До свидания, мальчики! - Балтер Борис Исаакович. Страница 18

– Ничего особенного, – сказала Катя. – Все очень хорошо получилось. Сестра говорит: при воинских частях бывают вольнонаемные врачи. Во время войны кого-нибудь из вас обязательно ранят, и я буду лечить.

Катина сестра работала официанткой в «Поплавке». А прежде она работала в столовой для летчиков. Она, конечно, знала, – бывают вольнонаемные врачи в воинских частях или нет.

– Видали, какая голова? – спросил Сашка. – А сердце? Вы когда-нибудь видели такое сердце? Мы еще не сдали последнего экзамена, а она уже мечтает, когда кого-нибудь из нас ранят.

– Это же если будет война, – сказала Катя.

Инка, заложив руки за спину, рассматривала тополя. Она запрокидывала голову и накрест переставляла ноги. Раз Инка что-то внимательно разглядывала, значит, ее очень интересовал разговор, но признаться в этом она не хотела.

– Идет, – сказал Витька и отошел от калитки.

Вышла Женя. Мы пошли вверх по улице. Ходили мы обычно так: впереди девочки, а шагах в двух за ними мы. Но это не мешало нам разговаривать.

– Расскажите толком, о чем вы договорились с дядей Петей? – спросила Женя.

– Володя, о чем мы договорились?

– Мы же рассказывали: ни о чем. Он сказал, чтобы мы не дурили Витьке голову.

– Это мы слышали... Витьку бить он по крайней мере больше не собирается?

– Советую спросить самого дядю Петю. Меня, во всяком случае, он хотел ударить. Володька не даст соврать. Если бы я не остановил его взглядом, синяк мне был бы обеспечен. Я посмотрел ему в глаза, и он понял: бить меня опасно.

Я немного отстал и оглядел сзади Сашкины штаны. Сашка забеспокоился.

– Ты чего? – спросил он, пытаясь разглядеть, что у него сзади на брюках.

– Нет, ничего, – сказал я. – Просто смотрю, нет ли дырок. Ты так отползал, что могли быть дырки.

– Чепуха. За мои брюки можешь не беспокоиться.

– Надоело, – сказала Женя. – С вами невозможно говорить серьезно.

– Этих серьезных людей я бы топил в море, – ответил Сашка. – Что я могу сказать за чужого папу? Я за своего не могу поручиться.

– Не будет он больше драться. – Это сказал Витька. – Он бы и не ударил. Мать меня подвела.

– А к Переверзеву он пойдет? – спросила Женя.

– Он уже наверняка там. Лучше бы еще разок меня ударил.

– Хватит, – сказал я. – Алеша предупрежден. Он не дурак и давно ушел из горкома. А завтра появится статья, и все будет в порядке. Зайдем по дороге к Алеше и все узнаем.

– Какая статья? – спросила Женя.

Дернуло меня за язык. Сам не знаю, как я проговорился. А Женя вся насторожилась, и даже глаза у нее сузились.

– Какая статья? – переспросила Женя.

Может быть, я бы как-то выкрутился, если бы не влез Сашка.

– Интересно, кто в нашей компании самый большой трепач? – спросил он.

Ничего не поделаешь, пришлось рассказать о статье. А мы хотели, чтобы статья для всех была сюрпризом.

Женя жила на окраине Старого города, в двух кварталах от Пересыпи. Я завидовал Витьке: ему было с Женей по дороге. А мне приходилось провожать Инку чуть ли не через весь город. Летом это было даже приятно. Другое дело зимой, когда дули норд-осты. Пока мы шли вместе, было еще терпимо, а когда я один возвращался домой, то всегда злился, как будто Инка была виновата, что Дом летчиков построили на курорте.

Инка шла по краю тротуара. Она оглянулась. Потом подпрыгнула и сорвала с тополя лист. Потом снова оглянулась. Она оглядывала меня мельком, как будто я ее чем-то обидел. Мне вдруг представилось, как она будет ходить одна домой и вообще целых три года будет одна. Я смотрел на Инку и просто не верил, что мог на нее злиться за то, что она жила далеко от меня. Я догнал ее и тихо сказал:

– Три года – это не пять...

Инка слушала опустив голову.

– Конечно, – сказала она.

Мы вышли на песчаный пустырь. Асфальт оборвался, и сумерки улицы сменились солнечным светом, рассеянным высоко в воздухе.

– Смотрите, оказывается, еще день, – сказала Катя.

Рельсы трамвайного круга вспыхивали малиновыми отсветами. В городе рельсы были вровень с мостовой, а здесь лежали на шпалах ничем неприкрытые, и между ними росла полынь. В третий раз за сегодняшний день я переходил пустырь, отделявший Старый город от Пересыпи.

