Евгения Гранде - де Бальзак Оноре. Страница 7

— Сомюрцы так не стучатся, — сказал нотариус.

— Можно ли так колотить? — сказала Нанета. — Что они, дверь, что ли, хотят выломать?

— Кого это черт принес? — воскликнул Гранде.

Нанета взяла одну из двух свечей и пошла отворять в сопровождении Гранде.

— Гранде! Гранде! — воскликнула жена его и, движимая смутным чувством страха, бросилась к дверям зала.

Игроки переглянулись.

— Не пойти ли и нам? — проронил г-н де Грассен. — Мне сдается, этот стук не к добру.

Господин де Грассен едва успел заметить фигуру молодого человека, сопровождаемого комиссионером конторы дилижансов, который нес два огромных чемодана и спальный мешок. Гранде резко повернулся к жене и сказал:

— Госпожа Гранде, вернитесь к вашему лото. Дайте мне переговорить с этим господином. — Затем он быстро затворил дверь в гостиную, где возбужденные игроки снова заняли свои места, но игры не продолжали.

— Это кто-нибудь из сомюрских? — спросила мужа г-жа де Грассен.

— Нет, приезжий.

— Не иначе как из Парижа.

— В самом деле, — сказал нотариус, вытаскивая старые часы в два пальца толщиной, похожие на голландский корабль, — сейчас ровно девять часов. Тьфу ты пропасть! Дилижанс главной конторы никогда не опаздывает.

— А человек-то молодой? — спросил аббат Крюшо.

— Да, — отвечал г-н де Грассен. — С ним багажа по меньшей мере кило триста.

— Нанета не возвращается, — заметила Евгения.

— Возможно, кто-нибудь из ваших родственников приехал, — сказал председатель.

— Возобновим ставки, — тихо воскликнула г-жа Гранде. — Но голосу я заметила, что господин Гранде чем-то недоволен. Может быть, ему будет неприятно, ежели он заметит, что мы говорим о его делах.

— Это, верно, ваш двоюродный брат, — обратился Адольф к своей соседке. — Очень красивый молодой человек, я видел его на балу у господина де Нусингена… [8]

Адольф остановился: мать толкнула его ногой и, громко попросив у него два су для своей ставки, шепнула ему на ухо:

— Да замолчи ты, простофиля!

В эту минуту вошел Гранде без Нанеты-громадины: шаги ее и комиссионера послышались на лестнице. Вслед за Гранде шел приезжий, возбудивший такое любопытство и так живо занявший воображение присутствовавших; его нежданное прибытие в этот дом и в среду этих людей, куда он свалился как снег на голову, можно было сравнить с падением улитки в улей или с появлением павлина на каком-нибудь невзрачном деревенском птичьем дворе.

— Садитесь к огню, — сказал Гранде приезжему.

Прежде чем сесть, молодой человек очень мило поклонился присутствовавшим. Мужчины поднялись и ответили вежливым поклоном, дамы чопорно сделали реверанс.

— Вы, верно, озябли, сударь? — сказала г-жа Гранде. — Вы, может быть, приехали из…

— Ах, уж эти женщины! — сказал старый винодел, отрываясь от чтения письма, которое держал в руке. — Дайте же человеку отдохнуть.

— Но, папенька, может быть, гостю вашему что-нибудь нужно, — сказала Евгения.

— У него у самого есть язык, — строго ответил винодел.

Только незнакомец удивился этой сцене, прочие привыкли к деспотической манере хозяина. Тем не менее после этих двух вопросов и ответов незнакомец поднялся с места, повернулся спиной к огню, поднял ногу, чтобы согреть подошву сапога, и сказал Евгении:

— Благодарю вас, кузина, я обедал в Туре. И мне ничего не нужно, — прибавил он, глядя на Гранде. — Я даже совсем не устал.

— Вы, сударь, приехали из столицы? — спросила г-жа де Грассен.

Шарль — так звали сына парижского г-на Гранде, — слыша обращенный к нему вопрос, достал маленький лорнет на цепочке, висевший у него на шее, приставил его к правому глазу, чтобы рассмотреть и то, что было на столе, и тех, кто был за столом, оглядел весьма беззастенчиво г-жу де Грассен и, все обозрев, сказал ей:

— Да, сударыня. Вы играете в лото, тетушка? — прибавил он. — Пожалуйста, продолжайте. Разве можно бросать такую занимательную игру…

«Я была уверена, что это кузен», — думала г-жа де Грассен, кокетливо поглядывая на него.

— Сорок семь! — выкрикнул старый аббат. — Ставьте же марку, госпожа де Грассен, ведь это ваш номер.

