Богач, бедняк... Том 1 - Шоу Ирвин. Страница 9

Гретхен чувствовала, что он над ней подшучивает, правда, беззлобно, с легкой иронией, проскальзывавшей в его вежливых фразах.

– Люди должны больше узнавать друг о друге, – сказала она твердо, но ей не понравилось то, что она сказала. Она сама себе показалась напыщенной, но Гретхен тут же быстро избавилась от этого неприятного чувства. Она вдруг осознала, что ее беспокоит и тревожит, заставляет защищаться – его мягкий, с южноамериканским акцентом, лениво звучащий голос.

– Конечно, должны, – согласился он с ней. – Конечно. – Он, опершись на руки, повернулся к ней лицом. – Ну что, например, я должен узнать о вас, мисс Джордах?

– Обо мне? – от удивления она тихо рассмеялась. – Ничего. Кто я такая? Всего лишь девушка-секретарша в маленьком офисе, в маленьком городке, которая нигде, кроме своего городка, не бывала и которая вряд ли куда-то уедет из этого городка.

– Нет, я с вами не согласен, мисс Джордах, – серьезным тоном возразил Арнольд. – Я с вами категорически не согласен. Я видел много девушек. Но впервые вижу девушку, которую ждет большое будущее. Вас ждет большое будущее. У вас есть особый стиль поведения, самообладание. Могу поспорить, половина лечащихся здесь парней не раздумывая предложили бы вам руку и сердце, если бы вы только подали знак, намек, что одобряете их поведение.

– Пока я не собираюсь замуж.

– Конечно нет, о чем разговор, – кивнув, спокойно отозвался Арнольд. – Какой смысл спешить? Но такой красивой девушке не надо быть затворницей. – Он загасил сигарету в пепельнице на столе, полез в карман своего халата, вытащил другую из пачки, но не зажег. – В Корнуолле у меня была девушка. Мы с ней встречались целых три месяца, – сказал он. – Самая красивая, самая веселая, самая любящая девушка, о которой только может мечтать любой мужчина. Она, правда, была замужем, но нас это не тревожило. Ее муж еще в 1939 году уехал в Африку, и, по-моему, она даже забыла, как он выглядит. Мы вместе ходили в пабы, и, когда я получал увольнительную, она готовила дома для меня обед, а потом мы страстно занимались любовью, чувствуя себя так, будто мы – Адам и Ева в райском саду. – Он помолчал, задумчиво разглядывая белый потолок большой пустой комнаты. – Там, в Корнуолле, я стал человеком, – продолжал он. – Да, армия действительно сделала из меня мужчину, из меня, маленького неприметного Арнольда Симмса из Сент-Луиса, но увы, наступил тот печальный день, когда наша часть получила приказ отправиться на фронт. – Он замолчал, по-видимому вспоминая тот маленький уютный курортный городок с пальмами, веселую, жизнерадостную, нежную девушку, забывшую про своего мужа.

Гретхен сидела молча, стараясь не двигаться. Она всегда приходила в смущение, когда говорили о сексе в ее присутствии. И не потому, что она до сих пор девственница, это, так сказать, ее добровольный выбор, и выбор сознательный, ее смущала неспособность без смущения воспринимать секс и все, что связано с интимными делами, даже во время разговоров в кругу своих знакомых девушек. Пытаясь разобраться в причинах такой реакции, Гретхен поняла, что в таком ее отношении к сексу виноваты прежде всего родители. Их спальню от ее комнаты отделял лишь узкий коридорчик. В пять утра она слышала медленные, грузные шаги отца, медленно поднимающегося по лестнице, его низкий, охрипший пропитый голос, его уговоры, протесты и жалобное стенание ерзавшей по кровати матери, а потом шумную возню. Отец силой добивался своего. А утром невыносимо было смотреть на мать, на непроницаемое лицо-маску мученицы.

И вот сегодня, поздно вечером, в этом уснувшем госпитальном корпусе Гретхен впервые говорила о сексе с посторонним мужчиной, чего она никогда прежде себе не позволяла ни с одним человеком. Ее насильно, против ее воли, превращали в свидетели полового акта, пусть даже призрачного, но все равно полового акта, который она всегда стремилась вытеснить из своего сознания. Адам и Ева в раю. Два сплетенных человеческих тела: белое и черное. Она не хотела думать об этом, но ничего не могла с собою поделать. Но в откровенности этого парня был заложен определенный тайный смысл, определенная цель, ее никак нельзя было принять за ностальгические, навеянные ночью воспоминания солдата, вернувшегося с войны. Нет, в этом мелодичном, плавном шепоте была скрыта какая-то цель. Она догадывалась, что такой целью является она, Гретхен, но она гнала от себя эту мысль.

