Богач, бедняк... Том 2 - Шоу Ирвин. Страница 39

– По-моему, ты сейчас говоришь, как маньячка… Везение семьи! Почему ты не идешь к цыганам, пусть тебя просветят, нацепи амулет на грудь и дело с концом!

– Не нужны мне никакие цыгане. Если бы я не встретилась с Тедди Бойланом и он не трахнул меня, разве Том запалил бы крест на холме? Как ты думаешь? Разве его прогнали бы из города, как преступника, если бы на моем пути не оказалось Тедди Бойлана? Неужели ты считаешь, что он стал бы таким, какой он сейчас, если бы по-прежнему жил в Порт-Филипе вместе со всей своей семьей?

– Может, и не был, – признал Рудольф. – Но обязательно возникло бы что-нибудь еще у него на пути.

– Ничего другого так и не возникло. Был только один Тедди Бойлан, трахавший его сестру. Ну а что касается тебя…

– Я знаю все, что мне необходимо знать о себе, – опередил ее Рудольф.

– На самом деле? Ты считаешь, что смог бы учиться в колледже, если бы Тедди Бойлан не платил бы за учебу деньги? Ты полагаешь, что ты одевался бы так, как ты одеваешься сейчас, что проявлял бы точно такой, как сейчас, интерес к деньгам, к успеху, знал бы, каким образом и кратчайшим путем всего этого добиться без Тедди Бойлана? Неужели ты уверен, что нашелся еще человек, кто-то другой, кроме Тедди Бойлана, который стал бы водить тебя на веревочке в картинные галереи, проявлял к тебе интерес все годы учебы, внушил бы тебе чувство уверенности в себе? – Она залпом допила второй мартини.

– О’кей, – беззлобно отозвался Рудольф. – Я воздвигну памятник в его честь.

– Может, и следовало бы это сделать. Теперь ты, несомненно, можешь себе такое позволить, когда в твоем распоряжении деньги жены…

– Это удар ниже пояса, – сердито бросил Рудольф. – Ты знаешь, у меня не было ни малейшего представления о…

– Ну вот об этом я и говорю, – перебила его Гретхен. – Твой чисто джордаховский ужас был превращен в нечто иное твоим везением.

– Ну а что ты скажешь о своем чисто джордаховском ужасе?

Тон Гретхен сразу изменился. Пропала резкость, запал, лицо стало печальным, более мягким, моложе.

– Когда я жила с Колином, я не была такой ужасной.

– Я знаю.

– Я уже и не надеюсь встретить кого-нибудь, похожего на Колина.

Рудольф коснулся ее руки, и внезапно приступ его гнева прошел.

– Обязательно встретишь, – убежденно произнес он. – Сейчас ты мне, конечно, не поверишь, но так оно будет.

– Нет, не поверю.

– И чем ты собираешься заниматься? Будешь сидеть вот так и лить слезы?

– Собираюсь продолжить учебу.

– Учебу? – не веря собственным ушам, переспросил Рудольф. – В твои-то годы?

– На вечернем отделении, – пояснила Гретхен. – В Калифорнийском университете. В Лос-Анджелесе. Я смогу жить дома и присматривать за Билли. Я уже обратилась в университет, была на собеседовании, они готовы меня принять.

– Что же ты там будешь изучать?

– Только не смейся!

– Сегодня я уже ни над чем не смеюсь, – серьезно ответил Рудольф.

– Идею мне подсказал отец одного мальчика, ученика в классе Билли, – стала рассказывать Гретхен. – Он – психиатр.

– Боже праведный! – воскликнул Рудольф.

– Я вижу, тебе все же везет. Ты еще способен произнести «Боже праведный!», когда слышишь слово «психиатр».

– Прости меня.

– Он несколько раз в неделю работает по совместительству в клинике с непрофессиональными психоаналитиками, у которых нет медицинской степени, но они самостоятельно изучали психоанализ, сами подвергались ему и имеют лицензию на лечение случаев, не требующих глубоких знаний психиатрии: групповая истерия; умные дети, отказывающиеся учиться писать и читать, или злые, деструктивные детишки из неблагополучных семей, которые ушли в самих себя, подавлены; девушки, ставшие фригидными из-за религиозного воспитания или из-за психической травмы, полученной в детстве, и из-за этого у них постоянно ужасные сцены на грани развода с мужьями; дети негров и мексиканцев, которые значительно позже других начинают посещать школу и никак не могут догнать по развитию других учеников и в результате утрачивают собственное «я»…

– Таким образом, – пришел к выводу Рудольф, внимательно ее выслушав, – ты намерена взяться за решение негритянской, мексиканской проблем, религиозных проблем, полагаясь только на собственные силы и на клочок бумаги, выданный тебе университетом, и…

– Я постараюсь решить только одну проблему, – перебила его Гретхен, – может, от силы две, или, может, целую сотню. И в то же время я буду решать и свою собственную проблему. Я буду постоянно занята и делать что-то полезное.

