Брачный контракт - де Бальзак Оноре. Страница 24

— Но как же вы, матушка? — спросил Поль.

— Мне больше ничего не нужно, — ответила г-жа Эванхелиста. — Я буду жить в Ланстраке, как простая фермерша. С моей стороны было бы безрассудством ехать в Париж как раз в то время, когда я должна заняться ликвидацией своих дел. Я чувствую, что становлюсь скрягой в интересах моих будущих внучат.

— О матушка, — сказал растроганный Поль, — могу ли я согласиться на такой обмен без всякой доплаты?

— Господи, да разве мои интересы не совпадают с вашими? Разве я не буду счастлива, сидя у камина и думая;

«Сейчас Натали приехала на блестящий бал к герцогине Беррийской; она видит себя в зеркале с моим алмазом на шейке, с моими серьгами в ушках, и это так приятно щекочет ее самолюбие!» Ведь эти безделушки приносят женщине столько счастья, благодаря им она становится и веселой и привлекательной. С другой стороны, ни от чего женщина так не страдает, как от мук оскорбленного самолюбия; я никогда не видела, чтобы плохо одетая женщина была оживленной и любезной. Согласитесь, Поль, что счастье любимого человека приносит нам гораздо больше радости, чем наше собственное.

«Бог ты мой! А что мне наговорил Матиас!» — подумал Поль.

— Хорошо, матушка, — сказал он вполголоса, — я принимаю ваше предложение.

— Мне, право, совестно! — заметила Натали. В это время явился Солонэ, принесший своей клиентке хорошую новость: среди его знакомых коммерсантов нашлось двое дельцов, желавших приобрести особняк — их прельстил обширный сад, на месте которого можно было построить еще несколько зданий.

Они предлагают двести пятьдесят тысяч, — сказал он. — Но, если, конечно, вы не возражаете, я мог бы покончить с ними на трехстах. Ведь площадь сада равна двум арпанам.

— Моему мужу этот участок обошелся в двести тысяч, поэтому я согласна и на двести пятьдесят, — сказала вдова. — Но пусть у меня останутся мебель, зеркала…

— О, да вы знаете толк в делах! — воскликнул Солонэ, смеясь.

— Увы, пришлось научиться! — ответила она, вздыхая.

— Я слышала, что многие любопытствуют видеть церемонию бракосочетания, несмотря на то, что она назначена на полночь, — заметил Солона и откланялся, почувствовав, что пришел не вовремя.

Госпожа Эванхелиста проводила его до дверей последней гостиной и шепнула:

— У меня наберется теперь ценностей тысяч на двести пятьдесят; если от продажи дома мне достанется двести тысяч, то у меня будет капитал в четыреста пятьдесят тысяч франков. Мне хотелось бы, чтобы он приносил как можно больше дохода, и я рассчитываю в этом отношении на вас. Я, вероятно, останусь жить в Ланстраке.

Молодой нотариус с чувством признательности поцеловал руку своей клиентки. Тон, каким вдова произнесла эти слова, внушил Солонэ надежду, что союз, продиктованный корыстью, зайдет, быть может, несколько дальше.

— Положитесь на меня, — ответил он. — Я помещу ваш капитал в такие торговые предприятия, что вы, ничем не рискуя, будете получать значительный доход.

— До завтра, — сказала она, — ведь вы являетесь свидетелем с нашей стороны, вместе с маркизом де Жиас.

— Почему же, матушка, вы не хотите поехать с нами в Париж? — спросил Поль. — Натали дуется на меня, как будто я причина вашего решения.

