История любовная - Шмелев Иван Сергеевич. Страница 28
– Мо-ло-ко-сос-маль-чи-шка!
Меня захлестнуло вихрем. Чудесная встреча у часовни!…
– Во-первых, они соседи и… она заинтересовалась мной!…
– Ффф… – презрительно сделал он губами, но по натянувшемуся лицу его я понял, что он ревнует.
– И… я вовсе не виноват, что две женщины мною интересуются!…
– Дульцинея с тряпкой, и… – кто?…
– Это уж мое дело! И я написал свое, а не сдирал у Пушкина! Пусть она сама решит, кто\…
Он презрительно выпятил кадык и фыркнул:
– Ду-рак!
Я чуть не крикнул ему: «А над твоим письмом издевались все вместе с нею!»
XX
Надо мной открывалось небо.
Прекрасная, неземная, к которой так все влекутся, а она, как лучезарная Зинаида, властно играет ими, – она мною интересуется! И как поэтично вышло! Этот божественный Шепот у часовни, этот смущенный лепет!… Словно ниспосланная мне с неба, рядом со мной молилась! Быть может, это судьба… кто знает?
И я стал сочинять письмо.
– Я слежу за каждым звуком ее шагов, за вибрацией ее неземного голоса, за каждым ее движением, за каждым вздохом… О, мне ничего не надо! Только в благоговейном молчании созерцать светлый образ, слышать напевы рая! Оцените же мои чувства, как подскажет вам ваше сердце исключительно чуткой, чистой, прекрасной женщины и просто человека! Одно ваше – «нет», один ваш жест, – и я покорно отдамся участи и не потревожу вашего взгляда своим вниманием! Да! я… «погасну в мраке дней моих!» – как уже написал я вам, и лишь прибавлю:
Я просил положить ответ – в столбике нашего забора, под рябиной: там много дырок.
В комнату заглянула Паша. Я даже не заметил.
– И все-то пишете! и все-то учитесь-мучитесь…
– Ах, это ты, Паша… – сказал я, чувствуя перед ней неловкость. – Ужасно трудно… экзамены!
– Теперь скоро, будете отдыхать. А когда у вас екзамен-ты-то будут, в который день? Помолиться хочу за вас…
Во мне защемила совесть.
– В субботу, латинское экстемпоралэ!…
– Самый злющий? которого боитесь?…
– Геометрии я боюсь и «грека».
– Вы мне тогда скажите. Ну, учитесь, учитесь…
Я поглядел на исписанный листочек. Если бы она знала!
Перед ужином поймала меня тетка. У ней сильно болели зубы, – «ходячий флюс»! – и она была вся обвязана. На весь коридор воняло камфарным маслом. Я даже испугался, как она вынырнула из передней.
– Тоничка, голубчик… – зашептала она таинственно, обдавая меня «зубным», – какая же большая радость? какой ты сон-то необыкновенный видел?…
А я и забыл про сон-то!
– О, я такой сон видел!… такой видел… такого никогда еще не видел! Даже и не верится, что можно такой увидеть! – стал я рассказывать, чтобы чего придумать.
– Думаешь, про меня видел?
– Думаю, что… вам что-то особенное будет! Прямо необыкновенный сон… довольно странный…
– Да расскажи же! А не страшный?…
– Не знаю, как вам покажется. Сон такой, что… А в голову ничего не лезло.
– Вижу я… мучника Пантелеева…
– Его?! Да не может быть?…
– Ну, тогда сами постарайтесь увидать! – усмехнулся я.
– Нет, нет, Гоничка… я же тебе троюродная тетка… Ну, видишь Пантелеева?… – Как живого, вижу мучника Пантелеева… Но как я его вижу? Это-то самое необыкновенное. Будто… он в роскошной бобровой шубе, веселый и румяный!…
– Нехорошо – в шубе! Шум будет…
– Увидите, непременно большой шум будет! – уверенно продолжал я. – Без шуму не обойдется. Раз такое событие, всегда шум бывает!
– Какое… событие? – совсем растерялась тетка.
