Деревянные космолеты - Шоу Боб. Страница 26

Пока все шло по колее, знакомой любому пилоту, который участвовал в Переселении и дожил до этих дней. Каждую из операций, требуемых на этой стадии, он бы выполнил за считанные минуты. Но критическая ситуация не позволяла ходить с козырей. Толлер хорошо помнил все, что говорилось в его первую встречу с Чаккелом и Завотлом. А еще – те слова, которые нашептал ему внутренний голос. Что он и небо еще не познали друг друга в полной мере…

– По мне, так хуже всего спуск, – говорил Толлер. – И не только из-за зверского холода. Ты сидишь на открытой платформе, а под тобой – тысячи миль пустоты. Только вообрази! Споткнешься о канат – и вниз. Обычные гондолы – тоже, конечно, не подарок, но у них – борта, хоть какая-то иллюзия безопасности. Нет, Илвен, не нравится мне это… – Он умолк, с удивлением заметив, что Завотл согласно кивает.

– Ты абсолютно прав, и я бы еще добавил, что пять дней на возвращение – слишком большая роскошь, – произнес Завотл. – Ты, да и остальные пилоты, понадобитесь на Верхнем Мире гораздо раньше. Я уже не говорю о шарах и двигателях.

– Ну и?..

Завотл безмятежно улыбнулся.

– Надеюсь, тебе знакомо слово «парашют».

– Еще бы, – обеспокоился Толлер. – Воздушная Служба ими уже лет десять пользуется, а то и больше. К чему ты клонишь?

– Пусть люди возвращаются на парашютах.

– Гениально. – Толлер хлопнул себя по лбу – на тот случай, если сарказм остался незамеченным. – Но просвети меня, невежду, разве парашютист не будет спускаться примерно с той же скоростью, что и небесный корабль?

Улыбка Завотла стала прямо-таки блаженной.

– Будет, но только при раскрытом парашюте.

– Только при… – Глядя под ноги, Толлер обошел тесный кабинет и снова уселся в кресло. – Ты имеешь в виду, что пилот выиграет время, если пролетит изрядное расстояние, не раскрывая парашюта. А на какой высоте надо раскрыть?

– Ну… как насчет тысячи футов?

– Нет! – выкрикнул Толлер не рассуждая, а лишь подчиняясь инстинктивному страху. – Ты не посмеешь!

– Почему?

Толлер угрюмо поглядел в лицо собеседника и увидел на нем знакомое выражение.

– Илвен, ты помнишь наш первый полет? Помнишь, как мы все стояли у борта и смотрели, как гибнет Фленн? Он падал дольше суток.

– У него не было парашюта.

– Но он падал дольше суток, – с мольбой повторил Толлер, страшась того, что годы сделали с Завотлом. – Это слишком долго.

– Маракайн, да что с тобой? – вмешался в разговор король, на чьем широком коричневом лице проглядывало раздражение. – Что день падать, что минуту – итог один. Есть парашют – ты живой, нет парашюта – мертвец.

– Ваше Величество, а вам бы не хотелось самому пережить такое падение?

Чаккел посмотрел на Толлера с откровенным недоумением.

– Куда девался почтительный тон?

Завотл опередил Толлера с ответом:

– Ваше Величество, лорду Толлеру, бесспорно, есть из-за чего беспокоиться. Мы совершенно не представляем, как может падение отразиться на человеке. Нельзя исключить, что он замерзнет насмерть… или задохнется… Возможны и другие неприятные явления. Мало проку в пилоте, который здоров телом, но хвор рассудком. – Завотл на несколько секунд умолк, и его карандаш забегал по бумаге, выводя непонятный рисунок. – Раз уж только я отстаиваю этот способ, полагаю, мне и надлежит его испытать.

«Ах ты, хитрюга, провел-таки меня, – подумал Толлер, вновь проникаясь признательностью и уважением к старому другу. – Уж я-то позабочусь, чтобы ты остался на своем месте. Тут, на планете».

Было трудно отличить тех, кто сам вызвался на это задание, от тех, кого просто поставили перед фактом. И те, и другие очень хорошо понимали, что противиться королевскому приказу на войне равносильно гибели, и кое-кто из добровольцев попросту выдавал нужду за добродетель. Как бы то ни было, все воспряли духом, узнав, что могут, ничем не рискуя, летать без кораблей. «Живы будем – не помрем», – все чаще слышал от них Толлер, и самым ярким проявлением всеобщего оптимизма служил оживленный гомон, когда команда, хорошенько освоив новые навыки, бралась за очередную задачу.

