Томек в стране фараонов - Шклярский Альфред Alfred Szklarski. Страница 22

— Но почему старой системы бассейнов перестало хватать? — возвратился к прежней теме Вильмовский.

— Мухаммад Али ввез в страну хлопок и сахарный тростник, а они требуют иного орошения. Хлопковый куст вообще не выносит разливов, ему необходим систематический полив.

— Теперь понимаю. Потребовалась новая искусственная система, связанная с плотиной в Асуане. В этом отношении Египет многим обязан англичанам.

— Можно было бы назвать новую систему заградительной. Да ведь не только в Асуане построены новые плотины. Есть они в Исане, Наг Хаммади, Асьюте… Они обеспечивают запас воды на целый год.

— Но из-за этого пропадает несомый Нилом плодородный ил…

— Это так, — согласился Абер. — Тем не менее, система плотин позволила расширить площадь пахотной земли, вырвать у пустыни многие гектары…

Смуга, до той поры занятый наблюдениями за отдыхающими дромадерами, почти не вслушивался в разговор. Сейчас его внимание привлекла шеренга шадуфов. Все они выглядели одинаково. На конце длинной жерди висела веревка с ведром либо корзиной из лыка. Другой конец жерди держал человек, терпеливо набиравший волу с поля, расположенного ниже, и переливал ее выше, где у следующего шадуфа стоял другой феллах.

— Они похожи на стаю журавлей, — заметил Вильмовский.

— А мы в Польше так похожие колодцы и называем, — вступил в разговор Смуга.

— Это самый простой, ручной способ орошения. Очевидно, это очень бедная деревня, — объяснил Абер. — Феллахи ухитряются таким способом заливать водой полтора феддана [83] в сутки.

— А вот там, видишь? — спросил у Вильмовского Смуга. — Это сакийя!

— В самом деле, — улыбнулся Вильмовский. — Корова ходит по кругу.

— Не корова, а буйвол, — в свою очередь рассмеялся Смуга.

— Он ходит по кругу с завязанными глазами, чтобы не одуреть от этой монотонной ходьбы.

— Давай подойдем поближе, — предложил Смуга, — там столько детей.

Действительно, около сакийи их крутилось множество. Некоторые подстегивали животное, чтобы оно не останавливалось. Привязанный к дышлу буйвол терпеливо отмеривал шаг за шагом, пуская в движение огромное деревянное колесо с прикрепленными к ободу глиняными либо кожаными ведрами, которые черпали воду из канала и разливали ее по желобам, распределяющим воду по всему полю. Монотонному одуряющему скрипу водоворота вторило детское пение.

— Вы понимаете, о чем они поют? — спросил Абер.

— Наверное, о трудном и скучном деревенском житье, — внезапно погрустнел Вильмовский, ему вспомнились убогие польские деревни.

— Вовсе нет! Они поют о красоте жизни, о радости труда. Правда, припев весьма прозаический.

Приди, приди моя овечка, Пусть будет полным кошелек.

— Да, это так важно — уметь радоваться тому, кто ты есть и чем занимаешься, — произнес Смуга.

— Здесь перед вами самое распространенное оросительное устройство. Во всем Египте вдоль Нила расположено более пятидесяти тысяч сакий или похожих на них архимедовых винтов.

Стоянка подошла к концу. Караван миновал выросшее среди полей хозяйство, называемое здесь эзба. Пересек прелестный пальмовый лесок, проехал по аллее акаций и сикомор. Вдали был по-прежнему виден Нил, все меньшими казались пальмы, лиловые в сиянии солнца, завершавшиеся букетами из листьев.

Дорога вилась среди каменистых холмов, все реже попадались участки зелени, под копытами верблюдов хрустел песок. Караван вошел в глубокое ущелье, по обе стороны вздымались крутые изрезанные золотисто-рыжие скалы из известняка. Горячий ветер обжигал лица, нес по долине клубы белой пыли пустыни. Незадолго до наступления сумерек они остановились, чтобы отдохнуть. Следующую стоянку устроили лишь в поддень следующего дня, переждав зной в тени песчаного ущелья. Абер решил забраться наверх, чтобы в последний раз окинуть взглядом Нил, его плодородные берега. Вильмовский, неважно себя чувствующий, остался внизу. С Абером отправились Смуга и молоденький пятнадцатилетний погонщик верблюдов. Они упорно взбирались в гору по крутой, узкой тропинке, временами превращавшейся в плоскую песчаную дорожку. Местами она была укрыта тенью, местами плавилась под солнечными лучами. Они вышли на полянку, покрытую горячим от жара песком.