– Не знаю, но событие, как будто. И Пантелеев въезжает к нам в ворота… в громаднейшей карете!
– В ка-рете?…
– Будто даже… в сверкающей золотом карете, с этими… ливрейными лакеями. И говорит: «Я приехал за… товаром!» И смеется!
– Так и сказал – за товаром?…
– Русским языком говорил! А я сижу будто на этом… на крыльце. А лакей в перчатках мне говорит: «Купец Пантелеев приехал за товаром! Где у вас товар?»
– Что-то такое, как будто… знамение?… – перекрестилась тетка.
– Я во сне даже удивился! Думаю – за каким они товаром?!
И выносят из кареты грома-дный-громадный пирог, кондитерский, или кулич! Во всю карету. Как он там у Пантелеева поместился… но во сне все можно… Даже во все крыльцо. И поставили прямо на крыльцо! И отворяется дверь на лестницу. И я смотрю, а на самом верху… вы сидите в кресле!
– Я… на кресле? наверху? А какая я, в каком виде?…
– Но это мало. Вам кто-то причесывает волосы. Волосы дивные, волнами, распущены по всей спине! И тогда Пантелеев пошел по лестнице прямо к вам. И дверь закрыли. И ни кулича, ни кареты. А лакей меня за плечо взял и будто будит: «Позвольте на чаек, господин хороший, поздравляю вас с праздником!» И все пропало!
– Тоничка!… – вскрикнула тетя Маша и, должно быть, задела зуб: вся так и сморщилась. – Неужели ты это видел?… Врешь, ты этого так не видел! Выдумал ты это?…
– Не верите… не надо! – сказал я кротко. – Разве, тетя, можно так выдумать? – и я поверил себе, что видел.
– А ну, побожись, Тоничка! что ты так видел?!
Я подумал, что если я это выдумал, так это же все равно, что во сне приснилось, и я перекрестился.
– Бо-же мой!… – воскликнула тетя Маша. – Неужели такое сбудется?! Я тогда непременно подарю тебе золотой!
Она сияла, и белые ушки платка на темени играли, как ушки зайчика.
Я был так счастлив, что всем хотелось сказать хорошее. Сестрам сказал, что они, по-моему, должны получить медали, и старался придумать сон. Паше шепнул в передней: «Не дождусь, когда поедем с тобой на дачу, будем искать грибы!» Она тяжело вздохнула. За ужином я был кроток и всем услуживал. Объявил, – что «теперь уж увидите… может быть, перейду с наградой»! Самому даже стыдно стало.
– Не хвались, а прежде Богу помолись!
– А что… – поддержала тетка, – может, и получит! Как ни раскину карты, а бубновому хлапу успех выходит! Кто же бубновый-то хлап у нас?…
– А не король я бубновый?
– У кого королева есть – тот король, а ты еще хлап покуда.
«Две королевы есть!» – подумал я сладко-сладко.
– А вы все не верили, что у него живот болел! – жалостливо сказала тетя Маша. – Ишь, как осунулся, и глаза горят!…
– Да, у меня ужасная слабость… – сказал я вяло. – В голове все треугольники от геометрии, и словно колются там, в мозгу! Вон, один ученик у нас… учил-учил… и воспаление мозга получил! Недавно хоронили.
Паша взглянула жалостливо. Да и все как будто обеспокоились.
– Голова гудит, словно песок шипит. Немножко бы прогуляться…
– Пусть прогуляется немножко… – сказала тетка.
Я сейчас же пошел прогуливаться и подсунул письмо в парадное. Никто не видел. Улица засыпала под луною. Напротив, у Пастухова дома, спал на лавочке дворник с бляхой. Фонарей уже не зажигали: лето.
На крыльце флигеля, во дворе, сидел кучер, наигрывал тихо на гармонье. Против него стояла Паша и горничная инженера. Стояли, обнявшись, тихо. Кучер играл «Стрелочка».
Увидя меня, Паша обняла подругу, и обе засмеялись.
– А я… брунетов! – весело крикнула подруга, и я подумал: «Это она про кучера: он „брунет“! А она так и лезет к кучеру!…»