Две недели в другом городе - Шоу Ирвин. Страница 28

— Если бы кто-то попытался убить тебя, разве ты не захотела бы узнать об этом человеке как можно больше?

— Он живет в Риме уже почти два года. Американская армия платит ему небольшую пенсию. Говорит, что его семья очень богата, но, похоже, родные не высылают ему значительных сумм. Сюда приехал изучать кино. Он помешан на итальянском кинематографе. Хочет стать режиссером или продюсером. Фильм с твоим участием я посмотрела благодаря ему. — Она озорно улыбнулась. — Он говорил, что я непременно должна познакомиться с твоей игрой. Я это сделала, верно?

— О Господи.

— Он переводит с итальянского на английский, — продолжала Вероника. — Ради денег.

— Он талантлив? — с любопытством спросил Джек.

— По его мнению, да. Он считает себя самым талантливым человеком в Риме.

— А кто-нибудь еще разделяет его мнение?

— Он вращается в среде полуголодных, никому не известных молодых актеров и литераторов; они твердят ему, что он — гений. — Вероника презрительно рассмеялась. — Они ненавидят всех, кто не принадлежит к их кругу. Он написал сценарий, но не может никому его продать, хотя друзья говорят о его опусе так, словно это «Божественная комедия».

— А что думаешь о нем ты?

— Если все гении такие, как он, то пусть ищут себе других женщин.

— Давно вы познакомились?

— Примерно год назад.

— Как долго живете вместе?

Вероника снова заколебалась, выбирая между правдой и ложью.

— Всего три месяца. Он не давал мне проходу. Он очень красив, — сказала она, как бы оправдываясь.

— Да, верно, — подтвердил Джек.

— Я говорила, что не люблю его, — жалобным тоном продолжала Вероника; ее глаза бегали смущенно и лживо, словно сейчас она не беседовала с Джеком, а оправдывалась перед брошенным ею любовником, обвиняя его. — Я сразу сказала ему, что считаю себя свободной и буду встречаться с другими мужчинами, когда пожелаю. Он сначала согласился, но, добившись своего… — Она пожала плечами. — Словом, он стал вести себя как настоящий итальянец. Если я здоровалась с кем-то на улице, для него это была трагедия. Неудивительно, что он любит Рим. В душе он — итальянец. И теперь эта выходка с ножом… — Она презрительно фыркнула. — Я бы хотела потолковать с ним. Чего он добивается — чтобы я спала с ним, признавшись, что влюблена в другого? А я-то думала, у американцев есть гордость.

— Ты сказала ему, что влюблена в меня? — недоверчиво спросил Джек.

— Конечно.

Длинные нежные пальчики Вероники играли замочком сумки.

— И как он отреагировал на твои слова? — поинтересовался Джек.

— В очередной раз назвал меня шлюхой. Его следовало бы сделать почетным гражданином Италии.

— Тебе он тоже угрожал?

— Нет. Пока нет, — легкомысленным тоном ответила она. — Это еще впереди.

— Что ты собираешься делать? — спросил Джек.

Перед его мысленным взором возникла Вероника, лежащая в луже крови, заголовки газет, заседание суда. «Жаль, я не могу сказать ей, что люблю ее. Хотя бы немного. Она заслужила такое признание».

— Что я собираюсь делать? — Вероника снова пожала плечами. — Ничего. Я не скажу ему, где буду жить. Он меня не найдет.

— Он отправится к тебе на работу, — сказал Джек.

— Он уже там был. Сегодня утром. Мне позвонила подруга. Я возьму двухнедельный отпуск — Вероника нежно улыбнулась Джеку. — Посвящу это время тебе. И вообще, мне надо отдохнуть. Было бы замечательно, — она опустила ладонь на руку Джека и ласково погладила ее, — если бы мы смогли на эти две недели куда-нибудь уехать.

— Верно, это было бы чудесно, — сказал Джек, кривя душой; его не вдохновляла перспектива провести в ее обществе две недели. — Только я сейчас занят и должен быть в Риме. Он знает, где я остановился. Если я сменю отель, он найдет меня за десять минут.

— Думаю, тебе следует обратиться в полицию. Скажи, что он угрожал тебе ножом. Его поместят на пару недель в камеру, и он перестанет преследовать нас.

Джек убрал свою руку:

— Как ваша фамилия, леди? Де Медичи? Борджиа?

— Что? — недоумевающе произнесла Вероника. — Что ты сказал?

— Пока обойдемся без полиции.