Из-под ног выбежала ящерица. В ту же секунду из песка появилось нечто красно-коричневое, на лету перехватившее зверька и скрывшееся среди камней.

— Сахбан [84], — пронзительно выкрикнул молодой араб и продолжал кричать душераздирающим страшным голосом… Смуга заметил еще одну крапчатую тень и выстрелил. Он попал и добил гадюку каблуком. Затем Смуга повернулся к ужаленному мальчишке. Тот сидел, прислонившись спиной к скале и рыдал.

— Абер! — произнес ловец зверей холодным спокойным голосом. — Беги скорей за проводником и Андреем. Парня ужалила рогатая гадюка. Беги!

Абера мгновенно и след простыл, он понесся вниз, сломя голову и громко крича. Смуга же склонился над молодым арабом и сказал, мешая английские и арабские слова:

— Я должен высосать тебе ранку. Успокойся, все будет хорошо. Будь мужественным.

Говоря так, он достал нож и тщательно вытер его о рукав, жалея, что у него нет хотя бы бутылочки рома, чтобы продезинфицировать острие ножа. Он заткнул рот мальчика лоскутом галабии, чтобы придушить крики боли, зафиксировал укушенную руку. Мальчик уже успокоился и больше не вырывался. Он вырос в пустыне и потому прекрасно знал, что только таким путем можно спасти его жизнь. Он видел, как гибнут укушенные рогатой гадюкой животные. Страж отогнал боль. Смуга сделал несколько разрезов и расширил место укуса. Кровь потекла обильней. Он наклонился и начал отсасывать ее, то и дело сплевывая на землю. Смуга знал, что даже если мальчишка и не умрет в ближайшие минуты, шансов выжить у него немного.

Абер побежал в лагерь. Выстрел и громкие крики собрали всех. Было ясно, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Вильмовский, не ожидая объяснений, схватил аптечку и оружие. Абер уведомил о происшедшем отца мальчика, тот схватил теплые одеяла и стал подниматься в гору. За ним шел Вильмовский и еще кто-то из каравана. Глазам путешественников предстала ужасающая картина. Смуга с окровавленным лицом прижимал мальчика, а того сотрясала дрожь. Земля вокруг была красной и мокрой от крови. Вильмовский перебинтовал рану, отец мальчика завернул его в одеяла и отнес в лагерь. Больного без перерыва поили простоквашей с водой, старательно следя, чтобы он был укрыт одеялами и обильно потел.

Вечером кто-то принес шкуру змеи, что вызвало дискуссию о гадюках и шансах мальчика.

— Это одна из самых ядовитых гадюк, — говорил Смуга. — Но поскольку мальчик до сих пор жив, с каждым часом возрастает надежда, что он выкарабкается.

Абер внимательно разглядывал шкуру. Это был крупный экземпляр, почти под метр. Красноватая шкура была покрыта разноцветными пятнышками.

— Голова у нее размозжена, а то бы мы увидели нечто вроде выступа над глазами, кожа там затвердевшая, ороговевшая, — продолжал Смуга. — Нужно быть крайне осторожными. Рогатая гадюка прячется весьма тщательно, закапывается в песок. Снаружи остаются одни глаза. А атакует она прямо-таки молниеносно. В основном охотится ночью. Когда сахбан нападает, это происходит так быстро, что спастись невозможно. Нам здорово повезло, что гадюк было две. Когда появилась первая, я инстинктивно выхватил оружие и потому успел выстрелить в другую. Не очень точно, правда.

— Не говори так, Ян, это был отличный выстрел, — не согласился Вильмовский.

— Нужна большая смелость, чтобы забить змею ботинком, — добавил Абер.

— Ну, это было нетрудно, гадюка свилась в кольцо, — усмехнулся Смуга.

— Будем надеяться, что мальчик выживет, — вздохнул Абер.

Когда на следующий день караван двинулся в путь, молодой араб был жив. Он то приходил в себя, то впадал в беспамятство. Абер проводил рядом с ним долгие часы, старательно укрывал одеялом, клал на лоб холодные компрессы.