— Я много думала об этом, дети, и решила, что помешала бы вам. Вы сочли бы своей обязанностью всюду бывать вместе со мною, а ведь у молодых людей чаете возникают собственные планы, которые я могла бы невольно нарушать. Поезжайте в Париж одни. Я не хочу оказывать на графиню де Манервиль такое же влияние, какое оказывала на свою дочь, и целиком отдаю На» тали вам. Видите ли, Поль, у нас с нею сложились привычные отношения, от которых приходится отказаться. Мое влияние должно уступить место вашему. Я хочу, чтобы вы оба любили меня, и, поверьте, я в данном случае больше забочусь о ваших интересах, чем вы думаете. Молодой муж рано или поздно начинает ревновать жену к ее матери, если жена слишком к ней привязана. Быть может, это справедливо. Когда вы будете все время вместе, когда любовь сольет ваши души в одну — тогда, мой мальчик, вы перестанете бояться, что мое присутствие окажет на Натали нежелательное для вас действие. Я достаточно знаю свет, людей и жизнь; я видела немало семейств, где мир был нарушен из-за чрезмерной материнской любви, которая становилась невыносима и для дочерей и для зятьев. Привязанность пожилых людей зачастую надоедлива и придирчива. Может быть, я не сумела бы оставаться в тени. У меня есть слабость: я считаю себя еще довольно красивой, кое-какие льстецы говорят, что я еще нравлюсь; у меня оказались бы стеснительные для вас притязания. Позвольте мне принести еще одну жертву ради вашего счастья; я отдала вам свое богатство, теперь хочу пожертвовать последним, что у меня осталось, — моим женским тщеславием. Папаша Матиас уже стар и не может как следует заботиться о ваших имениях; я буду вашим управителем и займусь делами; все пожилые» люди кончают этим. В дальнейшем, если понадобится, я приеду в Париж, чтобы помочь вам осуществить ваши честолюбивые планы. Ну, Поль, будьте откровенны: ведь мое решение вам по сердцу, не правда ли?

Поль никогда не признался бы в этом, но в душе он был чрезвычайно рад, что его свобода обеспечена. Подозрения относительно характера тещи, внушенные ему старым Матиасом, сразу рассеялись после этого разговора, который г-жа Эванхелиста продолжала в том же духе.

«Маменька была права, — подумала Натали, следившая за выражением лица Поля, — он очень доволен, что мы расстаемся. Почему бы это?» ото «почему» было первым вопросом, посеявшим в ней недоверие к Полю, и с этой минуты советы матери приобрели в ее глазах особую ценность.

Бывают легковерные люди: довольно сказать им несколько теплых слов, как они уже верят в вашу дружбу. У таких людей северный ветер столь же быстро разгоняет тучи, как южный их нагоняет: замечая какое-нибудь явление, они не вдумываются в его причины. Поль принадлежал к числу таких крайне доверчивых натур, лишенных предвзятости, но вместе с тем и догадливости. Его слабохарактерность была обусловлена не столько безволием, сколько добротой и верой в чужую доброту.

Натали была задумчива и печальна, не представляя себе, как она будет жить без матери. Поль, которому любовь придала самоуверенность, подсмеивался над грустью своей нареченной, надеясь, что замужество и бурная парижская жизнь скоро рассеют эту грусть. Г-же Эванхелиста доверчивость Поля доставляла немалое удовольствие: ведь чтобы месть удалась, она должна быть скрытой. Ненависть, обнаружившая себя, бессильна.

Креолке удалось одержать две крупных победы. Во-первых, ее дочь обладала теперь роскошными драгоценностями, уже обошедшимися Полю в двести тысяч; он, наверно, прибавит к ним и другие. Во-вторых, эти неопытные дети будут отныне предоставлены самим себе; ими будет руководить лишь их безрассудная любовь. Ее месть зрела без ведома дочери, которая рано или поздно должна была стать ее соучастницей. Любила ли Натали Поля? Это было для матери еще неясно; утвердительный ответ на этот вопрос мог изменить все ее планы, так как она была слишком привязана к дочери, чтобы противиться ее счастью. Итак, будущее Поля зависело от него самого. Если бы он сумел внушить Натали любовь — он был бы спасен.

На следующий день, после заключения гражданского брака в мэрии в присутствии четырех свидетелей, после торжественного семейного обеда, на который эти свидетели также была приглашены, в полночь, при факелах, был совершен обряд бракосочетания; на нем присутствовало около сотни любопытных. Свадьба, происходящая ночью, всегда томит душу мрачными предчувствиями; ей не хватает света, этого символа и предвестника жизни и наслаждения. Спросите самого бесстрашного человека, почему темнота леденит его душу? Почему холодный мрак, окутывающий своды, так тревожит? Почему звук шагов во тьме так пугает? Почему так отдается в душе крик филина и уханье совы? Хоть нет ни малейшего повода бояться, каждый чего-то боится, и потемки, прообраз смерти, наводят тоску. Натали плакала, думая о разлуке с матерью. Девушку томил неясный страх, обычно охватывающий сердце на пороге новой жизни, когда женщина, даже будучи уверена в предстоящем счастье, все-таки боится опасностей, подстерегающих ее на каждом шагу. Ей стало холодно, она закуталась в мантилью. Грустный вид новобрачных и г-жи Эванхелиста вызвал всевозможные толки среди изысканно одетой толпы, окружавшей алтарь.