Мы вышли на широкую улицу. Днем, кроме солнца, коротких теней и кур, на ней ничего не было. У колонки стояла очередь за водой. Воду развозили в бочках на ручных тележках, колеса их глубоко погружались в песок. С Витькой то и дело заговаривали знакомые: их интересовал его перевязанный глаз. Женя, когда заговаривали с Витькой, останавливалась и ждала его. Инка шла впереди меня и заглядывала во дворы. За низкими оградами топились летние печи, пахло дымом и жареной рыбой. Раньше я никогда не обращал внимания на Инкину походку: она ставила ноги прямо, и на песке оставались узкие следы ее туфель.

Мы подошли к Алешкиному дому. Сестра Алеши мыла террасу. Девчонки на Пересыпи славились красотой и лихим нравом, а Нюра даже среди них выделялась. Она была не старше нас, но уже успела «сходить» замуж за какого-то моряка и вернуться домой. Алеша был невысокого мнения о своей сестре. Ну что ж, ему виднее: он брат.

– Алеша пришел? – спросил Витька.

Нюра выпрямилась и опустила подол задранного выше колен платья.

– Это чтобы вы не ослепли, – сказала она и засмеялась. Ей, наверно, очень хотелось поговорить. – Зачем вам Алеша? – спросила она.

– Надо...

– Надо, а его нет. Не приходил еще. А зачем надо?

Сашка положил руку на ограду, спросил:

– Йод у вас есть?

– Йод? Есть... А зачем вам йод? – Нюра смотрела на Витькино лицо, улыбалась, а глаза ее, переменчивые, как цвет моря, подозрительно щурились.

– Йод, значит, есть, а свинцовая примочка?

– Что еще за примочка? Зачем?

– Примочки нет? Советую купить. В аптеке знают, – сказал Сашка и направился к нам: мы стояли на углу и поджидали его.

Не без волнения свернули мы в узкий переулок.

– Веселенькая история: Алеши до сих пор нет, – сказал Сашка.

Никто ему не ответил. Мы вышли на Витькину улицу. Дома на ней стояли в один ряд. Улица обрывалась к морю крутыми песчаными осыпями. Море вдали сияло, а внизу над дикими пляжами стыли светлые сумерки. Чем ближе мы подходили к Витькиному дому, тем сильнее Витька волновался. Он шел впереди, то и дело оглядываясь, и злился, что мы отстаем. Я отставал из-за Инки. Она смотрела в море, и мне виден был грустный овал ее щеки. Я понимаю, что овал не может быть ни веселым, ни грустным, но таким он мне казался. Я был уверен, что Инка меньше всего думала о Витькином отце. Но почему она была грустной, не мог понять.

Витькин дом был крайним на улице. Его начали строить года четыре назад, а пока его строили, Витька с родителями жил сначала в городе на частной квартире, а потом во времянке, слепленной на скорую руку. Мы помогали строить дом. Всю глину, которая пошла на штукатурку, вымесили наши ноги. Днем приходили Катя и Женя. Инки тогда еще с нами не было. Мы спускались к морю, купались, потом тетя Настя – Витькина мама – кормила нас обедом, который готовила на очаге, сложенном из песчаника. Обед пах дымом и казался нам очень вкусным. Потом возвращался с работы дядя Петя с товарищами по бригаде. Мы уходили в город, а взрослые до полночи работали на доме.

Так вольно мы чувствовали себя на Пересыпи не всегда. Витьку на Пересыпи сразу приняли за своего, а мое и Сашкино появление почти всегда сопровождалось дракой. Даже не дракой. Драка – это когда бьют друг друга. А на Пересыпи били меня и Сашку в одностороннем порядке. Били ватагой во главе с Мишкой Шкурой, придурковатым и на вид добродушным малым, одного с нами возраста. У Мишки Шкуры были слюнявые губы, и он всегда смеялся. Витька говорил о нем: «Дурак, дурак, а хитрый». Поначалу мы как-то пробовали сопротивляться, но от этого нам попадало еще больше. Когда нас ловили вместе с Витькой, то били всех троих, потому что Витька не желал оставаться зрителем. Правда, потом перед Витькой извинялись. Поэтому я и Сашка старались не попадаться на глаза пересыпской ватаге, а если нам не удавалось вовремя удрать – не сопротивлялись. Мы получали пару раз по физиономии, и после этого нас с миром отпускали. Так продолжалось до тех пор, пока в наши взаимоотношения с пересыпскими ребятами не вмешался дядя Петя. Он появился, когда нас однажды окружили и готовились бить. По-моему, дядя Петя давно подкарауливал такой момент. Я и Сашка, бледные и затравленные, стояли в кругу настороженно притихшей ватаги.