Но на этот раз, заметил Толлер, они вновь погрузились в молчание.

От крепостных секций отделились последние оболочки и, отягощенные только круглыми ложными палубами и двигательными узлами, отошли на небольшое расстояние. И хотя эти наполненные газом пузыри казались нереальными, они господствовали над всем небесным окружением. Для снующих в воздухе людей они были дружелюбными великанами, способными благополучно переносить их с планеты на планету, – и вот эти великаны бросили своих подопечных на произвол судьбы во враждебной синей пустоте.

Даже Толлер, командированный сюда на время монтажа крепостей, ощутил в кишечнике хрусткий ледок, когда заметил, как малы ничем не поддерживаемые секции в туманной бесконечности, со всех сторон обступившей эту точку пространства. Казалось, для человека не может быть ничего страшнее долгого падения к поверхности планеты, но сейчас Толлер был, пожалуй, в гораздо более выгодном положении, чем те, кому предстояло остаться в зоне невесомости.

Мысль эта встряхнула его, и он почувствовал себя обманутым. Разве он хотел такой привилегии?

«Да что это со мной?» – подумал Толлер, начиная волноваться. Он редко анализировал свои чувства, считая это пустой тратой времени, но с некоторых пор его эмоциональная реакция на события стала такой противоречивой, что просто вынуждала заглядывать в собственное сознание. К примеру, он жалел экипажи крепостей, а в следующее мгновение почти завидовал им. Лучше любого другого он знал истинную цену боевой славе и потому не мог утешиться видом очередного выводка патриотов, национальных героев, защитников хрупких деревянных форпостов в безжизненном небесном чертоге.

«Что со мной творится? – снова произнес он про себя. – Мне чего-то не хватает, но ведь раньше этого не было. Если я не безумец, то почему лезу напролом там, где отступил бы любой здравомыслящий человек?»

Толлер спохватился: довольно самокопания, нельзя забывать о служебном долге. Он привел в действие воздухоструй и подлетел к ближайшей крепости. Ее средняя и концевая секция были уже благополучно отделены от шаров и состыкованы, осталось лишь присоединить третью часть. Она находилась на достаточном расстоянии от двух своих спутниц, чтобы люди, держащиеся за буксирные тросы, могли действовать слаженно и споро. Четверо, цепляясь за борт средней секции, работали свободными руками в едином ритме, и концевая секция двигалась поначалу неуклюже, но затем набрала скорость. Толлер следил, как она приближается к месту стыковки. Он знал, что секция ничего не весит, а следовательно, не причинит вреда, если столкнется с другими, однако не любил, когда в конструкторском деле злоупотребляли силой. Возможно, секция отскочит, и ее снова придется подтягивать.

– Стоп! – крикнул он буксировщикам. – Слишком быстро. Приготовьтесь затормозить ее.

Взмахами рук люди сообщили, что приказ ясен, и приготовились встретить надвигающийся цилиндр. Фамарж, отвечавший за сборку крепости, дал сигнал двум матросам, которые удерживали среднюю секцию за короткие канаты, чтобы те помогли товарищам. Один из них добрался до обтянутой кожей стенки цилиндра и сжал ее ногами с двух сторон.

Концевая секция неслась на поджидающего человека и, почти не теряя скорости, легко сминала натянутые канаты, которые попадались ей на пути. «Странно, – мелькнуло в голове у Толлера. – Она же невесома, как перо». И тут им овладела тревога: он вспомнил, что совсем недавно видел подобную аномалию. Готлон, хоть и ничего не весил, в конце своего первого свободного полета нанес ему довольно сильный удар, как если бы…

– Уходи с борта! – проревел Толлер. – Быстрее! Человек в уродливом костюме повернулся к нему – и только. В леденящее мгновение Толлер узнал грубые черты Гнэпперла, а затем концевая секция обрушилась на крепость. Гнэпперл завопил, когда у него сломалась тазовая кость. Крепость вздыбилась, стряхнув с себя людей, а концевая секция, расточая кинетическую энергию, частично вошла в главное сооружение. Края цилиндров, точно лезвия мечей, рассекли тело Гнэпперла, и вопли оборвались. Потом секции разошлись и остановились.