Две недели в другом городе - Шоу Ирвин. Страница 5

— Да, кстати, я должен поблагодарить тебя…

— Перестань, перестань. — Делани снова махнул рукой. — Ты делаешь мне одолжение.

— Для меня это большие деньги.

— Я привык умасливать взятками слуг народа, — голубые глаза-льдинки Делани оживленно заблестели, — их участь незавидна. Кстати, поделись секретами. В ближайшие десять минут война не начнется?

— Полагаю, нет, — ответил Джек.

— Чудесно. Я успею закончить картину.

— Как идут съемки?

— Обыкновенно. Иногда мне хочется расцеловать всю группу. Иногда я готов застрелиться. Я пережил все это уже пятьдесят раз. Правда, сейчас добавляется чисто итальянский хаос. Здесь сценарий. — Делани похлопал ладонью по пухлой розовой папке, лежащей на сиденье. — Завтра утром можешь взглянуть на него.

— Не жди от меня чудес, — предупредил Джек. — Я уже лет десять не занимался озвучиванием ролей.

— Через три дня после смерти ты будешь лучшим актером, чем тот парень, что снимается у меня сейчас.

— Что с ним случилось? — спросил Джек — Он всегда мне нравился.

— Алкоголь. Стал закладывать за галстук Выглядеть еще год-другой он будет неплохо, но понять, что он говорит, уже невозможно. Твой голос должен звучать чисто, разборчиво, чувственно, так, чтобы и двенадцатилетний ребенок уловил каждое слово — ничего большего от тебя не требуется. — Усмехнувшись, Делани вдруг стал серьезным. — Ты не подведешь, малыш? Все будет как прежде, Джек…

— Постараюсь, — смущенно произнес Джек.

На мгновение его встревожило слишком озабоченное выражение холодных голубых глаз Делани. В них затаилась отчаянная мольба, не соответствовавшая незначительности роли, отведенной Джеку. Впервые в жизни ему показалось, что однажды Делани может потерпеть неудачу.

— Постараться — этого мало, — негромко сказал Делани. — Судьба картины целиком в твоих руках. Эта роль — ключевая. Я в лепешку расшибся, разыскивая тебя, только ты способен справиться с задачей. Когда прочитаешь сценарий и посмотришь отснятый материал, то согласишься со мной.

— Морис, ты по-прежнему слишком серьезно относишься к кино. — Джек попытался разрядить напряженность, внезапно возникшую в машине.

— Не говори так, — резко сказал Делани.

— Проработав столько лет, — продолжал Джек, — ты мог бы немного расслабиться.

— Когда я чуть-чуть расслаблюсь, пусть меня прогонят со съемочной площадки. Я не стану сопротивляться.

— Никому не удастся прогнать тебя со съемочной площадки, — возразил Джек.

— Это ты так думаешь, — сердито проворчал Делани. — Ты читал некоторые рецензии на мою последнюю картину? Видел финансовые отчеты?

— Нет, — солгал Джек.

Кое-какие статьи попадались ему на глаза, но он решил не признаваться. К тому же финансовых отчетов Джек действительно не видел. Хоть это было правдой.

— Ты настоящий друг. — На лице Делани появилась озорная насмешливая улыбка. — Да, еще. — Он огляделся по сторонам, словно боясь, что его могут подслушать. — У меня есть одна просьба.

— Какая?

— Понимаешь, — начал Делани, — съемки продлятся еще неделю. Если Стайлз пронюхает раньше времени, что его знаменитый золотой голос не будет использован, он…

— Неужели здесь это можно сохранить в тайне?

— В течение недели — да. Если повезет. А потом пусть он узнает. Съемки начинаются не раньше половины двенадцатого, мы будем делать наше черное дело по утрам. Ты способен вставать рано?

— Ты забываешь, что я хожу на службу.

— Неужели государственные чиновники встают нынче рано? — спросил Делани. — Мне это и в голову не приходило. Господи, ну и жизнь у тебя.

— Не так уж она и плоха, — отозвался Джек, защищая последние десять лет.

— Хорошо, что тебя отпустили ко мне. Скажи им, в следующем году я из чувства благодарности заплачу лишнюю сотню тысяч монет подоходного налога.

— Не делай этого.

