Распутник - Шмитт Эрик-Эмманюэль. Страница 6

Г-жа Тербуш, Дидро.

Г-жа Тербуш. Благодарю. Дидро. С тех пор, как я руковожу «Энциклопедией», это занятие съедает все мое время. Но сегодня я буду непреклонен. Я дарю мое время вам.

Г-жа Тербуш. Принимаю. (Начинает рисовать.) Ваш секретарь, похоже, был не в восторге от идеи просить статью у барона.

Дидро. Надо признать, Гольбах пишет тяжеловато. Он макает свое перо в крахмал. Вообразите пирог без дрожжей — вот вам литература барона Гольбаха: она забивает желудок, а мозг при этом остается без пищи.

Она резко откладывает свои мелки.

Г-жа Тербуш. Господин Дидро, я должна вам кое в чем признаться.

Дидро (игриво). О! Эти признания!… Г-жа Тербуш. Так у нас совершенно ничего не получится, и вы, и я — мы оба на ложном пути, это не то, к чему я стремилась.

Дидро. А к чему вы стремились? Г-жа Тербуш. Я бы не хотела, чтобы мы ограничились этой позой. Дидро. Согласен. Г-жа Тербуш. Мы должны пойти… гораздо дальше!

Дидро. Я готов следовать за вами.

Г-жа Тербуш. Понимаете, мне хотелось бы воздать должное естеству и вспомнить невинность первых эпох…

Дидро (с загоревшимся взором). Да-да, давайте-ка прислушаемся к нашему естеству…

Г-жа Тербуш. Я бы хотела сделать с вами то, что мне не удалось с Вольтером…

Дидро. Вот как! С Вольтером это больше не удается…

Г-жа Тербуш. Одним словом, раз уж, как говорите вы, французы, кошку следует называть кошкой, то, простите мне такую дерзость, я хотела бы написать вас… обнаженным!

Дидро (приходя в себя). Простите?… Г-жа Тербуш. Я хочу, чтобы философ предстал перед миром с тою же простотой, что и любая другая модель, таким, каким его сотворила природа. Дидро. Философа, знаете ли, творит не столько природа, сколько знания и размышления.

Г-жа Тербуш (не слушая его). Создать картину уникальную в своей откровенности: философ в его наипростейшем состоянии!

Дидро. Так-то оно так, но… я как раз не очень уверен в простоте моего состояния.

Г-жа Тербуш. Господин Дидро, вы писали, что стыдливость не является чувством естественным. (Резко достает томик с заложенной страницей.) Вы показали это, когда исследовали мораль слепца: «Он не понял бы, для чего нужна одежда, если бы она не защищала его от превратностей погоды; он честно признается, что не догадывается, почему одни части тела следует прикрывать более, нежели другие, и вовсе недоумевает, по какой нелепости среди прикрываемых частей тела главенствуют те, чье назначение, а также недомогания, коим они бывают подвержены, требовали бы оставить их неприкрытыми». Давайте без жеманства, господин Дидро, со мною вы можете поддерживать отношения совершенно философические!

Дидро. Но в том-то и дело, что я не знаю, сможем ли мы ограничить их узкой сферой философии. Вы — женщина, а я…

Г-жа Тербуш. Я — художник, а вы — философ.

Дидро. Однако же вы хотите остаться в одежде, а меня ее лишить! Вот если и вы будете в том же виде, тогда другое дело…

Г-жа Тербуш. Вы шутите, господин Дидро! Я не предлагаю вам ничего постыдного.

Дидро (разочарованно). Ах…

Г-жа Тербуш. Поверьте, мне доводилось видеть голого мужчину!

Дидро (по-прежнему разочарованно, с налетом лицемерия). Разумеется. Оставим это, оставим.

Г-жа Тербуш. И не одного!

Дидро. Надо же!

Г-жа Тербуш. И притом самых разных — красивых, уродливых, высоких, толстых, с маленькими членами, с огромными членами, с…

Дидро. Хорошо, хорошо, оставим это.

Г-жа Тербуш. Если вы полагаете, что их нагота меня волнует, вы заблуждаетесь: я не чувствую ровно ничего, по крайней мере с некоторых пор. Должна вам сказать, что ваша нагота вызовет у меня не больше эмоций, чем покрывало этой софы, или складки вашей тоги, или хотя бы эта подушка

Дидро (с досадой, про себя). Подушка? Любезней некуда. (К ней.) Да, но…

Г-жа Тербуш. Что?

Дидро. А если это вызовет эмоции у меня?

Г-жа Тербуш. То есть?

Дидро. Находиться в таком виде… перед вами…

Г-жа Тербуш. И что же?

Дидро. Вы не так уж непривлекательны… к тому же…

Г-жа Тербуш. Я ошиблась. Я читала вас, восхищалась вами, считала вас единственным человеком в Европе, способным быть выше некоторых условностей; я видела в вас простоту, невинность Адама до грехопадения. Неужто я была так глупа?

Дидро. Погодите! (Пауза. Он явно решается на что-то.) Значит, я снимаю тогу и ложусь, так?

Г-жа Тербуш. Именно так.

Дидро подчиняется и, раздевшись, ложится на софу.

Г-жа Тербуш (берет свои мелки, начинает рисовать). Я восхищаюсь вами, господин Дидро: какая стойкость духа!

Дидро (ворча). Оказывается, необходимо снять штаны, чтобы люди оценили мою стойкость духа!

Г-жа Тербуш. Вы красивы.

Дидро (раздраженно). Я знаю — великой внутренней красотой…

Г-жа Тербуш. Нет, я говорю о вашем теле, господин Дидро. Это ложь, что Сократ был уродлив: вы красивы!

Дидро. Хватит, говорите со мной как с подушкой.

Она подходит и поправляет его позу. Дидро страдает от такого обращения. Она возвращается к мольберту.

Г-жа Тербуш. Почему вы больше не смотрите на меня?

Дидро. Угадайте.

Г-жа Тербуш. Посмотрите на меня.

Дидро (смущенно). Поскольку со времен падения Адама человек не властен над всеми частями своего тела, а среди них есть и такие, которые желают, когда сын Адамов не желает, и не хотят, когда сын Адамов был бы вовсе не прочь…

Г-жа Тербуш. Я совершенно не разбираюсь в теологии, я требую, чтобы вы посмотрели на меня.

Дидро. Отлично, тогда пеняйте на себя.

Он больше не прячет свой половой член. Смотрит на нее. Она рисует.

Дидро (недоволен собою). Ах!

Г-жа Тербуш (не поворачивая головы). Что такое?

Дидро. Ничего… Я бы хотел быть подушкой.

Г-жа Тербуш (строго). Не шевелитесь и смотрите на меня.

Он подчиняется.

Г-жа Тербуш (бросает быстрый взгляд в его сторону). Я сказала: не шевелитесь.

Дидро. Да я не шевелюсь.

Г-жа Тербуш. Перестаньте же, прошу вас.

Дидро вдруг понимает причину этого движения, смотрит вниз, краснеет и прикрывает свой член рукой.

Г-жа Тербуш (продолжая работать). Естественно, я сказала! Держитесь естественно! Ничего не скрывайте! Голая философия. Не скрывайте ничего.