— Мое предложение вполне разумно, — обиженно сказала Вероника.

— Позволь кое-что у тебя спросить. Что ты собираешься делать, когда эти две недели кончатся и я уеду?

— Это я решу потом, — простодушно ответила Вероника.

Джек вздохнул. Будь проклят Деспьер, подумал он. Вчера на виа Венето француз здоровался едва ли не с каждым, кто проходил мимо их столика.

— Есть другой выход, — сказал Джек Проглотив слюну, он добавил тихим голосом: — Мы можем расстаться.

Сейчас она показалась ему обиженным ребенком.

— Ты этого хочешь?

Джек задумался. Любой ответ не был бы абсолютно правдивым.

— Нет, — произнес он.

Вероника улыбнулась, облизала край рта языком. «Когда-нибудь, — сказал себе Джек, — если я познакомлюсь с ней ближе, я отучу ее от этой привычки».

— Я в этом не сомневаюсь. А, ладно, — она резким движением стряхнула крошки с юбки, — я напишу ему письмо. Очень сухое. Посоветую вести себя прилично. Оно остудит его пыл.

— Возможно, — с сомнением в голосе произнес Джек.

Внезапно, теперь, когда решение было принято, он страстно захотел ее. Сидя здесь, держа ее за руку, любуясь гладкой оливковой шеей, поднимавшейся из V-образного разреза свитера, он почувствовал, что поток воспоминаний о вчерашнем дне обрушился на него со всей силой.

— Пойдем ко мне в гостиницу, — произнес он.

Вероника покачала головой.

О Господи, теперь она будет кокетничать. Это уже чересчур.

— Нет, — сказала она. — Он наверняка крутится где-то возле твоего отеля, караулит нас. Вот свинья.

— Тогда поедем к тебе, — предложил он.

Она снова покачала головой.

— Нельзя. Я живу в маленькой семейной гостинице. Тебя ко мне не пустят. Там полно священников из Германии, помешанных на вопросах морали.

— Тогда что же мы будем делать? Дождемся темноты и поищем укромный уголок в саду Борджезе?

— Завтра, — сказала Вероника, — я переберусь к подруге. Она весь день на работе; в квартире, кроме меня, никого не будет.

— А как нам быть сегодня?

Вероника усмехнулась:

— Ты не можешь дождаться завтрашнего дня?

— Нет.

— И я тоже. — Она взглянула на часы. — Я буду занята еще два часа. В пять приду к тебе.

— Ты же считаешь, что он может появиться возле отеля, — напомнил Джек.

— Только не в пять часов.

— Почему ты так думаешь?

— Ежедневно в пять часов, — Вероника, собрав свои вещи, встала, — он посещает психоаналитика. При любых обстоятельствах. Не беспокойся. Он не придет сюда.

Она нагнулась и поцеловала его.

— Я выйду первой. Обожди пять минут. На всякий случай.

Он проводил ее взглядом. Длинные темные волосы ниспадали на плечи девушки; бедра Вероники покачивались чуть заметнее, чем обычно, — она знала, что Джек и два официанта смотрят ей вслед; высокие каблуки итальянских туфель кокетливо простучали по мозаичному полу.

«Господи, — подумал Джек, когда дверь закрылась за девушкой и он откинулся на спинку кресла, — в какую историю я ввязался? Стоит ли игра свеч?»

Покинув ресторан, Джек попросил Гвидо отвезти его в посольство и добавил, что потом машина не понадобится ему до восьми вечера. Из любопытства Джек поинтересовался у Гвидо, как итальянец распорядится свободным временем.

— Поеду домой, — серьезно ответил Гвидо, — и буду играть с тремя моими малышами.

— У меня тоже трое детей, — сказал Джек.

— В них — смысл жизни, — заметил Гвидо и неторопливо отъехал от тротуара.

У подъезда посольства стоял молодой, рослый морской пехотинец. Часовой напомнил Джеку о той порт, когда Эндрюс заканчивал учебу в школе. На груди розовощекого парня висели медали, полученные за участие в боевых действиях на Тихом океане и в Корее, а также Серебряная звезда и Пурпурное сердце. Он приветливо, открыто улыбнулся Джеку; солдат выглядел слишком молодо для ветерана любой из войн и не походил на человека, перенесшего ранение. Глядя на высокого, румяного пехотинца, Джек вспомнил о Брезаче. «Какие личные драмы пережил этот часовой? — подумал Джек, заходя в здание. — Чьи двери охраняет он в свободное от службы время? Когда посещает психоаналитика?»