Джек улыбнулся. Тяжба, которую Делани вел с налоговым управлением, широко освещалась прессой; кто-то из журналистов вычислил, что если Делани будет впредь все свои заработанные деньги отдавать в счет погашения долга, то к девяностолетию он все равно останется должен казне двести тысяч долларов.

— У меня не был использован очередной отпуск, — пояснил Джек. — Последнее время я стал таким невыносимым, что, когда улетел, многие в Париже, верно, вздохнули с облегчением.

Джек не собирался сообщать Делани, чем он рисковал, бросив Моррисона на две недели.

— Трудишься в поте лица, защищая цивилизацию, малыш? — спросил Делани.

— Двадцать четыре часа в сутки.

— Русские тоже забыли о сне?

— Мой шеф уверяет меня в этом.

— Господи, — сказал Делани, — возможно, нам следует взорвать этот мир. Как ты думаешь, когда планета расколется пополам, документы с цифрами доходов погибнут?

— Нет, — ответил Джек. — Они останутся на микрофильмах, хранящихся в подземных сейфах.

— Ты отнимаешь у меня последнюю надежду. Объясни, чем ты занимаешься в Париже со своими вояками?

— Всем понемногу, — пояснил Джек — Принимаю прибывших в Европу конгрессменов, когда мой начальник занят; строчу отчеты, отбиваюсь от газетчиков, сопровождаю фоторепортеров, уводя их подальше от секретных объектов, сочиняю спичи для генералов…

— Давно ли ты выучился писать?

— Любой человек, знающий, что в слове «устрашение» пятая буква «а», а не «о», годен для составления подобных речей.

Делани раскатисто засмеялся:

— И как тебя занесло на такое место?

— Это произошло случайно.

«Как и все в моей жизни», — подумал Джек.

— Одним воскресным днем я играл в теннис на кортах Сен-Жермен в паре с одним полковником ВВС. Мы выиграли. Он не захотел терять надежного партнера и предложил мне эту работу.

— Полно заливать, — улыбнулся Делани. — Такие легкомысленные люди не встречаются даже среди офицеров ВВС. Наверняка он о тебе уже кое-что знал.

— Конечно, — согласился Джек — Ему было известно, что когда-то я работал в кино; натовцы собирались заказать документальный фильм о своей организации, и тут подвернулся я…

— Гвидо! — закричал Делани, обращаясь к шоферу, только что едва не врезавшемуся в такси. — Если я погибну по твоей вине, ты этого никогда себе не простишь!

Водитель повернул голову, сверкнул широкой, счастливой, белозубой улыбкой, только его темные глаза остались печальными.

— Он понимает по-английски? — спросил Джек.

— Нет. Но, как всякий итальянец, восприимчив к интонации. Скажи мне, — произнес Делани, — как твоя семья? Сколько у тебя детей? Трое?

— От какой из жен?

Делани усмехнулся:

— От нынешней. Сколько у тебя детей от первых двух, мне известно.

— Двое, — ответил Джек — Мальчик и девочка.

— Ты счастлив? — Делани изучающе уставился нa Джека.

— Ага, — сказал Джек.

Везде, кроме аэропортов и некоторых других мест, подумал он.

— Наверно, мне тоже следовало жениться на француженке, — заметил Делани.

Он состоял сейчас в четвертом браке; третья жена Делани стреляла в него на улице из охотничьего ружья.

— Попробуй как-нибудь.

— Вот закончу фильм и приеду к тебе в Париж, — заявил Делани. — Это пойдет мне на пользу. Полюбуюсь семейной идиллией. Если я когда-нибудь его закончу.

— О чем он? — Джек дотронулся до лежащей на сиденье розовой папки.

— Ничего оригинального. — Делани скорчил гримасу. — Бывший американский солдат, запутавшийся в жизни, попадает в Рим и встречает там свою прежнюю любовь. Средиземноморская страсть, сдобренная англосаксонским чувством вины. Сюжеты с каждым днем становятся все более избитыми.

Замолчав, он угрюмо уставился на плотный транспортный поток.

Джек тоже посмотрел в окно. Они проехали мрачную церковь Санта-Мария Маджоре.

— Когда-нибудь, — заметил Джек, — по дороге из аэропорта я остановлюсь здесь и посмотрю, как выглядит здание внутри.

— Это единственный город, где меня не тянет в церкви. — Делани сухо усмехнулся. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но в 1942 году я даже исповедовался. Это было в Калифорнии. Кардиолог сказал, что мне осталось жить шесть месяцев.