Дикая Африка - Шомбургк Ганс. Страница 56

На следующее утро, перейдя реку, мы занялись пострадавшими. Их состояние было ужасно: у одного начисто откушены четыре пальца на руке, у другого изодрано в клочья и буквально размочалено все предплечье. К своим ранам они отнеслись со свойственным неграм апатичным равнодушием, в них набилась грязь, еще немного – и началось бы нагноение. Я промыл, очистил и перевязал страшные следы крокодильих зубов и затем занялся вождем. Надо сказать, что он переживал свою рану более эмоционально, чем остальные, и все время возмущался, что им занимаются не в первую очередь. Когда перевязка закончилась, вождь, видимо полагая, что я изнемогаю от благодарности за оказанную мне честь, попросил сделать ему какой-нибудь подарок.

Похоже, что в селении Мкамбы вообще был сильно развит дух простодушного стяжательства. Так, человек, пришедший утром в лагерь звать нас на помощь и затем проводивший обратно – мы еще не знали бродов в этом месте Руфиджи – потребовал у меня плату за свои труды. Я расплатился с ним, но не тем способом, каким ему хотелось, и наш провожатый удрал в деревню, держась за щеку.

К моему удивлению, все участники ночного побоища поправились. Я был почти уверен, что им не миновать заражения крови, но когда через пару месяцев вернулся в эти края, застал Мкамбу и его собутыльников в добром здравии.

Через несколько дней в лагерь прибыл Мак-Нейл. Фридлендер отправился в низовья Руфиджи, а мы решили перебраться к Лухембело – одному из притоков Руахи. Наш новый лагерь расположился у деревни вождя Мбатанги.

Первые известия, которые мы здесь услышали, касались леопарда-людоеда. Страшный зверь навел ужас на всю округу, и многие селения опустели – жители бежали от «пятнистой смерти». Уже девять человек из деревни Мбатанги были убиты леопардом. Как сейчас вижу старого вождя; сидя на корточках перед хижиной он рассказывал:

– «Бвана, леопард очень, очень свиреп. Он лежит в засаде у тропы, по которой женщины идут вечером за водой, и когда видит, что их не охраняет вооруженный мужчина, прыгает сзади на одну из них и хватает ее. Если же кто-нибудь из охотников сопровождает женщин, зверь не нападает. Однажды, леопард обознался: не заметив копья, он прыгнул на моего сына, вот на этого, и уже вонзил в него зубы, но тут увидел, что это мужчина, соскочил на землю и убежал, хотя мой сын не успел ударить его копьем». Парень, о котором шла речь, стоял рядом. Четыре страшных шрама – память о клыках леопарда – тянулись по его плечу и спине, подтверждая правдивость рассказа.

– «Бвана, мы перепробовали все виды ловушек» – продолжал старик.

– «Но зверь хитер, он не попадался ни разу».

Я попросил показать мне тропы, по которым леопард ходит чаще всего. Оказалось, что он почти всегда пользуется одной и той же дорогой – высохшим руслом маленькой речушки. В моем багаже имелся большой стальной капкан, и случай был самый подходящий. Я установил капкан в русле, тщательно присыпал его песком, положил сверху приманку и ушел, заравнивая собственные следы. И уже на второй день страшный «чуи» попал в ловушку. Это оказалась маленькая старая самка. Все когти старой дамы были стерты почти до основания, а в пасти нехватало многих зубов.

По случаю поимки леопарда в деревне устроили большой праздник. Тропы в джунглях вновь стали безопасными, и Мбатанга разослал по всем направлениям гонцов с радостной вестью. Не прошло и недели, как в покинутые селения вернулись жители.

3 августа мы с Мак-Нейлом убили слона. Часть мяса взяли наши люди, часть жители деревни, но не меньше тонны оставалось на месте и должно было стать добычей хищных зверей и птиц. По предложению Мак-Нейла мы поставили капкан возле разлагающейся туши, ограничив подходы колючим кустарником. Яростный визг и вопли, раздавшиеся около полуночи, известили нас, что капкан сработал. Мы напряженно прислушивались, пытаясь определить, кого поймали. Мак-Нейл считал, что это лесная свинья – они при случае не прочь полакомиться падалью; я же думал, что в капкан попалась гиена. Осталось пойти и проверить, кто из нас прав. Тем временем звуки прекратились.

Сделав факелы из сухой травы, мы отправились к туше, но даже с расстояния в несколько метров не могли разглядеть свою добычу. Животное вместе с капканом спряталось в колючих кустарниках, которыми мы завалили останки слона, и прыгающий свет факелов, хотя и придавал нам уверенность, мало помогал зрению. Мак-Нейл продолжал уверять, что мы поймали лесную свинью, и даже говорил, что уже видит в кустах ее белое брюхо. Я сделал несколько шагов вперед, услышал легкий шорох, затем характерный кашель – и спас свою жизнь лишь прыжком в сторону, побившим все прежние рекорды: на меня кинулся огромный леопард.