– После ранения я написал ей письмо, – продолжал Арнольд. – Но ответа не получил. Может, вернулся муж. И вот с тех пор я не был близок ни с одной женщиной. Я ведь был ранен в самом начале войны и с тех пор лежу в госпитале. Впервые я вышел из него погулять в прошлую субботу. Нам с Биллом дали увольнительную на весь день…– (Билл был его приятелем, вторым чернокожим американцем в их палате.) – Но что делать двум цветным парням в этой долине? Это вам не Корнуолл, можете мне поверить. Подумать только, направить меня в единственный, наверное, в Соединенных Штатах госпиталь, расположенный в городке, в котором нет ни одного цветного! Мы выпили по паре кружек пива на рынке, проехали на автобусе до речной пристани – нам сказали, что в верхней части городка живет негритянская семья. Но там никакой семьи не оказалось, кроме старика негра из Южной Каролины, который живет один в доме у самой реки, а вся его семья давно оттуда уехала, и, скорее всего, он давно позабыл об их существовании. Мы угостили его пивом, наговорили всякой чуши о наших великих подвигах на войне, как мы там храбро сражались, и пообещали приехать на рыбалку, когда получим увольнительную.

– Скоро вас выпишут из госпиталя, вы вернетесь домой и обязательно встретите красивую девушку и снова будете счастливы, как тогда, в Корнуолле. Я уверена в этом, – сказала Гретхен, посмотрев на часы. Она вдруг почувствовала, что говорит фальшиво, неискренне, каким-то чужим голосом, и ей стало стыдно. Но ей надо как можно скорее уходить отсюда.

– Уже очень поздно, Арнольд. Я с удовольствием поболтала с вами, но мне пора…– Она хотела встать, но он крепко сжал ее руку.

– Еще совсем не поздно, мисс Джордах, – сказал Арнольд. – Если быть откровенным, я давно ждал подходящего случая, чтобы поговорить с вами наедине.

– Арнольд, я опаздываю на автобус. Я…

– Мы с Биллом часто говорим о вас. – Арнольд не выпускал ее руки. – И мы решили, в следующую субботу, когда пойдем в увольнительную, пригласить вас погулять вместе с нами и немного развлечься.

– Вы с вашим другом очень любезны, – сухо сказала Гретхен. И этот тон ей давался с трудом. – Но по субботам обычно я ужасно занята.

– Мы, конечно, понимаем, что в этом городе девушке неприлично показываться в компании двух чернокожих, – продолжал Арнольд своим ровным тоном, в котором не было ни угрозы, ни злости, – люди здесь к этому не привыкли, к тому же мы простые солдаты…

– Все это не имеет никакого отношения…

– Садитесь на рейс двенадцать тридцать на автобус, следующий до пристани, – продолжал Арнольд, словно и не заметил ее протестов. – Мы приедем туда раньше, дадим старику пять долларов, пусть купит себе бутылку и сходит в кино. Мы привезем что-нибудь вкусненького и приготовим обед для нас троих. С трамвайной остановки повернете налево, пройдете прямо по дороге четверть мили, к самой реке, и увидите дом старика – он один стоит на берегу. Там нет ни души. Никто нам не помешает. Мы прекрасно проведем время.

– Я спешу домой, Арнольд, – громко сказала Гретхен. Она знала, что не закричит, не позовет на помощь, это сделать ей не позволит стыд, но она должна убедить его, что закричит, что способна позвать на помощь.

– Вкусная еда, пара стаканчиков легкого вина, – улыбаясь, продолжал нашептывать Арнольд, не выпуская ее руки. – Мы ведь так давно не были дома, мисс Джордах, не забывайте…

– Я сейчас закричу, – с трудом проговорила Гретхен. Как он себе такое позволяет? Такой вежливый, такой дружелюбный, и вдруг… Она презирала себя за неумение разбираться в людях.

– Мы такого высокого мнения о вас, мисс Джордах, – Билл и я. С того самого дня, когда я впервые вас увидел, я больше ни о ком другом и не могу думать. Билл говорит, что испытывает точно такие же чувства…