– Не заниматься бесполезной чепухой, как твой брат, – с горечью сказал Рудольф, чувствуя себя уязвленным ее словами. – Ведь именно это ты хотела сказать?

– Вовсе нет, – возразила Гретхен. – Ты делаешь что-то весьма полезное, но по-своему… И поэтому не мешай мне делать то, что я хочу, и быть полезной по-своему.

– И сколько времени тебе потребуется на все это?

– Два года минимум, чтобы получить ученую степень. Потом – углубленное изучение психоанализа…

– Ты никогда не закончишь, – предостерег он ее, – найдешь мужчину и…

– Может быть, – не стала возражать Гретхен. – Правда, весьма сомнительно, но все может быть…

С покрасневшими от слез глазами в комнату вошла Марта и сообщила, что ланч готов. Гретхен поднялась наверх за Билли и Томасом. Вскоре вся семья сидела в столовой. Все были удивительно внимательны по отношению друг к другу и вежливо говорили: «Пожалуйста, передай мне горчицу», «Благодарю тебя!» или: «Нет, думаю, мне вполне достаточно».

После ланча они сели в машину и выехали из Уитби в Нью-Йорк, оставляя умерших.

К отелю «Алгонкин» они подъехали чуть позже семи. Гретхен с Билли остановились там, потому что в квартире Рудольфа, где его ждала Джин, была только одна спальня. Рудольф предложил Гретхен и Билли пообедать вместе с Джин, но Гретхен отказалась – не такой день, чтобы знакомиться со своей невесткой. Рудольф пригласил Тома, но тот отказался, ссылаясь на то, что у него, мол, свидание.

Билли вылез из машины, за ним – Томас. Он обнял мальчика за плечи.

– У меня тоже есть сын, Билли, – сказал он. – Правда, совсем еще маленький. Вот когда он вырастет и станет похожим на тебя, я смогу им гордиться.

Впервые за последние три дня Билли улыбнулся.

– Том, – сказала Гретхен, стоя под «козырьком» отеля. – Мы когда-нибудь с тобой увидимся?

– Конечно, – заверил ее Томас. – Я знаю, где тебя найти. Я сам тебе позвоню.

Гретхен с сыном вошли в отель. Носильщик нес за ними их два чемодана.

– Я возьму такси, Руди, – сказал Томас. – Тебе нужно поторапливаться, ведь молодая жена ждет.

– Мне хочется выпить…– признался Рудольф. – Может, зайдем в бар, и…

– Нет, спасибо. Я тороплюсь, – отказался Томас. Через плечо Рудольфа он смотрел на оживленное уличное движение на Шестой авеню.

– Том, – сказал Рудольф. – Мне нужно поговорить с тобой.

– Мне казалось, что мы вволю наговорились и говорить нам больше не о чем, – возразил Томас. И хотел было остановить проезжавшее мимо такси, но водитель ехал в парк. – О чем тебе еще говорить со мной?

– Ты считаешь, что не о чем? – сорвался Рудольф. – На самом деле? А вот что я тебе скажу: к концу сегодняшнего биржевого дня у тебя около шестидесяти тысяч долларов на счету! Может, такое сообщение заставит тебя изменить мнение?

– Да ты, я вижу, большой шутник, Руди, – откликнулся Томас.

– Пошли в бар. Я не шучу.

Удивленный Томас послушно пошел за Рудольфом в бар.

Официант принес им виски.

– Ну, слушаю, – сказал Томас.

– Ты помнишь о тех пяти тысячах долларов, черт бы их побрал? Ну, о тех, которые ты мне тогда отдал. Помнишь?

– Ах, эти чертовы деньги. Ну, помню.

– Ты сказал, что я волен делать с ними все, что хочу, – продолжал Рудольф. – Кажется, я точно запомнил твои слова: «Помочись на них, истрать на своих баб, отдай на нужды твоего любимого фонда благотворительности»…

– Да, вполне похоже на меня, – широко ухмыльнулся Томас.