Когда рассвело, мы вернулись с камерой и сделали несколько великолепных снимков; особенно удался тот, где леопард рычит на стоящего неподалеку негра (в кадре его не видно). Застрелив зверя, мы увидели, что капкан захватил лишь два пальца левой передней лапы.

На следующую ночь в капкан угодила большая гиена, но сумела удрать, оставив в железных челюстях переднюю лапу. Мне рассказывали, что бывали случаи поимки трехногих гиен. Видно, даже потеря одной конечности не делает их более осторожными. Надо заметить, что гиены вообще относятся к своим лапам со спартанским пренебрежением и почти всегда, попав в ловушку, предпочитают отгрызть одну, чтобы спасти остальные три. Львы и леопарды никогда не поступают подобным образом.

Все притоки Руахи и Руфиджи пересыхают в сухой сезон, так что в руслах рек остаются лишь отдельные ямы с водой, и к этим ямам на водопой сходятся все обитатели джунглей. Здесь можно встретить любую дичь, кроме слонов – они сами роют себе колодцы. Для этого слон опускается на колени и разрыхляет землю бивнями, а затем вычерпывает ее хоботом. Работа ведется до тех пор, пока в углубление не начнет поступать грунтовая вода. Готовые колодцы достигают метровой глубины. Такое удивительное поведение толстокожих объясняется, конечно, не прихотью, а здравым смыслом. Дело в том, что в засушливый период естественные водоемы – ямы и пруды – кишат всякой живностью: мелкой рыбешкой, лягушками и, что особенно опасно для слонов, пиявками. Набирая воду в одной из ям, слон неминуемо прихватит несколько кровопийц; присосавшись к хоботу изнутри, они обрекут животное на невыносимые муки. Обезумев от боли, слон колотит хоботом по деревьям, нередко до тех пор, пока не оторвет его напрочь. Лишившись этого жизненно необходимого для него органа, животное почти всегда погибает. Аналогичные причины заставляют слонов бежать перед армиями сиафу – странствующих красных муравьев.

Здесь было очень много буйволов. Во время охотничьих прогулок по окрестностям я часто встречал их – то поодиночке, то небольшими группами. Однако, к счастью для буйволов, наш лагерь в то время не нуждался в мясе, и мы мирно расходились в разные стороны.

Раньше я видел такое скопление этих могучих зверей только в Анголе и в районе озера Бангвеоло. Там, в деревне Ассани, мы однажды утром заметили целое стадо буйволов, которые преспокойно паслись в саду. При нашем приближении животные, не торопясь, двинулись прочь и скрылись в густом кустарнике. Я последовал за ними. Неожиданно на тропу в двадцати шагах от меня вышел старый бык, повернулся и замер в угрожающей позе. Я поднял ружье. Буйвол опустил голову, готовясь к молниеносной атаке, но 8мм пуля ударила его в основание шеи. Пробежав несколько шагов, бык свалился и, хрипло заревев, испустил дух.

В середине августа Мак-Нейл возвратился в Мкалинзо, чтобы упаковать и отправить к побережью собранную им зоологическую коллекцию. В это же время в лагерь прибыл г.Энгель, и мы вместе с ним отправились на Улангу. Во избежание недоразумений следует пояснить, что в данном случае одна и та же река носит разные названия на разных участках: от верховьев до слияния с Лувегу – Уланга, а дальше, до впадения в океан – Руфиджи.

Мы разбили лагерь у деревни Рупия, и уже на следующий день разведчики из местных жителей принесли радостную весть: они собственными глазами видели стада слонов на небольшом острове посреди реки. Энгель остался в лагере, а я вскочил на велосипед и помчался к берегу, где поджидала большая лодка с гребцами. Через час мы высадились на острове. Он был покрыт густейшей растительностью, и все – от деревьев до слоновой травы – плотно заплели вьюнки. Эти тропические эпифиты с виду напоминают европейские бобы, но далеко не столь безобидны. Созревшие плоды легко отрываются и покрыты тонкими жесткими волосками, которые впиваются в кожу и жгут хуже крапивы. При расчесывании зуд только усиливается; единственное спасение – вода. Мы шли сквозь сплошные заросли по оставленному слонами туннелю, и все вокруг было густо усеяно жгучими плодами проклятых вьюнков, так что трудно описать выпавшие нам мучения. Мне приходилось особенно туго – я был, как обычно, в шортах и рубашке с короткими рукавами.