Господин де Грассен положил стеклянный кружочек на карту жены, между тем как она, охваченная грустными предчувствиями, наблюдала попеременно то за парижским кузеном, то за Евгенией, не думая о лото. Время от времени молодая наследница бросала беглые взгляды на двоюродного брата, и жена банкира легко могла заметить в них crescendo [9] удивления или любопытства.

Шарль Гранде, красивый молодой человек двадцати двух лет, представлял собой в эту минуту необычайную противоположность этим добрым провинциалам, которых достаточно возмущали уж одни его аристократические манеры; все разглядывали приезжего, чтобы понасмехаться над ним. Это требует объяснения. В двадцать два года молодые люди еще настолько близки к детству, что склонны ребячиться. Да, пожалуй, из сотни юношей ровно девяносто девять стали бы вести себя так же, как Шарль Гранде. Незадолго до этого вечера отец предложил ему отправиться на несколько месяцев к дяде в Сомюр. Быть может, парижский Гранде думал женить его на Евгении. Шарль, попавший в провинцию впервые, вознамерился появиться во всем блеске парижанина, поразить всю округу роскошью своих нарядов, составить для нее эпоху и ввезти туда новейшие затеи парижской жизни. Словом, он намеревался в Сомюре проводить больше времени, чем в Париже, за полированием ногтей и одеваться с подчеркнутой изысканностью, которую элегантный молодой человек иногда заменяет небрежностью, не лишенной изящества. Шарль взял с собой лучший парижский охотничий костюм, лучшее ружье, лучший нож в лучших ножнах, захватил целую коллекцию изумительных жилетов: были среди них серые, белые, черные, цвета скарабея, с золотистым отливом, с блестками, с разводами, двойные, с отворотами шалью, с воротниками стоячими, отложными, с широким вырезом или застегивающиеся доверху, на золотых пуговицах. Взял всевозможные воротники и галстуки, бывшие тогда в моде. Взял два костюма, сшитые у Бюиссона, и самое тонкое белье. Взял прекрасный золотой туалетный прибор — подарок матери. Взял всякие безделушки, необходимые для денди, не забыв восхитительный маленький письменный прибор, подаренный ему любезнейшей из женщин, — по крайней мере по отношению к нему, — великосветскою дамою, которую он называл Анетой и которая теперь скучнейшим образом путешествовала вместе с супругом по Шотландии, как жертва неких подозрений, заставивших ее на время пожертвовать своим счастьем; затем — обильный запас красивой бумаги, чтобы писать к ней каждые две недели. Короче говоря, он привез с собой набор парижских ненужностей, полный как только возможно, и где — от хлыста, пригодного для завязки дуэли, до превосходных чеканных пистолетов, ее заканчивающих, — были налицо все те орудия, коими пользуется юный бездельник, чтобы вспахивать поле жизни. Так как отец наказал ему путешествовать в одиночестве и скромно, он приехал в купе дилижанса, взятом для него одного, довольный, что не портит прелестной дорожной кареты, заказанной им для того, чтобы отправиться навстречу Анете, великосветской даме, которую… и так далее, и с которой он должен был увидеться в июне месяце на водах в Бадене. Шарль рассчитывал встретить у дяди общество человек во сто, забавляться псовой охотой в дядиных лесах, — словом, пожить помещичьей жизнью. Он не думал застать дядю в Сомюре, осведомился о нем только для того, чтобы расспросить, как проехать в Фруафон, и, узнав, что Гранде в городе, полагал найти его в огромном особняке. Чтобы достодолжным образом показаться впервые у дяди, в Сомюре или в Фруафоне, он облекся в дорожный наряд, весьма кокетливый, но изысканно простой и очаровательный, — воспользуемся словцом, каким в то время определяли особое совершенство вещи или человека. В Туре парикмахер завил ему прекрасные каштановые волосы, там он переменил сорочку, надел черный атласный галстук и круглый воротник, приятно обрамлявший его белое смеющееся лицо. Дорожный наполовину застегнутый сюртук обрисовывал его талию и открывал кашемировый жилет шалью, под которым был второй — белый. Часы его, небрежно брошенные в карман, как бы по воле случая, были прикреплены к одной из петель золотой цепочкой. Серые панталоны застегивались по бокам, где швы были украшены узорами, вышитыми черным шелком. Он играл изящной тросточкой, и золотой резной набалдашник лишь оттенял безукоризненную свежесть его серых перчаток. Фуражка его была отличного вкуса. Парижанин, только парижанин из самой высокой сферы, мог не казаться смешным в таком наряде и сообщить какую-то фатовскую гармонию всем этим безделицам, впрочем, придававшим их носителю мужественный вид, вид молодого человека — обладателя превосходных пистолетов, меткого глаза и Анеты.