Загадка смерти генерала Скобелева - Шолохов Андрей Борисович. Страница 4

Так оно и случилось. Скобелев если не пытался играть роль Бонапарта, возвратившегося из Египта, то во всяком случае фрондировал, чувствуя свое влияние, и, судя по отзывам лиц, знавших его в то время, не всегда был сдержан на язык. Петербургские острословы тут же окрестили его иронической кличкой «первый консул».

В Петербурге незаслуженно обиженный генерал пробыл недолго. Ему был предоставлен отпуск, и Скобелев отправился за границу.

В переломное время

Судя по всему, летом 1881 года М. Д. Скобелев был настроен против нового императора. Так, П. А. Кропоткин в своих воспоминаниях пишет: «Из посмертных бумаг Лорис-Меликова, часть которых обнародована в Лондоне другом покойного, видно, что когда Александр III вступил на престол и не решился созвать земских выборов, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции. Как говорят, Игнатьев донес об этом царю и, таким образом, добился назначения министром внутренних дел». [6]

При этом Кропоткин ссылается на книгу «Конституция гр. Лорис-Меликова». Однако в этом сочинении не приводятся никакие факты о предложении Скобелева Лорис-Меликову организовать государственный переворот. Почему же Кропоткин ссылается на вполне конкретное издание? Нет оснований обвинять его в умышленной фальсификации. Книга Лорис-Меликова издана русским эмигрантским революционным издательством, к деятельности которого был близок и Кропоткин. Возможно, он видел документы еще до их опубликования, о чем и записал в своем дневнике. При окончательном же редактировании книги эти материалы по неизвестным соображениям могли быть изъяты.

Такое предположение наиболее правдоподобно, тем более что в рассказе самого графа М. Т. Лорис-Меликова о свидании с М. Д. Скобелевым, переданным А. Ф. Кони, содержатся определенные намеки на решительное настроение генерала. [7] Эта встреча произошла в Кельне летом 1881 года по желанию Скобелева. Генерал ожидал Лорис-Меликова в специально приготовленном вагон-салоне.

Я отвечаю ему, что он дурит, что все это вздор, что он служит России, а не лицу, что он должен честно и прямодушно работать и что его способности и влияние еще понадобятся на нормальной службе, и т. д. Внушал ему, что он напрасно рассчитывает на меня, но он горячился, плакал и развивал свои планы крайне неопределенно очень долго. Таков он был в июле 1881 года. Ну и я не поручусь, что под влиянием каких-нибудь других впечатлений он через месяц или два не предложил бы себя в аптекари против меня. Это мог быть роковой человек для России – умный, хитрый и отважный до безумия, но совершенно без убеждений».

Нет оснований сомневаться в правдоподобности рассказа Лорис-Меликова. Он хорошо рисует душевное состояние обиженного императором генерала. В новой политической обстановке Скобелев еще не разобрался, неясность собственного положения выводила его из равновесия, он часто давал волю эмоциям.

Возможно, М. Д. Скобелев действительно вынашивал планы насильственного принуждения Александра III пойти на реформы и ограничение самодержавной власти. Но он был не настолько близок с Лорис-Меликовым, чтобы до конца посвятить его в свои планы. Не случайно тот нашел их неопределенными. Но это было далеко не так. Скобелев великолепно знал, чего хотел. Его же поведение во время описываемого разговора, скорее всего, хорошо разыгранный спектакль, чтобы уточнить взгляды и настроения либерального отставного министра. И никак нельзя назвать Михаила Дмитриевича человеком без убеждений.

Скобелев имел собственную программу переустройства всех сторон жизни в России. Над ней он много работал, оттачивал ее в мельчайших деталях. Теперь самое время рассказать о раздумьях и взглядах «белого генерала» относительно дальнейшего развития России.

В одном из своих писем И. С. Аксакову Скобелев писал: «Для вас, конечно, не осталось незамеченным, что я оставил все, более чем когда-либо проникнутый сознанием необходимости служить активно нашему общему святому делу, которое для меня, как и для вас, тесно связано с возрождением пришибленного ныне русского самосознания».

В другом послании он сетовал: «Эта будничная жизнь тяготит. Сегодня, как вчера, завтра, как сегодня. Совсем нет ощущений. У нас все замерло. Опять мы начинаем переливать из пустого в порожнее. Угасло недавнее возбуждение. Да и как его требовать от людей, переживших позор Берлинского конгресса. Теперь пока нам лучше всего помолчать – осрамились вконец». [8]

Скобелев считал, что только подъем национального сознания и православия может укрепить русское государство и дать ему новые силы. «История нас учит, – подчеркивал генерал, – что самосознанием, проявлением народной инициативы, поклонением народному прошлому, народной славе, в особенности же усиленным уважением, воскрешением в массе народа веры отцов во всей ее чистоте и неприкосновенности можно воспламенить угасшее народное чувство, вновь создать силу в распадающемся государстве». [9]

Много размышлял генерал и о любимой им армии, которая в результате недавних реформ стала комплектоваться на основе всеобщей воинской обязанности. Михаил Дмитриевич писал по этому поводу; «Реформы в Бозе почившего императора Александра II в нашей армии сделали солдата гражданином. Всякий шаг по пути возвращения к старому будет поставлен против принципа всякого уважения к личности. Этот-то принцип составляет главную силу нашей современной армии, ибо он защищает солдатскую массу от произвола».

Сам Скобелев принадлежал к новому поколению, но как военный практик он хорошо знал старую армию и поэтому имел право судить о ней. «Старые порядки в армии были ужасны, ибо сверху донизу царствовал произвол вместо закона, слишком тяжело ложившийся преимущественно на солдат. Эти порядки, по словам очевидцев, делали из нашей армии массу без инициативы, способную сражаться преимущественно в сомкнутом строю, между тем современные боевые условия требуют развития личной инициативы, по крайней степени, осмысленной подготовки и самостоятельных порывов. Все эти качества могут быть присущи только солдату, который чувствует себя обеспеченным на почве закона. Я уже имел честь докладывать комиссии о той важности, которую имеет неприкосновенность нынешней военной судебной системы для армии…

Командуя войсками в мирное и в военное время, к сожалению, приходится сознаться, что привычки произвола и скажу даже помещичьего отношения к солдату еще не искоренились и проявляются в среде многих (отсталых) офицеров еще слишком часто. Между тем лучшая и самая интеллигентная часть наших молодых офицеров, а также и солдат совсем иначе смотрит на службу и на отношения к ним начальников, чем это было несколько лет тому назад. Я считаю эту перемену большим благом для Отечества и гарантией успеха в будущих боевых столкновениях. Реформы минувшего царствования в нравственном отношении могут быть названы слишком бесповоротными. Поэтому-то так страшно слышать заявления о необходимости возвратиться к старому, былому, как учит нас отечественная история, далеко не привлекательному. Учреждения, как бы их ни видоизменять, не могут, отрешиться от своих исторических корней, и я твердо верю, что всякое колебание в армии коренных нравственных оснований великих реформ императора Александра II, олицетворяемых окружною системою, может найти сочувствие лишь в тех слоях армии, которым тяжело отвыкать от прежних помещичьих привычек». [10]