплый бриз смешивал запахи барбекю и мусорных баков. Коул почувствовал, что нездоров.

И еще – что нервы на взводе. Город перед глазами казался неестественно, до выпуклости ярким; все эти звуки – свист мальчишек, немолчное гудение транспорта, визг тормозов – были нестерпимо громкими.

Головная боль и тошнота навалились сообща, вызывая общий упадок сил. Но более всего хотелось загасить эту чудовищную дискомузыку… Однако при этом Коулу и в голову не приходило просто прекратить следовать за Городом.

Они поравнялись с Чайна-тауном – половина вывесок превратилась теперь в ребусы, неоновые загадки. Склон становился круче, и боль все ощутимее пульсировала в висках. На перевале ненадолго остановились, чтобы полюбоваться раскинувшимся горизонтом. В зеркальных очках Города отразилась зыбкая диаграмма бесчисленных огоньков; его чуть приоткрывшиеся губы неслышно выдохнули какое-то слово.

Слева донеслось эхо звонкого мальчишеского смеха. Город повернул туда, в темную боковую улочку, где у задних дверей китайских лавок грудами лежал мусор и воняло рыбой и гнилыми овощами.

С десяток кварталов прошли молча и быстро, пока Чайна-таун не остался позади, а дорога круто не пошла под уклон (приходилось даже притормаживать) через фешенебельный жилой квартал высоких, несколько надменных особняков в викторианском стиле, стоящих друг к другу впритирку.

Город внезапно остановился и повернулся к веренице домов слева. Оголтелое диско понизилось до шепота.

И тут двери сразу трех домов, стоящих рядом, с шумом распахнулись. Из них опрометью выскочили пятеро – две супружеские пары из ближних и одна старуха из того, что подальше. Метнувшись вниз по деревянным ступеням, они на ходу образовали полукруг и с раскрасневшимися лицами сбежались туда, где под уличным фонарем стоял Город, а также Коул с Кэтц. Коул уставился на Город, по-прежнему не веря глазам: на том были теперь чопорная серая тройка и дорогие, до блеска начищенные туфли.

Обеим парам было под шестьдесят; судя по всему, люди довольно состоятельные. У первых были продолговатые нордические лица, темные волосы с проседью (мужчина даже успел прихватить стильный узкий галстук, который сейчас с демонстративной невозмутимостью завязывал). Вторая пара была как была – в пижаме и халате: лысый приземистый мужчина шумно дышал, отчего щеточка его усов забавно топорщилась, тапочки нервозно шлепали по тротуару; его жена, не успевшая снять сеточку со своих пегих волос, цепко смотрела на Город сквозь толстые стекла очков. Пятой была старуха в тапочках и белом халате, из-под которого торчала синяя комбинация; на голове – сеточка, украшенная капроновыми розочками. В правой руке она сжимала фонарик, в левой – небольшой никелированный пистолет. Темные круги и морщины вокруг глаз придавали ее взгляду горечь. Первой заговорила, собственно, она:

– Какая еще тревога? – Она обернулась и оглядела свой дом с таким видом, будто ожидала увидеть его в объятиях пламени. – Мне показалось… – Она выглядела растерянной.

– Что значит «показалось»? – с дрожью в голосе перебила женщина в халате. – Мы слышали, кто-то крикнул: «Тревога! Бегите все на улицу!» – да так, черт побери, громко, я думала, барабанные перепонки лопнут. Господи, я уж подумала, что служба антитеррора…

– Да-да, мы тоже слышали, – подтвердил пожилой мужчина с чуть заметным немецким акцентом. – Официальный такой голос: «Внимание! Всем на улицу!»

Повернувшись, они как один впились взглядами в Город, ожидая разъяснений.

– Вы хотите сегодня увидеть ваших детей?

Коул впервые услышал, чтобы Город говорил. Голос был холодный, но зычный. Лицо снова изменилось: тот же массивный подбородок, только нос теперь с ярко выраженной горбинкой, а уголки губ брюзгливо опущены – эдакий обремененный собственным авторитетом чинуша. Очки те же, зеркальные. С деловым, официозным видом он полез во внутренний карман и извлек оттуда черную книжицу удостоверения, которую предъявил в развернутом виде: «ДПСФ (Департамент полиции Сан-Франциско). Отдел по борьбе за нравственность».

– Наших… детей? – переспросила старуха с плохо скрытой надеждой в голосе.

– Да. Если последуете сейчас. Оружие и фонарик оставьте в почтовом ящике, и пойдемте.

– Прямо сейчас, среди ночи? – осведомилась матрона в черном пеньюаре недовольным тоном.

Город кивнул. И указал на улицу позади себя.

Коул повернулся и оторопело увидел два такси с ярко зажженными фарами и открытыми наготове дверями – даже не слышно было, как подъехали. Лица обоих шоферов скрывала тень.

Спорить было не о чем. Все расселись по такси. Старуха – в ту же машину, что и Коул, на переднее сиденье. Обе пары сели в заднюю машину. Дискомузыка Города, зажатого между Коулом и Кэтц сзади, звучала тихо и отдаленно. Старуха, похоже, не слышала ее вообще.

Кэтц пристроилась справа от Города. Тот прижал Коула к двери. Рука Коула, невольно притиснутая к боку Города, лежала словно на глыбе холодного гранита. Чугунной балкой ощущался его локоть, что вжался Коулу в бедро. Город сидел отрешенно, пристально глядя вперед. Впервые его очки были видны так близко.